Еще минута, другая, и он подошел к телу Анны.
Я взвешивал в руке тяжелый нож. Стайн крался, словно кошка, держа «Лютер» наготове.
Я выпрямился и метнул нож. В то же мгновение раздался выстрел. Я отшатнулся назад. Кровь заструилась по правому плечу, куда ударила пуля. Жгучая боль опалила меня.
— Выходите, капитан Пэйс! — закричал Стайн.
Я не трогался с места. Стайн осторожно двинулся вперед и увидел меня, прижавшегося спиной к скале.
Нож торчал у него из левого предплечья, но удар пришелся слишком высоко, и ранение не было опасным.
Стайн направил «люгер» прямо на меня.
— Значит, вы убили Иоганна?
Я кивнул.
— Отважный, рыцарственный капитан Пэйс, — усмехнулся немец. — Но теперь я убью вас. Ничто не помешает этому.
Он выстрелил. Но я успел заметить, как резко дернулся в сторону пистолет. Лицо Стайна искривилось, и он выстрелил еще раз, и еще, и еще…
Невесть откуда взявшаяся зебра мчалась вниз по тропе. Она споткнулась, когда пуля ударила в нее, но по инерции продолжала бежать вперед и, налетев на Стайна, увлекла его за собой в пропасть.
Я едва успел посторониться — небольшое стадо животных, не замедляя бега, промчалось мимо меня.
…Я забыл о боли в плече, когда нес Анну вниз, к лагерю. Из событий последующих дней не все сохранилось у меня в памяти. Я был, как во сне. Лишь значительно позднее вспомнил, что взял с собой в дорогу еду и почти полную флягу воды. Какой-то, почти животный инстинкт помогал мне найти дорогу…
Не дойдя до Кунене, я взял влево к горам Кандао, к утесу, где мы встретили львов. Солнце било мне в лицо. Пот лил ручьями. Шапку я потерял во время стычки с Иоганном. Словно слепой, следовал я по тропе, похожей на ту, на которой Анна нашла фатальный для себя онимакрис. Единственная мысль владела мною — доставить мою ношу на каравеллу.
Я остановился вечером, когда стало слишком темно, чтобы двигаться дальше. Долина Одиджанге расстилалась позади меня. Я устроил привал у скалы, на краю песчаного наноса. Прямо впереди высилась самая высокая вершина хребта Кандао, справа от которой были четыре небольшие вершины, словно четыре маленьких африканских кабанчика бежали за своей матерью…
Мало что осталось у меня в памяти о следующем утре. Вероятно, я был в горячке. Помню только, что рана болела сильнее прежнего, и то, что тропа, по которой я тащился, изменила направление и шла теперь на север, постоянно снижаясь. Я продолжал плестись вперед, даже не замечая, что солнце сожгло мне кожу. Вдруг сознание мое прояснилось, словно туман рассеялся над Берегом скелетов. Что-то постороннее вторглось в мое сознание. Вода! Озерко неподалеку от каравеллы! И сама каравелла! Мысль, что я мог пройти мимо и не заметить ее, подействовала на меня, словно инъекция адреналина. Я знал, что должен был делать. Пройдя к каравелле, я просунул тело Анны в открытый орудийный порт и с большим трудом пролез туда сам. Я не отнес Анну в каюту с влюбленными. Рядом была еще одна каюта, поменьше. Я опустил Анну на койку. Снял шарф, которым была окутана ее голова, наклонился и поцеловал.
Отступив, я бросил несколько зажженных спичек на постель… В течение часа все было кончено… Каравелла исчезла навсегда… Взошла луна. Я долго стоял, глядя на неостывший, шевелящийся, словно живой, пепел.
Потом решил поесть и постараться заснуть, но ни еды, ни фляги с водой не оказалось. Я оставил их на борту каравеллы!
И был один в Каокафелде, без пищи и воды…
Я отнесся к этому равнодушно. Паника охватила меня лишь на следующий день, когда пытался докопаться до воды в русле Кунене. Дорога была довольно легкой, и, перейдя долину Орумве, я шагал по руслу, направляясь к первому порогу. Меня охватил страх, когда стало ясно, что не могу вырыть в песке яму глубже полуметра. Песок засыпал ее быстрее, чем я отгребал его голыми руками. Это было похоже на детскую игру в песочные замки, только здесь надо мной стояла смерть. Я яростно выгребал песок, а он безжалостно ссыпался обратно. Лишь кончики пальцев стали влажными. Я неистово обсасывал их. Затем волна панического страха нахлынула на меня, и я бросился на осыпающуюся яму, роя ее как бешеная собака и сдирая ногти. Все было тщетно. Я уткнулся во влажный песок, который облепил мое лицо, словно крем от торта. Только тогда я осознал, как ослабел! Рана в плече открылась, из нее сочилась кровь.
Я сел и взвесил свои шансы. Если я доберусь до воды, то смогу дойти до места, где мы впервые вышли к руслу Кунене. Я выпил сколько мог воды из озерка, когда уходил от останков каравеллы. Сейчас я просто хотел пить, но еще не мучился от недостатка воды. До острова Двух кривых дюн было более двух суток пути. Возможно, что в моем теперешнем положении это слишком много. Пищи у меня не было, как и не было никакой надежды найти ее. Я решил докопаться до воды ниже по реке, там, где русло было более твердым.
Я прошел не больше мили, когда ветер переменился на северо-западный. Зимой на море такая перемена означает только одно: ветер гонит воду против прибрежного течения, и на расстоянии многих миль на море начинается волнение. Затем он неожиданно стихает, словно отрезанный взмахом ножа, и наступает штиль. А потом туман — самый густой туман, который я когда-либо встречал, обволакивает море и берег.
Но я, ничего не соображая, брел вперед. Я понял это только тогда, когда выбрался из речного каньона на открытое русло. Плотная завеса сразу окутала меня. Солнце было скрыто во мраке белого, несомого ураганом песка. Он резал глаза, забивал нос и рот. Ветер, казалось, поднимал каждую песчинку. Найдя местечко потише, я вновь попытался выкопать в песке ямку, лишь бы добыть немного воды. Все было напрасно. Даже кончики пальцев оставались сухими. А я так рассчитывал напиться здесь в последний раз перед тем, как сделать последний бросок к острову Двух кривых дюн… Если остаться на месте, то придется ждать не меньше трех-четырех суток, пока перестанет штормить. Такой ветер редко кончался быстрее. Я понимал, что погибну за эти время. Мне оставалось одно — направиться на юг — если только в этой песчаной буре отыщу слоновью тропу. Теперь я понимал, почему один только вид песка приводил Иоганна в неистовство.
Часа через три я набрел на тропу и потащился по ней…
К заходу солнца я понял, что все кончено.
Ослепленный песком, изнемогая от усталости и жажды, я мешком повалился наземь. Белый песок Кунене уступил место серой скрипящей грязи. Уши, глаза, ноздри, рот — все было забито безжалостным, беспощадным песком. Я лежал рядом с тропой. Сознание вернулось ко мне лишь после наступления сумерек. Я лежал и наблюдал за крохотным насекомым, внезапно выползшим из песка в десятке сантиметров от моих глаз. Затем появилось еще одно, и еще… Они вылезали из песка и словно катапультировались в воздух. Истерически, слепо, безумно я принялся барабанить руками по песку, откуда выползали эти маленькие серые жучки.
Онимакрис! Я был так слаб, что только вдавливал их в песок, не причиняя им никакого вреда. Они отползали от меня в сторону и улетали.
Онимакрис!.. Проклятие, почему, почему мы раньше не обнаружили их здесь, здесь, неподалеку от острова Двух кривых дюн?!
Большая гиена, с облезшей шерстью, страдавшая от урагана не меньше меня, сидела поодаль, футах в десяти, и глядела на меня. Итак, могильщик явился еще до того, как умерла его жертва. В бессильной ярости я швырнул в гиену горсть песка, но животное даже не шевельнулось. Не в силах подняться, я отполз ярдов на двадцать в сторону от тропы. Животное последовало за мной и село, соблюдая ту же дистанцию.
И вдруг ветер прекратился!
Я еще дальше отполз от своего гробовщика. Стемнело. Гиена последовала за мной. Я заметил две других тени позади нее. Шакалы! Я молил бога, чтобы он дал мне умереть до того, как они примутся за меня.
Взошла луна. Я снова пополз, дальше, дальше от зверей, но они неотступно следовали за мной. К моему ужасу, я заметил, что теперь их стало уже с полдюжины, и все они шли чередой за гиеной, но она держалась на прежнем расстоянии от меня.
В полубессознательном состоянии я встал на четвереньки и пополз вперед — подальше от этой ужасной очереди… Они следовали за мной, соблюдая дистанцию, словно корабли в парадном строю. Я попытался встать, но не удержался на ногах, упал и покатился по склону. Мои преследователи не спеша засеменили за мной. Вдруг я ударился обо что-то твердое и замер на месте.
Невысокий, не выше четырех футов, конус вырисовывался четким силуэтом на фоне освещенного луной неба. Он был сложен из кусочков песчаника, плотно пригнанных друг к другу. Превозмогая слабость, я заставил себя сесть. Маленькая башенка возвышалась в каменистой выемке. Об нее-то я и ударился. Вокруг этой конической башенки вилась, словно пожарная лестница вокруг здания, волнистая спираль.
Животные, держась друг от друга на том же расстоянии, остановились. Я разразился проклятиями за то, что они так долго не приканчивают меня.
И тут все исчезло — белая пелена окутала меня, и мне показалось, что я вновь потерял сознание. Но это был туман, густой, все обволакивающий туман, так густо замешанный на жире земли я морской прохладе, что я не мог разглядеть даже странный каменный конус, находившийся на расстоянии протянутой руки.
Я услышал перестук падающих капель воды и понял, что умираю. «Твоя смерть была значительно легче, Анна», — прохрипел я. Иоганн достиг того, чего желал: я умираю более медленно, чем он мог мечтать…
Гиена подошла и остановилась у моих ног. Словно завороженный, я смотрел в ее светящиеся красные зрачки. Я задыхался от вони, исходившей от нее, и гадал, когда гиена примется за меня и что я почувствую при первом прикосновении ее зубов. Но она даже не глядела на меня. Ее взгляд был устремлен мимо моей головы на коническую башню. Шакалы сгрудились позади нее, но не трогались с места.
Вода по каплям стекала по спирали, обвивающей конус, в небольшой каменный резервуар внизу. Я не стал ждать, пока он наполнится. Опустив голову в резервуар, я ощутил, как прохладная, чистая вода освежила мой рот, ласкала лицо, губы…
…Какой вымерший народ — ибо это было творение рук человеческих — создал этот бесхитростный родник? В его основе лежал очень простой принцип: адиабатическое согревание. Камушки, из которых был сложен этот источник, днем нагревались. А когда холодный морской туман окутывал коническую башенку, они абсорбировали его, и в результате конденсировалась влага. Простота гениальности!
Сколько веков стоял здесь, в краю смерти, этот бесхитростный источник жизни, чудесным образом создавая животворную воду?..
…Я смыл с лица облепивший меня песок. Звери наблюдали за мной, стоя позади. Никто из них не приблизился, чтобы напиться. С изумлением я понял, что происходит. Они терпеливо ждали, когда я напьюсь! Я был первым в очереди. Животворящая влага была здесь так бесценна, что даже среди этих зверей выработался свой код поведения! Когда я, напившись, отодвинулся в сторону, подошла гиена и принялась лакать. Она не обращала на меня и на других зверей никакого внимания. Вода объявила вечное перемирие среди диких зверей. Гиена пила долго и жадно, досыта, пережидая, когда вода вновь накопится в бассейне. Затем она отошла, и ее место занял шакал, стоявший в очереди первым. Так повторялось, пока все не напились. Не было ни спешки, ни толкотни, ни драки за место в очереди. Я подождал, пока все напьются, затем вновь припал к воде…
Если я буду идти всю ночь, то к утру смогу добраться до берега…
На рассвете я увидел нашу плоскодонку. Море было скрыто туманом. «Этоша» должна была быть на месте. Я представил себе, как изумится Джон при виде пугала, которое вдруг появится у него на глазах из самого моря…
Я двинулся через перешеек, благо был отлив. Волны лизали мои ноги, и я остановился, чтобы поправить порванный сапог, и заметил вдруг, что моя рука оказалась масляной и липкой.
Нефть! И тут меня осенило. Я понял все…
В лоциях говорилось: «Пятна на воде». Пятна нефти!
Онимакрис — нефтяное насекомое Северного Борнео и нефтеносных полей Гоби!
АПЛI! Я поджег море вокруг нее! И море загорелось, потому что это было не горючее, как я думал раньше, а нефть!
Вот почему Стайн был готов на убийство, на все, что угодно, лишь бы отыскать онимакриса. Он, знал, что там, где водится это насекомое, имеются запасы нефти. Онимакрис — верный признак ее присутствия.
Нефть! Под островом Двух кривых дюн огромные запасы нефти! Ее там было так много, что она непонятным мне образом иногда просачивалась из-под морского дна. И остров Двух кривых дюн принадлежал мне! Кроме Сахары, нигде в Африке не обнаружены богатые запасы нефти. А вот здесь, в такой же безжалостной пустыне, ее уйма. Стайн сперва отправился в горы — видимо, он подозревал, что там есть нефть, но если бы Анна нашла онимакриса всего в пяти милях от берега, как посчастливилось встретить их мне!.. Песок буквально кишел ими, когда я валялся там без сил…
В сапогах, покрытых нефтью, я медленно поплелся туда, где, по моим расчетам, должна была стоять «Этоша»…

ПОСЛЕСЛОВИЕ АВТОРА

Совершенно достоверно, что главное командование германским подводным флотом проводило в 1941 году экспериментальные испытания подводных лодок в водах мыса Доброй Надежды. Газета «Стар», издающаяся в Иоганнесбурге, 6 сентября 1957 года, ссылаясь на капитана германского грузового судна «Хастедт» Иоганна Линбаха, писала: «В течение 1941 года немцы испытывали подводные лодки с новым типом двигателей; шесть таких лодок были направлены в воды мыса Доброй Надежды… только одна из них возвратилась на базу».
Феномен «двойного солнца» был зарегистрирован метеорологами бюро погоды Претория в Свакопнунде, Юго-Западная Африка, 11 декабря 1957 года.
Окраска моря при осеннем цветении планктона также подтверждается очевидцами.
Я позволил себе вольность в обращении с действительной датой гибели «Данедин стар».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23