Лакомке довелось немного пожить жизнью нормального мальчишки: он играл в саду, ходил по утрам в детскую группу, спал в доме, на настоящей кроватке. Может быть, он вовсе и не скучал по широким просторам, где провел большую часть своей пока еще недолгой жизни. А вот мы с Гуго, разбираясь в своих фотографиях и мыслях, все время мечтали снова очутиться в своем лагере на озере Лгарья, снова увидеть животных, которых так близко узнали.
Каждое отдельное животное, которое мы изучали, проявляло собственный, индивидуальный характер, непохожий на характер его родного брата, или отца, или соседа. Это нисколько не удивит многих любителей животных. Хозяин собаки сразу же подтвердит, что каждая собака — совершенно неповторимая личность. Я знаю женщину, которая держит только спаниелей: ее собаки происходили из одного питомника, дрессировал их один и тот же человек и выращивались они в одном и том же доме. И каждая из них — с гордостью заявляла хозяйка — абсолютно непохожа на всех остальных. Многие скажут то же самое не только о собаках, но и о кошках, лошадях, даже о свиньях, овцах и коровах. Как ни странно, люди, которые держат прирученных диких животных, почему-то относятся к этому совсем иначе и — неизвестно отчего — бывают убеждены, что их воспитанник приобретает свои черты характера только от близкого общения с человеком. Человек прекрасно сознает, что два лисенка, выращенные им лично, имеют совершенно разные характеры, но его никак не заставишь признать, что если бы те же животные росли на свободе, они проявили бы столь же яркие индивидуальные особенности. Как будто его любимцы, становясь членами семьи, теряют всякое сходство со своими дикими родичами. Наверное, именно поэтому охотники, у которых дома живут прирученные животные, не чувствуют угрызений совести, убивая их диких собратьев.
Одна из задач, которую мы ставили перед собой, когда писали эту книгу, — попытаться показать, что свободное дикое животное столь же интересно и своеобразно, как и животное, воспитанное человеком. Разумеется, узнать индивидуальный характер дикого зверя труднее и на это нужно больше времени, потому что человек не вступает с ним ни в какие отношения, а ведь многие люди в своей оценке личности животного исходят как раз из того, как оно реагирует на личный контакт с ними. В нашей работе такие оценки явились результатом длительных наблюдений. Впервые увидев Черную Фею, гиеновую собаку, Гуго стал отличать ее лишь потому, что у нее не было половины хвоста. Прошли недели непрерывного наблюдения за стаей, прежде чем он узнал Черную Фею как личность, настолько же непохожую на остальных, как ныне здравствующий спаниель моей приятельницы на всех своих предшественников.
Эта книга, первая из двух, посвященных африканским хищникам, рассказывает о трех наиболее преследуемых и наименее понятых человеком видах, и вместе с тем именно эти три вида интереснее всего наблюдать. Нас нисколько не удивляет, что большинство людей приходит в ужас при мысли о зверях, пожирающих свою жертву живьем, но мы не собираемся оправдывать эти особенности их поведения. Мы попытались нарисовать как можно более полную картину их жизни в надежде, что, если рассказать о некоторых до сих пор неизвестных особенностях их поведения — а это очень интересные и зачастую привлекательные черты, — люди поймут их лучше и звери предстанут в более выгодном свете. Вот, к примеру, случай, доказывающий, что наши надежды могут оправдаться. Один из наших друзей, почти всю жизнь проживший на ферме в Восточной Африке, приехал навестить нас в Серенгети. Гуго показал ему стаю гиеновых собак, к которой принадлежала Черная Фея и в которой как раз были щенята. Вечером, когда мы зашли в бар при гостинице, до меня случайно донеслись слова нашего гостя. Он говорил своему соседу: «Одно я знаю наверняка. В жизни не стану стрелять в гиеновую собаку. Слишком много я о них узнал». Давно у меня не было так радостно на сердце, как после этих слов.
Но сломить человеческие предубеждения не так-то просто. На это требуется долгое время. Даже европейцы сочиняют о животных всякие небылицы: ежи, мол, воруют молоко, летучие мыши запутываются в волосах женщин, овчаркам будто бы нельзя доверять маленьких детей. Я помню случай, происшедший со мной во время моих любимых каникул в деревне, когда я нагрубила одной почтенной старой леди. Я стояла на лугу и гладила свинью. Это была одна из черно-пегих чепрачных свиней, и я много дней осаждала ее подношениями в виде яблочных огрызков и картофельной кожуры, прежде чем она позволила мне себя потрогать. Старушка повелительным тоном позвала меня к ограде и заявила, что впредь я не должна прикасаться к свиньям, что от их щетины нападут несусветные и ужасные болезни, что даже дышать с ними одним воздухом — смерти подобно!
Тем более понятно, что на долю таких малознакомых людям животных, как те, которым посвящена эта книга, выпадает достаточно клеветы. Не так давно по дороге из Найроби в Серенгети мы имели случай убедиться в этом. С нами был молодой англичанин, который попросил, чтобы мы его подвезли. Вдруг Гуго заметил, что впереди на дороге лежит какое-то мертвое животное, и все мы стали вглядываться, стараясь разобрать, что это.
— А! Всего-навсего поганая гиена, — бросил наш спутник. — Одной тварью меньше.
Мы с Гуго не успели ничего сказать, как сзади зазвенел тонкий встревоженный голосок:
— Бедная гиена, вся поломатая. У мамы такие же гиены. Что ей сделали?
Лакомка с пеленок жил среди диких животных. Гиены на наших фотографиях для него не просто гиены. Он не различает отдельных особей — для этого нужны недели практики и тренировки, — но знает, что у каждой есть свое имя, и всегда спрашивает, как какую зовут. Нет сомнения, что он научится любить животных в самом прямом смысле этого слова. Сейчас о повадках диких животных становится известно все больше и больше, в книгах о животных сообщаются все более точные факты, все меньше фантазий и выдумок — и это позволяет надеяться, что нынешнее молодое поколение освободится от множества предубеждений, которые определяли отношение к животным в прошлом.
Наши исследования поведения диких животных окажутся не напрасными, если, поделившись своими знаниями, мы сумеем заронить в сердца людей частицу уважения и любви к этим невинным убийцам.
Гиеновые собаки
Степные бродяги
Километрах в восьми от озера Лгарья одиннадцать гиеновых собак трусили гуськом, след в след. Как всегда, передовым был старый самец Чингиз-хан. Кругом простирались бесплодные, иссушенные равнины, и небольшие группы газелей попадались редко и в отдалении друг от друга. Стоял август, середина затяжного сухого сезона. Внезапно Чингиз-хан отклонился от прямой и стал потихоньку приближаться к одинокому самцу газели Томсона. Стая следовала за ним. Когда собаки подобрались к своей жертве метров на двести, газель бросилась бежать. Вначале она сделала несколько прыжков на прямых ногах — это называется «козлить», но когда собаки припустились за ней, перешла в резвый галоп, так и расстилаясь над сухой травой. Вскоре два молодых самца, Стриж и Баскервилль, обогнали старика Чингиза, и дистанция между охотниками и жертвой стала сокращаться.
Мы проехали километра полтора следом за погоней, держась наравне с собаками, бежавшими позади. Наконец передовые псы поравнялись с газелью — Стриж несся с одной стороны, Баскервилль — с другой. Жертва шарахнулась от Стрижа, и Баскервилль тут же вцепился ей в горло. Они мчались с такой скоростью, и толчок был так силен, что Баскервилль сделал сальто и перелетел через газель, но зубов не разжал. С глухим стуком он шлепнулся на спину, а газель — на него, и на минуту все скрылось из глаз в облаке взметнувшейся пыли. Чуть позже мы разглядели, что Стриж тоже впился зубами в шею газели, и стая уже сбегалась к трем бьющимся животным. Когда остальные собаки стали рвать мясо, передовые выпустили горло жертвы и присоединились к ним; не прошло и полминуты после падения, как газель была мертва.
Через четверть часа от нее осталось лишь несколько костей, и собаки снова двинулись в путь — они возвращались рысцой туда, откуда пришли. Я хорошо знал эту стаю: впервые я встретил этих собак два с половиной года назад, и они иногда попадались мне во время поездок по равнинам. В стае на этот раз не хватало одной собаки — взрослой самки, которую я назвал Юноной. Скоро мне предстояло узнать — неужели это правда? — что в этой сухой, такой бесплодной на вид местности Юнона принесла новый помет крохотных щенят. Я позволил себе питать эти радужные надежды, потому что сообщение исходило от Джорджа Доува, палаточный лагерь которого был единственным обиталищем белого человека на всем пространстве равнин, не считая нашего маленького лагеря.
Чингиз снова занял место передового и бежал ровной рысью километров пять, как вдруг, откуда ни возьмись, словно из-под земли, выскочила еще одна собака и бросилась навстречу охотникам. Юнона! Она виляла хвостом, и соски у нее — это я заметил с первого взгляда — были полны молока. Юнона кидалась к собакам, тыкаясь носом им прямо в пасть с тоненьким, отчаянным повизгиванием. Она выпрашивала корм, и то один, то другой охотник, немного отступив от навязчивой просительницы, широко открывал пасть и судорожным усилием отрыгивал на землю немного мяса. Юнона мгновенно глотала подачку и снова принималась попрошайничать.
Многие птицы и некоторые млекопитающие кормят потомство, отрыгивая пищу, но гиеновые собаки, как и волки, сделали еще один шаг вперед — они подкармливают и мать, которая остается в логове охранять щенят.
Наевшись, Юнона подошла к большой норе. Она заглянула в нее, негромко повизгивая, а потом стала заползать внутрь, так что вскоре над землей виднелся один только хвост. Потом она попятилась обратно, а за ней выкатились целых восемь щенят! Мне никогда еще не приходилось видеть гиеновых собак в таком раннем возрасте — как и щенята домашних собак, они совсем не похожи на взрослых. По-видимому, им было недели три. Щенята двигались гораздо резвее, чем можно было ожидать от таких малышей, но им явно трудновато было стоять прямо на расползающихся, словно слепленных «на вырост», толстых лапках. Уши у них были почти такие же большие, как у взрослых собак, но еще не развернулись полностью, а темные мордочки были покрыты морщинами и складками, наводившими на мысль о старости, а не о младенчестве.
Появившиеся на поверхности щенки и опомниться не успели, как взрослые собаки налетели на них всем скопом. Ни пососать, ни поиграть не дадут! Щенки, спотыкаясь, ковыляли кто куда, а взрослые собаки следовали за ними, как приклеенные, то и дело поддевая какого-нибудь щенка носом и молниеносным движением морды опрокидывая на спину. Пока старшая собака вылизывала ему брюшко, щенок некоторое время лежал, беспомощно болтая в воздухе всеми четырьмя лапами, а потом кое-как выворачивался и улепетывал на своих неуверенных лапках. Случалось, что одного крохотного щенка тыкали носами и вылизывали разом трое, а то и четверо взрослых — они толкались, повизгивая все чаще и чаще, так что раздавалось уже что-то вроде птичьего щебета.
Я видел, как доминирующая самка стаи, Ведьма, на ходу просунула нос под задние лапки бегущего щенка, так что малыш, еще секунду пробежав на передних лапках, опрокинулся. Но стоило ему подняться и заковылять прочь, как его перехватил резвый самец, Баскервилль. Он сунулся к щенку носом, припав на передние лапы и задрав кверху зад с неистово виляющим хвостом. Опрокинув щенка на спину точным толчком своей черной морды, он стал вылизывать его. Черная Фея — темная самка с половинкой хвоста — вот кто был без ума от щенков! Она так самозабвенно виляла остатком хвоста, что казалось, он вот-вот отлетит напрочь, а ее повизгивание выдавало состояние полнейшего экстаза. Мы видели, как она бежит рядом с малышом и что-то радостно щебечет ему прямо в свернутое ухо. Минуту спустя она остановилась и так горячо лизнула в нос другого щенка, что тот перекувырнулся на спину. Потом она обратила внимание на щенка, удиравшего от Лилии, и тоже погналась за малышом, вытянув шею. Скоро она наподдала носом бегущего щенка, тот потерял равновесие и кубарем слетел прямо в нору.
Затем Черная Фея подбежала к трем самцам, вылизывавшим другого щенка, растолкала их и попыталась оттеснить то одним, то другим боком как можно дальше. Но самцы только крутились каруселью и не переставали лизать малыша. Тогда Черная Фея прибегла к последней отчаянной попытке отбить щенка и недолго думая прижала его к земле обеими передними лапами.
В эту минуту я заметил, что Ведьма больше не гоняется за щенятами, чтобы их вылизать, а тащит одного малыша в зубах, направляясь к норе. Она несла его не «за шиворот», а просто открыла пасть пошире и захватила щенка чуть ли не целиком. Минуту спустя она опустила его в темную дыру норы, подбежала к другому щенку и таким же манером отнесла к норе. Потом притащила третьего. Возвращаясь к норе с четвертым щенком, она встретила на дороге Черную Фею, которая, словно боясь, что детеныша уронят, помогла Ведьме нести его. Черная Фея прихватила щенка за загривок, а Ведьма держала его за спину. Они благополучно доставили его в нору, а затем вместе подогнали и подтащили туда остальную четверку, и сами улеглись неподалеку. Вскоре вся стая уже отдыхала.
Тем временем почти стемнело, и нам пришлось уехать. Возвращаясь в лагерь, я радовался, что логово Юноны оказалось поблизости от проезжей дороги, ведущей к озеру Лгарья, — два года назад я нашел нору в местности, где не было никаких приметных ориентиров, так что мне каждый раз приходилось вести машину по компасу.
Логово стаи Чингиз-хана с щенками было нам наградой за пять месяцев непрерывных поисков, когда я потерял всякую надежду набрести на нору. Вот уже много лет, если только позволяли время и обстоятельства, я использовал любую возможность наблюдать гиеновых собак, когда встречал стаю этих бродячих охотников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31