гонения могли вызвать только скорбное сожаление о христианах, с которыми так уже сжились в повседневной жизни. Константин передает по этому поводу настроение жителей Никомидии и прежде всего свое собственное, когда восклицает: «какая же ему была (Диоклетиану) польза вступать в войну с нашим Богом!» При дворе Диоклетиана Константин проявил себя, как богато одаренный юноша, отличался он и воинскими доблестями. Галерий, боясь иметь дело в будущем с столь сильным соперником, предпринимал против него всякие козни и, по-видимому, едва ли имел намерение выпустить его живым в Галлию, так что Константину пришлось спасаться бегством (De vita I, 12-30). Отец его, после отречения Августов Диоклетиана и Максимиана Геркула, сделавшись Августом Запада в 305-ом г., в начале 306-го г. почувствовал себя серьезно больным, и извещенный об этом сын едва застал живым отца на смертном одре, доставив ему своим прибытием последнюю великую радость (De vita I, 17). Провозглашенный 26-го июня 306-го г., по смерти Августа — своего отца, также Августом, Константин до смерти Галерия довольствовался областью Констанция, как Кесаря, и по политическим соображениям он женился на дочери Максимиана Геркула — Фаусте, хотя уже был женат на Минервине, от которой в 306-307 г. родился сын Крисп.
Первым делом Константина была борьба с пограничными врагами. Здесь он стяжал себе славу выдающегося полководца и привлек к себе сердце войска. В своем отношении к христианам Константин наследовал мягкую политику отца. Во всех делах он призывал Бога своего отца (De vita I, 27; II, 49). По словам Лактанция, первым делом Константина, по вступлении на престол, было возвратить свободу христианам. Еще, конечно, не христианин, но уже расположенный к христианству, он воспринял основной тон из позднейшего язычества в его более чистой форме — это монотеизм, что совпало и с основною чертою христианства. Он чтил бога Аполлона, тесно сблизившегося с Митрою. В 310-ом г. Константин посещает храм Аполлона в Трире и приносит ему богатые дары, за что прославляет его языческий ритор Евмений (Панегирик; VII; 21-2). В 311-ом г. имя Константина стоит под толерантным эдиктом Галерия, который ученый Эдуард Шварц приписывает именно влиянию Константина. По смерти Галерия, Максимин Даза сближается с Максенцием; у Константина завязывается дружба с Ликинием. Столкновение между правителями было неизбежно. Мотивы для него на первых порах могли быть только политические. По историку Зосиме, Максенций уже задумывал поход против Константина. И Константин, стремясь освободить город Рим от тирана, имел в виду предупредить политического врага, а не защитить христиан. Ибо сам Максенций, по словам Евсевия, стремился понравиться христианам. О гонениях на них речи нет; говорится только о дикой распущенности Максенция. Задуманный по политическим соображениям, поход вскоре принимает религиозный характер. По тем или иным расчетам, Константин мог взять в поход против Максенция только 25 000 войска, 4-ую приблизительно часть всей своей армии. Между тем у Максенция, сидевшего в Риме, было войска в несколько раз больше, по историку Зосиме (II, 15) — 170 000 пехоты и 18 000 конницы. По человеческим соображениям, задуманный при таком соотношении сил и положении полководцев поход казался страшною авантюрою, прямо безумием. Тем более, если к этому прибавить значение Рима в глазах язычников и уже одержанные Максенцием победы, например, над Ликинием. Гаруспиции получились самые неблагоприятные. Можно себе представить в самом начале похода состояние духа Константина, понимавшего настроение войска и ясно видевшего не только серьезность, но даже трагизм собственного положения. Константин по природе был религиозен. Размышлять о воле Бога для него в данном случае было естественно. Но языческие боги уже отказали ему в своем благоволении чрез принесенные им гаруспиками жертвы. Оставался один христианский Бог… К этому-то времени, еще до похода из Галлии, и относится чудесное видение Константина, описанное Евсевием. Уразумев, что ему нужна помощь выше воинских средств, Константин для отражения злоумышленных и чародейских хитростей, которыми любил пользоваться тиран, искал помощи Божьей. Вооружение и множество войска почитая средствами второстепенными, он признавал необходимым и несокрушимым только содействие Бога и начал призывать Его, просить и умолять.
Царь получил удивительнейшее, посланное от Бога — знамение. Нас с клятвою уверял в этом сам царь. «Однажды в полуденные часы дня, когда солнце уже начало склоняться к западу», говорил царь, «я собственными очами видел составившееся из света и лежавшее выше солнца (???????????? ??? ?????) знамение креста ; с надписью ????? ???? "Сим побеждай" ». Это зрелище объяло ужасом, как его самого, так и все войско, которое само не зная куда, следовало за ним и продолжало созерцать явившееся чудо (De vita 1, 27-28; Ср. Ц. Ист. IX, 9). Так и под таким впечатлением от видения совершился переход из Галлии к стенам Рима. Пред битвою с Максенцием было Константину сновидение, о котором говорит Лактанций (De morte persecutorum LX, 4, 4-6). Константин получил, во время сна, внушение изобразить на щитах небесное знамение Божье. И император выполнил это повеление, начертав на них знак имени Христа, таким образом, что он представлял подобие буквы X, пересеченной вертикальной линией, верхний конец которой был изогнут, в виде Р, или прикрыт другой скрытой линией: Р. Х.
Лактанций писал свое сочинение на Востоке, в Никомидии, в 313 г. В Трир для воспитания Криспа, он призван был только в 312 или 315-ом г. Различную версию по поводу чудесного явления передает Руфин, по-видимому, соединяя в одно, что он нашел у Евсевия и у Лактанция. Он пишет: «Константин все чаще и чаще стал подымать очи к небу, вымаливая себе отсюда Божественную помощь. И вот видит он во сне на небе, с восточной стороны, огненный и сияющий знак креста. Когда он еще не освободился от ужаса, его поразило новое явление. Он увидел пред собою ангелов, говорящих: «Константин, сим победишь». Тогда он обрадовался и уверовал в победу над врагами». Битва произошла 28-го октября 312-го г. на Мильвийском мосту. Максенций, введенный в заблуждение Сивиллами (книгами), вопреки всем стратегическим соображениям, вышел из Рима, занял неудобную позицию и был разбит. Поражение Максенция казалось невероятным и язычникам. Слышали ли они рассказ о чудесных знамениях Константина от христиан, или сами, в потребности объяснить событие лишь вмешательством богов, измыслили их; но только и они рассказывали о чуде. Таков панегирист Константина 313-го г., по всей вероятности, тот же Евмений. Другой ритор Назарий — обращался к Константину с панегириком в 321-ом г. и передавал рассказ о Божественном содействии Константину, как о нем было можно слышать, по его словам, повсюду в Галлии. Видны были посланные с неба войска с наводящими страх своими щитами с сиянием и оружием, и слышны были голоса: «К Константину направляемся, к Константину идем на помощь». Сенат воздвиг чрез несколько лет, в 315-ом г., в честь Константина арку, ибо он «внушением Божества и величием Духа освободил государство от тирана». На самом людном месте города воздвигли ему статую, с спасительным знамением креста в правой руке. Константин повелел начертать на ней на латинском языке такие слова: «Этим спасительным знамением истинным доказательством мужества, я спас и освободил ваш город от ига тирана и, по освобождении его, возвратил римскому сенату и народу прежний блеск и знаменитость» (De vita 11, 91).
В Риме Константин оставался не долго и отправился в Милан, вероятнее всего, в начале 313-го г. Сюда прибыл и Ликиний. Здесь было отпраздновано бракосочетание Ликиния с сестрою Константина, и тем еще более укреплен их союз. В Милане они пробыли не дольше апреля. Здесь составлено было ими законодательное постановление, которым определялось положение христиан в империи. Это-то есть то, что известно под именем Миланского эдикта 313 г.
Подлинное постановление не сохранилось до нас; его нет и в Codex Theodosianus 438-го г. Оно сохранилось лишь в указе (litterae) Ликиния, данном Никомидийскому президу 13-го июня 313-го г., и у Евсевия в серии документов, переведенных с латинского на греческий, помещающейся в середине 10-й книги его Церковной Истории, как «копия императорских постановлений, переведенных с римского языка», как указ, написанный от имени Константина и Ликиния. Но в повествовании о событиях, происходивших после победы над Максенпием, даже в рассказах о пребывании императоров в Медиолане, об эдикте речи нет. Так, Евсевий, повествуя о том, что произошло непосредственно после победы, пишет: «После сего сам Константин, а с ним и Ликиний, почитая Бога виновником всех ниспосланных им благ, оба единодушно и единогласно обнародовали в пользу христиан самый совершенный и обстоятельнейший закон (????? ???? ?????????? ??????????? ???????????) и кaк описание содеянных над ними Богом чудес и одержанной над тираном победы, так и самый закон, отправили к Максимину (??? ????? ????? ????????), который управлял еще восточными народами и показывал к соправителям притворную дружбу. Максимин, как тиран, узнав об этом, весьма огорчился, однако же, чтобы не показаться, будто уступает другим и вместе с тем опасаясь утаить повеление (?? ?????????) императоров, по необходимости, как бы от собственного лица, написал к подчиненным себе областным начальникам следующую первую в пользу христиан грамоту»; далее приводится приказ Максимина Сабину (Евсевий. Церковная История IX, 9). Пoвидимому, здесь речь идет о Миланском эдикте, однако место издания не указывается, время точно не определяется (ср. ??? ???????) и самый текст «совершеннейшего закона» не дается, а путем вывода легко придти к мысли, что упоминаемый здесь закон появился еще в 312 г. В самом деле, в 313-ом г., незадолго до своей смерти, Максимин обнародовал другой закон в пользу христиан, где изданный им рескрипт на имя Сабина он называет «прошлогодним», т. е. появившимся в 312-ом г. (?? ?????????? ??????? ??????????????)… Вот какие неясности у Евсевия.
Лактанций так рассказывает о пребывании правителей в Медиолане. «Константин, покончив с делами в городе Риме, удалился в ближайшую зиму в Медиолан, куда пришел также Ликиний, чтобы получить супругу», т. е. сестру Константина Констанцию (De morte persecutorum XLV, 9). Об издании здесь эдикта не упомянуто у Лактанция ни единым словом. При таком довольно печальном положении исторических данных о Миланском эдикте, не удивительно если, например, исследователь Константиновой эпохи Зеек отрицает подлинность его. По Зееку, документ называемый «Миланским эдиктом» вовсе не есть эдикт, издан не в Милане и не Константином и не устанавливает юридической веротерпимости, которой христиане уже давно пользовались. Зеек имеет в виду указ Галерия 311-го г. и наряду с ним «так называемый Миланский эдикт» считает совершенно излишним. Так называемый Миланский эдикт есть только письмо Ликиния на имя Вифинского презида в отмену тех ограничений, какими затруднил действия эдикта Галерия 311 г. Максимин, а документ Евсевия есть перевод того же письма Ликиния, посланного в Палестину где жил Евсевий. Однако, согласиться с Зееком никак нельзя. В обоих источниках — у Евсевия и у Лактанция — ясно говорится о пребывании двух Августов в Медиолане и о состоявшемся постановлении касательно религий. Нельзя удовлетвориться предположением, что в Милане состоялось лишь устное соглашение и соответственно с ним издан рескрипт Ликинием для восточных провинций, а в западных и без того жилось христианам свободно. Такой серьезный закон, как о религиозной свободе, не мог не быть запечатлен письменно тем более что и в списках Евсевия стоят слова: «Эту волю нашу надлежало изложить письменно», в законодательном акте рескрипта. Затем в рескрипте президу Ликиний вовсе не выдает этот законодательный акт за собственное произведение; да и не мог быть такой акт лично издан Ликинием, в душе остававшимся язычником. С другой стороны, список Евсевия не может быть рассматриваем как перевод с того же самого Ликиниева рескрипта, только посланного в Палестину. Список Евсевия имеет такое введение, какого нет у Ликиния. Откуда мог заимствовать его Евсевий? В самом тексте есть особенности, которые делают едва-ли возможным считать список Евсевия переводом Ликиниева рескрипта. Именно, у Евсевия читаем: «Эту волю нашу надлежало изложить письменно, по устранении всех ограничений, которые содержались в посланном твоей чести ранее в нашем указе касательно христиан (дальнейших слов у Лактанция нет), и которые казались весьма недобрыми и несообразными с нашею кротостью, чтобы это было устроено». Изъяснять в таких выражениях свое расположение к христианам и так вспоминать, вероятно, об эдикте 311-го г. могло быть единственно свойственно Константину. Ликиний же в данном месте мог лишь разуметь притеснения Максимина, и он говорит о них. Для объяснения отклонения Евсевиева списка от Лактанциева, думается, необходимо предположить, что Евсевий имел под руками подлинный Миланский эдикт и с него переводил, или кто-нибудь другой сделал для него это. Да и самое положение дела — в пользу такого предположения. Мы сказали, что в 9-ой книге Церковной Истории Евсевий упоминает о законе, но не излагает его. Однако, он думал изложить этот и другие законы в конце IХ-ой книги, подобно тому, как он VIII-ую книгу заканчивает эдиктом 311-го года. В первоначальной (собственно уже второй) редакции в самом конце IХ-ой книги речь шла о законодательстве в пользу христиан, чрез что доказали свою любовь к Богу Константин и Ликиний. По мнению Эдуарда Шварца, издание Церковной Истории Евсевия заканчивающееся IХ-ою книгою (первое издание было в 312-313-ом году и завершалось VIII-ою книгою) появилось в 315-ом г. и заключалось известным собранием документов, впоследствии помещенных Евсевием в середине Х-ой книги. Здесь первое место принадлежало именно Миланскому эдикту, который был в начале 313-го г. Что же касается выводов из рескрипта Максимина, что будто Миланский эдикт издан был в 312-ом г.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99