«то» он или «не то». В каком-то генетическом, биофизическом, комплиментарном плане. Ох, какие я, оказывается, знаю слова. Это мне когда-то морочил голову мимолетный герой случайного романа с биофака МГУ. Комплиментарность – это когда цепочки ДНК сцепляясь, идеально подходят друг другу. Как пазлы. Иногда мы можем мучиться годами, пытаясь выстроить отношения с теми, кого полюбили всем сердцем. Может, у нас это так никогда и не получится. Но если мы – пазлы, то стоит нам закрыть глаза и прикоснуться друг к другу – наступает волшебство. А вот когда мы смотрим на «не тех», то чувствуем это сразу, достаточно и пары минут. Петечка был «не то» с первого дня знакомства. Как глупо было надеяться, что я смогу заглушить в себе голос природы. Каждый его поцелуй отзывался в моем сердце как укол шприца по живому. Неприятно, но надо. Если хочешь замуж. Как я изворачивалась, как старалась свести тактильные контакты до минимума. Зачем? Зачем я пыталась перекроить неплохого, в общем-то, друга в отвратного мужа, зачем чуть не влипла в этот дикий брак, в котором бы мы оба были несчастны?
– О чем ты думаешь? Але? – дрогнувшим голосом спросил Борис, оторвав от меня губы и чуть отстранив меня от себя. Я моментально прижалась к нему обратно и забыла обо всем на свете.
– Я думаю, что ты – полностью воплощение моей мечты.
– Ага, – нежно прошептал он, проведя большим пальцем по губам. Мои инстинкты требовали позволить ему все. Только бы не отпускал.
– Все-таки Света неправа, – вздохнула я и закрыла глаза.
– В чем? – как-то издалека спросил Борис.
– В чем? В том, что гормоны глупы и нельзя идти у них на поводу. Что они никогда не приведут к тому, с кем можно построить счастье.
– Как ты себе представляешь процесс «построить счастье»? Берешь в руки отбойный молоток и вперед? – усмехнулся Борис.
– В том-то и беда, что я это представляю себе, как непрерывную цепь вот именно таких поцелуев, – томно мурлыкнула я и мы провалились в пропасть безотчетной, пьяной, прекрасной ночи, в которой уже никому ни от кого не требовалось никаких объяснений. Просто мужчина и женщина, одни на необитаемом острове, по невероятной случайности нашедшие друг друга в лабиринте взаимного недоверия и неприятия, взаимных амбиций и страхов. Все растворилось, Борис опьянел от права снова обладать мной после столь длительного перерыва. Я была пьяна и до того, но тут наглядеться не могла на его прекрасное лиуо. Прекрасное не какой-то казуистической красотой, которая живет на страницах модных журналов, а как-то по другому. Прекрасное, как лицо человека, кому предназначено быть прекрасным именно для меня. Он смотрел на меня так, словно не видел меня много долгих тысяч лет. Словно мне по ошибке отдали в пользовании то, без чего он не может жить, что по справедливости принадлежит ему. Он не давал мне права голоса, но мне оно и не было нужно. Я молчала, потому что тоже была поглощена им. Была в практически бессознательном состоянии от счастья.
– Удивительно! – шепотом сказала я, осознав, что счастлива бесконечно.
– Что именно? – ласково усмехнулся Борис и растрепал мне волосы.
– Такое со мной впервые в жизни. Не думала, что такое возможно! – с удивлением сказала я.
– Что возможно? – смутился он. Мой трудный принц.
– Быть только женщиной и больше никем.
– Ты для меня – все, – тихонько бросил он. Я замерла. Я не стала спрашивать, что он имеет в виду. Потому что и без пояснений мое сердце трепетало, а кровь заструилась по венам с небывалой скоростью. Я как могла показала, что и ОН для меня ВСЕ! А потом он уснул. Его обычно напряженное и сосредоточенное выражение лица сменила расслабленная полудетская улыбка, которая, хочется верить, вызвана мной, присутствием меня рядом. Я сидела около него на диване, боясь пошевелиться и спугнуть этот блаженный сон, это редкое выражение счастья на его лице. Пусть даже оно вызвано какими-нибудь особенно вкусными ананасами, которые он вкушает во сне под подходящими пальмами. Нет, лучше думать, что ему снюсь я.
– Чего ты не спишь? – пробурчал он, едва разлепив один глаз. – Уже утро?
– Нет-нет, – испуганно шепнула я. – Глубокая ночь. Спи.
– Только с тобой, – сонно промямлил он и прижал меня к себе. Я легла рядом. Его руки были сильнее, чем я думала и помнила, его стремление слить нас в единое целое создавало мне определенное неудобство телесного, физического порядка. Плечи затекли буквально через пять минут, телу хотелось перевернуться, переложить голову на мягкую подушку, но я замерла и не шевелилась, наслаждаясь и этим неудобством, при котором его безмятежное лицо было близко-близко, и столь удивительной для моей жизни невозможностью двигаться и располагаться по своему усмотрению. Без преувеличения могу сказать, что была в тот момент согласна заработать паралич, только бы это не кончалось. За двадцать семь лет моей одинокой жизни я накушалась комфортного ночного сна. На спящего Бориса я могла бы смотреть бесконечно. А острый страх потери, после всех тех потерь, которые я уже пережила, придавал моему спокойствию некое философское наполнение. Я мечтала, что смогу смотреть на Бориса вечно, хотя и знала, что вечно не длится ничего. Хотя бы потому, что рано или поздно всегда наступает рассвет.
Глава 4.
Из огня да в полымя
Очевидное часто выглядит невероятно, в очевидное иногда бывает очень трудно поверить. В то, что удав может целиком проглотить какую-нибудь там косулю, верится с трудом, потому что внешний вид удава не позволяет предположить, что косуля в него влезет. Однако лезет. И неплохо лезет. Но не верится. Зато прекрасно верится в полтергейст, привидения и телепатию. Хоть никто их и не видел, и вообще это понятия сложно доказуемые. Вера – дело сугубо добровольное. Если, к примеру, для дядьки, оставшегося без работы в спящем сном праведника НИИ самым главным злом будут демократы, то для кооператора, набившего карман на приватизации городских туалетов, демократы будут братья навек. Интересно было бы послушать, что бы они сказали друг другу. Очевидно, что самим демократам наплевать и на того, и на другого. Они их и в глаза не видели и думают, скорее всего, только о себе. Но второй верит, что они только и делают, что пекутся о его будущем, а первый прикидывает, где бы раздобыть дробовик. Вопросы веры одни из самых сложных в мире, потому что непонятно, как одного заставить поверить в одно, а другого в другое. Или как выбить неоправданную веру из чьей-нибудь бедовой головы. Это я уже о себе. Я до сих пор имею ряд дурацкий убеждений, за которые страдаю почти как революционеры. Нет, меня, конечно, никто не тащит на расстрел, где бы мне пришлось героически сверлить глазами своих палачей. Я не стою в окровавленной белой рубахе, последний раз взглядывая на белоснежные облака. Но все-таки что-то общее в этом есть. Надо мной часто смеются. А это тоже тяжело.
– Ты шутишь? – смеялся Ларик, когда я пыталась ему объяснить, что на свете действительно есть Дед Мороз.
– Он просто не ко всем приходит. А к таким гадким мальчишкам, как ты, он не завернет ни за какие коврижки.
– Я точно знаю, что всем моим друзьям подарки дарили родители. Что ж он – ни к кому не приходит? – аргументировал Ларик.
– А это нормально. Где бы Деду Морозу взять время на всех? Правильно, что этим занимаются родители, – важно защищалась я.
– А где ж он тогда?
– Он приходит, только если без него никак не обойтись. Когда кровь из носу надо сделать что-то волшебное, – объясняла я. Я и сейчас в это верю, в какой-то степени. Ну, не в то, что придет кто-то с белой бородой и красным носом и все починит. И подарит замок с лебедями. Но в то, что если очень сильно чего-то хотеть, до дрожи, до обморока, то кто-то обязательно поможет. Но главное условие в таком деле – желание должно быть правильным, добрым. Потому что если до дрожи хотеть расстрелять демократов из дробовика – то Дед Мороз тут не причем. Я же до дрожи хотела остаться с Борисом. Не знаю, было ли это желание правильным и способствующим мировой гармонии. Надеюсь, что так. Я только и знала, что глядеть на него, как он спит – это самое прекрасное занятие на свете. Не знаю, сколько прошло часов, прежде чем он открыл глаза и сонно оглядел мою бдящую фигуру.
– Привет. Ты что же, так и не спала? – голос Бориса поменялся. Я и не знала, что он умеет говорить ласковым, заботливым, каким-то бархатным голосом.
– Не-а, – гордо подняла нос я. – А ты дрых! Как сурок!
– Дурочка, – улыбнулся он. – Ты же теперь будешь валиться с ног. Ты мне нужна полной сил.
– Только полной? – поддела его я. – А вдруг я заболею? Или буду усталой?
– Нет. Любой. Даже в бессознательном состоянии, – сдался он. – А может, это даже и лучше.
– Ах, негодяй! – швырнула в него подушкой я. Господи, как бывает прекрасно нести всякий вздор, трепаться о мелочах, дразниться. Может быть, к нам даже можно применить термин «ворковать». Невероятно.
– Хочешь, я тебя накормлю? Тебе надо подкрепиться, – Борис со смешным, пародийным выражением лица заботливо и беспокойно оглядывал меня со всех сторон.
– Как когда-то? Ты будешь готовить в переднике? – прищурилась я. – Мечтаю.
– Нет, в переднике – это не сегодня. Ну-ка одевайся, повезу тебя завтракать, – деловито потер ладони он. Я рассмеялась и принялась с полным моим удовольствием подчиняться Борису. Я смотрела, как он деловито застилает кровать, выдает мне запечатанную зубную щетку, чистое полотенце, щелкает пультом в поисках новостей. Странно, я полюбила человека, у которого всегда есть запасная зубная щетка для гостей, а полотенца сложены в шкафу аккуратной стопкой. Полная моя противоположность. Интересно, что бы Борис сказал, если бы увидел мою оранжевую комнату. Эту цитадель творческой мысли.
– Ну что, идем? – встрепенулась я, решив, что пока будет лучше не травмировать слабое сознание Бориса подобным испытанием. Пусть верит, что ковбойское облачение – мой творческий максимум. Серьезные новости нельзя вываливать все сразу.
– Ты когда-нибудь завтракала во французской булочной? – радостно поинтересовался он.
– Нет, никогда. Прямо недопустимый пробел! – кивнула я и мы поехали на Маяковку, где нас приняла в свои объятия буржуазная кулинарная крепость с ее непередаваемыми запахами, выложенными в витринах булочками с корицей, плющевыми пончиками, длиннющими ароматными французскими багетами и легким флером французского шансона из динамиков. Маленький кусочек Франции, переехавший на московское садовое кольцо.
– Как вкусно! – верещала я, стараясь быть мужественной и не слопать весь прилавок.
– А если выпить вина, дело пойдет веселей, – подтрунивал Борис. Сам он, как казалось, питался дистанционно, то есть пожирал меня глазами.
– Пей сам, а мне уже грозит алкогольная зависимость, – виновато пояснила я свою приверженность к безалкогольному чаю. Хотя именно здесь, во французском кафе было как-то незазорно пить с утра. Словно здесь царил какой-то другой менталитет, при котором бокал вина в десять утра никого не приведет к длительному запою и безобразному падению нравов.
– Знаешь, когда ты трезвая, ты мне тоже нравишься, – серьезно заверил меня Борис. – Хотя и неизвестно, что ты можешь выкинуть.
– Выкинуть? – карикатурно изумилась я. – Я сама благопристойность.
– Что? – с сомнением переспросил Борис. Я засмеялась. Мы не спеша доели все ароматные булочки, перекидываясь ничего не значащими фразами и очень значительными взглядами. Да уж, слова нам ничего не могли сказать. Зато организм трепетал и вещал в эфир по полной программе. Хотелось петь и бежать навстречу теплому ветру.
– Прекрасные погоды стоят. Не желаешь прогуляться? – предложила я.
– С удовольствием, – согласился он и попросил счет. Мы вышли из кафе. Трудовая Москва громко обтекала нас со всех сторон. Садовое кольцо стояло в пробке, бибикало и материлось. Деловой люд в серых или черных костюмах неслись по бокам и что-то кричали в мобильные трубки. Их деловые тела были рядом с нами, а мысли неслись по сотовым каналам, наталкиваясь друг на друга, пересекаясь на перекрестках. Мы с Борисом шли по тротуару, держась за руки. Мы были самыми медленными из всех идущих. Я вдруг вспомнила, что прогуляла работу. И Борис тоже. От этого стало еще радостнее на душе. Борис из-за меня прогуливает свою жутко важную работу.
– О чем ты думаешь? – спросила я. Мне бы хотелось разделить с ним все. Даже мысли.
– О том, что можно будет выбраться в отпуск и слетать на лыжный курорт. Ты была когда-нибудь в Хорватии?
– Я?
– Впрочем, я и сам вижу, что ты нигде не была. У тебя есть загранпаспорт?
– Есть, – с готовностью кивнула я. Он действительно у меня был, потому что буквально на днях я сдавала его для оформления коллективной визы куда-то, где должна была сниматься наша дикая передача. Но об этом я скромно умолчала. Во-первых, потому что я, может, еще никуда и не поеду. Вдруг у меня случатся семейные обстоятельства? Откровенно говоря, меня совсем не плющит оказаться хрен знает где в поисках приключений на свою телевизионную попу. А уж в то, что Борис с пониманием отнесется к моей новой функции ведущей, болтающейся по свету, я не верила совершенно. Но он ведь не спрашивал меня о планах по работе? Он просто уточнил, есть ли у меня паспорт, верно? И я честно ответила, что да, есть.
– Отлично. Хочешь, я научу тебя кататься на горных лыжах?
– Хочу! Я уверена, что ты можешь многому меня научить. Не только горным лыжам, – с двусмысленной улыбочкой сказала я. Борис строго на меня посмотрел и покраснел. Я улыбнулась. Жизнь была так прекрасна, что мне хотелось целоваться напропалую и ходить нараспашку, не боясь простудиться. Потому что таких влюбленных, как я простуда не берет.
– А о чем думаешь ты? – уточнил Борис.
– Я исключительно о тебе. О том, что было так глупо что-то проверять. Я говорила Свете, но она твердила свое.
– А что она твердила? – заинтересовался Борис. – Что я стопроцентный женатый маньяк Чикотилло?
– Ну, нет. Примерно то, что все мужики сволочи, а почему тогда ты должен быть исключением?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32