Они с любовью разглядывают дядю Элиота, но нам его не видно.– Это Марта-шерстяная-лавка, ты ее не помнишь, свихнулась на шерсти, вечно шерсть, шерсть, шерсть; велела – похороните ее в кофте вязаной, такой лиловой, но муж ни в какую. Он в Индии был. А тут твой дядя Морган, – сказала Хетти, – из кидуэлльских Морганов, помнишь? – стоит на снегу.Гермион переворачивает страницу.– А это Майфони, ни с того ни с сего, помню, тронулась. Когда кормила. А это твой двоюродный брат Джим, священником был, пока не дознались. А вот и наш Верил, – сказала Хетти.Но все время она говорила так, будто повторяла урок: любимый урок, затверженный наизусть.Мы поняли, что они с Гермион просто ждут.И вот Гермион опять переворачивает страницу. И по таинственным их улыбкам нам ясно, что того-то они и ждали.– Моя сестра Катанка, – сказала Хетти.– Тетя Катанка, – сказала Гермион. Они склонились над фотографией.– Помнишь тот день в Эбериствич, Катанка? – тихо спросила Хетти. – Когда мы с хором ездили на прогулку?– На мне было новое белое платье, – сказал новый голос.Лесли вцепился мне в руку.– И соломенная шляпа с птичками, – сказал ясный новый голос.Губы у Гермион и у Хетти не шевелятся.– Я всегда любила птичек на шляпе. Только перья, конечно. Это было третьего августа, мне было двадцать три.– Двадцать три тебе исполнилось в октябре, Катанка, – сказала Хетта.– Да, верно, солнышко, – сказал тот голос – Я же была Скорпион. И мы еще встретили на променаде Дугласа Пью, и он сказал: «Ты сегодня как королева, Катанка», он сказал, «Ты сегодня как королева», он сказал. Почему эти два мальчика заглядывают в окно?Мы бежали по гравиевой дорожке за угол дома, потом по улице, через дугу Святого Августа. Дождь, грохоча, громил и топил город. Здесь мы остановились перевести дух. Потом пошли дальше сквозь дождь. На углу Виктории мы снова остановились.– Пока, старик, – сказал Лесли.– Пока, – сказал я.И мы пошли каждый своей дорогой.

1 2