Часы были к ней безжалостны точно так же, как жующий врач. Их стрелки показывали, что она проспала ровно пять минут. Галя снова закрыла глаза и опять провалилась в сон все на те же пять минут. Видимо, организм таким образом отдыхал между схватками. А схватки между тем учащались и учащались, и уже не удавалось заснуть ни на минуту. Вообще ничего не удавалось. Галя перестала соображать от непрекращающейся боли, которая, как ей казалось, уже разрывала ее на части.
В какой-то момент кто-то умудрился стащить ее с кровати. Поскольку Галины ноги не слушались и подгибались, с другой стороны ее подхватили еще чьи-то руки. Галю куда-то вели, потом взгромоздили на что-то белое и холодное. Чей-то голос, который она слышала, как через вату, велел ей тужиться. Она не знала, как это делать, но ее тело само приняло нужное положение. Галя еще успела подумать о сакральной памяти предков, и ее организм заработал самостоятельно, казалось, совершенно не подчиняясь сигналам мозга.
Когда бедная Галочка окончательно решила, что теперь вся ее жизнь будет состоять из одной разрывающей боли, ее организм вдруг поднатужился и исторгнул из своих глубин мокрый скользкий комок. Боль сразу прекратилась. До Гали донесся такой мощный крик младенца, которого она никак не ожидала от новорожденного. Родился-таки!!! Мальчик!! Сереженька!! Конечно!! Разве девочки могут так трубно кричать!
– Мальчик? – еле слышно прошептала Галя, чтобы все-таки удостовериться.
– Все в порядке, мамаша, – пробубнили над ней сразу несколько голосов.
Гале хотелось взглянуть в личико младенца, и она даже умудрилась приподняться на локтях, но ребенка уже унесли в другую комнату, где он продолжал надрываться от плача.
– Он плачет, – опять пролепетала Галочка, неотрывно смотря на дверь, за которой страдал ее сын, на что услышала равнодушный голос:
– Все дети плачут. Хуже было бы, если бы ребенок не плакал. А так… нормально…
И Галя как-то сразу успокоилась. Конечно же, все маленькие дети плачут! Это нормально! У них с сыном все нормально! У нее, бывшей Хари, нынешней мужней жены Галины Вербицкой наконец-то все нормально. У нее есть настоящая семья: любящий муж, ребенок, которого тот непременно полюбит. А она, Галя, уже готова любить Сашку изо всех сил. Да что там! Она его уже… наверно… любит… Разве можно его, такого… не любить…
Александр Ильич Вербицкий, шестидесятидвухлетний владелец банка «Континенталь», отбросил в сторону документ, который только что подписал, снял дорогие стильные очки и закрыл глаза. Устал. Надо срочно поехать перекусить. Куда? Что-то надоели эти рестораны с их лоском и блеском. Хочется чего-то простого, почти домашнего. Александр Ильич нажал кнопку, и в кабинет тут же влетел управляющий банком, его бессменный помощник и компаньон Никита Прокофьев. Прокофьев был умен и расторопен. Александр Ильич всегда мог на него положиться во всем. Вот и сейчас на довольно некрасивом лице Никиты застыло выражение внимания. Не подобострастного, а делового. Он спокойно стоял у стола и ждал распоряжений босса.
Прокофьев был моложе Вербицкого лет на двадцать, но это не мешало им дружить. Возможно, дело было еще и в том, что они оба являлись холостяками и никогда не торопились домой. Банк «Континенталь» был их общим детищем, и они отдавали ему чуть ли не все свое время. Конечно, и у Никиты, и у Александра случались женщины. Банкиры были нормальными в этом смысле мужиками, но ни один, ни другой семью так и не завели. Из-за женщин между ними тоже никогда не было никакого раздора. В них влюблялись разные женщины. Не только ввиду разницы в возрасте. Компаньоны очень различались внешне.
Вербицкий был высоким, широкоплечим мужчиной, полностью сохранившим довольно пышную шевелюру. Конечно, когда-то светло-пшеничные волосы, поседев, несколько потускнели, но это его нисколько не портило. Лицо было открытым, с крупными морщинами, тянущимися от носа к губам и придававшими лицу сурово-волевое выражение. От серых глаз тонкими лучиками расходились мелкие веселые морщинки, которые несколько сглаживали общее выражение суровости. Легкая хромота тоже Вербицкого ничуть не портила. Она была «изюминкой» его походки.
Никита был ниже ростом и как-то вызывающе некрасив. Абсолютный брюнет, он не только рано поседел, но к сорока годам лишился приличной части своих волос. Ото лба к затылку двумя мысами уходили приличные по размерам сливочно-желтые залысины, на которых кое-где продолжали торчать жалкие одиночные волоски. Над темно-карими глазами нависали чересчур густые брови, а все черты лица были чрезмерно крупными. Тем не менее Прокофьев никогда не испытывал недостатка женского внимания. Его карие глаза были ярки и умны, а речи проникновенны. Он был щедрым человеком и страстным любовником. Возможно, из-за этой неуемной страстности он так и не завел себе семью. Еще бы! Заведешь, а как же быть с другими прекрасными женщинами, к которым будет тянуть все с той же силой? Чтобы никого не обманывать, Никита не женился.
Надо сказать, что некоторые женщины его любили так сильно, что преследовали и мучили своей любовью, но у него, никогда и ничего не обещавшего, совершенно не портилось от этого настроение. В конце концов он откупался от них бриллиантами и машинами и преспокойно переключался на другой объект.
Ко всему вышеперечисленному стоит добавить, что Прокофьев предпочитал брюнеток, а его босс, Вербицкий, – блондинок. В общем, их интересы еще ни разу не пересеклись.
– Не поехать ли нам с тобой перекусить, а Никита? – спросил Александр Ильич, что Прокофьев, разумеется, воспринял не как вопрос, а как руководство к немедленному действию.
– Куда бы тебе хотелось? – спросил Прокофьев, ибо они давно были на «ты». – Может, в «Невский»? Мы там славно пообедали в прошлый раз.
– Нет, не хочу в ресторан.
– А куда?
– Сам не знаю. Хочется чего-то маленького, уютного и чтобы еще и покормили хорошо, по-домашнему.
Никита задумался, смешно поскреб одну из своих желтых залысин, а потом не очень уверенно произнес:
– Ну… вообще-то… я знаю одно местечко… Там хорошо кормят, только…
– Что «только»? – нетерпеливо подстегнул его вопросом Вербицкий, который уже начинал ощущать неприятные спазмы голодного желудка.
– Ну… грубо говоря, нам как бы не по сану… Люди не поймут…
– Какие еще люди? Говори понятнее!
– Место простенькое. Кафешка. Банкиры в таких местах не обедают. Могут появиться вопросы…
– Чихал я на эти вопросы! Не кажется ли тебе, Никитка, что мы уже можем позволить не отказывать себе ни в чем? Кстати, а сам-то ты как попал в эту кафешку?
– Сам-то? Случайно. Курить хотелось до смерти. Заскочил в первую же попавшуюся точку, а там такой запах… В общем, не выдержал, решил заодно и поесть. Открыл меню, а там никаких тебе омаров и уток по-пекински. Щи, борщ, котлеты по-киевски… Но я тебе скажу, Саша, это такие котлеты!!!
– Все ясно! – Вербицкий легко поднялся из глубокого кресла. – Поехали трескать котлеты по-киевски!
– И борщ! – Прокофьев тряхнул вытянутым вверх большим пальцем правой руки.
– Можем даже взять компот из сухофруктов! – расхохотался Александр Ильич. – Там есть?
– Там все есть! Как в Греции! Поехали!
Кафешка называлась «У Петровича». Вербицкому не очень понравилось название. Слишком много сейчас в Питере развелось похожих заведений: «У Иваныча», «У Лехи», «У Сан Саныча». Публика в таких местах обычно была приблатненной, музыка – кабацким шансоном, а из спиртного – одна водка. Не понравилось и то, что заведение находилось в полуподвальном помещении. В советские времена весь «быстрый» общепит находился в таких подвальчиках. Сейчас же солидные заведения ниже бель-этажа редко спускались. Впрочем, они с Никитой и не собирались в солидное заведение. Уже на лестнице ноздри Александра Ильича возбужденно затрепетали. Из чуть приоткрытой двери тянуло сладко-сдобным духом. Все тело банкира обкидали мурашки. Так пахло дома, в родном Григорьевске, когда мама пекла пироги. Он посмотрел на Прокофьева восхищенно-удивленным взглядом. Тот кивнул и с довольным видом произнес:
– Я об этом и говорил!
Помещение было небольшим, уютным. Полированные столики из коричневого дерева, вокруг мягкие диванчики. Общего освещения не было. В углу светилась скромная барная стойка, а на каждом столе стояли лампы, выполненные в стиле ретро – похожие на керосиновые. Хотя в хорошо обустроенной квартире директора завода города Григорьевска никогда не было керосиновых ламп, Александр Ильич неожиданно почувствовал себя дома. Он развалился на диванчике, закинул голову на его спинку, прикрыл глаза и сказал другу и компаньону:
– Заказывай что хочешь.
Находясь в состоянии ленивой полудремы в ожидании заказа, Вербицкий вспоминал ныне покойных родителей, тесные, заросшие акацией и сиренью улицы Григорьевска, родную школу, друзей… И только на одно воспоминание он давно наложил запрет. Он никогда не вспоминал свою жену Галочку. Вернее, не так… Он не мог не вспоминать ее, но как только перед его мысленным взором возникал ее образ, Александр Ильич сразу старался переключиться на другое. Со временем он научился это делать довольно ловко. Вот и сейчас, когда ему опять привиделась белокурая Галочка, он сразу же перекинулся мыслями к финансовым операциям, которые могли принести его банку новую прибыль. Он как раз собирался поделиться своими соображениями с Прокофьевым, когда о его ноги, вытянувшиеся в проход, кто-то запнулся. Александр Ильич резко открыл глаза, чуть привстал и как раз успел подхватить падающую женщину, с которой они вместе завалились обратно на диванчик.
– Что же вы… Да как же… Разве же можно так выставлять ноги… А если бы я была с подносом… – раздраженно приговаривала она, пытаясь высвободиться из обхвативших ее стройный стан рук и встать на ноги.
Когда ей это удалось сделать, Александр Ильич поднял на женщину глаза, собираясь извиниться, и обомлел. Перед ним стояла материализовавшаяся из его дум жена Галочка. Из тех самых дум, которые он гнал прочь, которые с корнем пытался вырвать из собственного сердца. Конечно, эта «Галочка» не была юна, как та, на которой он женился. Этой было лет сорок. Она могла бы быть дочерью той Галочки, которую он любил. И одновременно никогда не могла ею быть. У жены Александра Вербицкого не было детей. Это он знал точно.
– Простите, пожалуйста… – севшим голосом проговорил он. – Я просто очень устал, задремал нечаянно…
Женщина оглядела его небесно-голубыми, как у Галочки, глазами, поправила выбившиеся из прически светлые прядки и сказала уже вполне дружелюбно:
– Ладно уж, прощаю… С каждым может случиться. – После этого «Галочка» улыбнулась и, достав из кармашка передника блокнотик, спросила: – Ну! Что будем заказывать, господа?
Никита начал заказывать, а Вербицкий никак не мог оторвать глаз от женщины. Как хорошо, что он, задремав, так далеко вытянул ноги в проход. В противном случае Прокофьев сделал бы заказ, а он, Александр, проспал бы эту женщину. Впрочем, она бы пришла за расчетом… Да, но где гарантия, что и в этот момент он снова не заснул бы… уже от сытости… Значит, она здесь работает официанткой. Это хорошо. А чем, собственно, хорошо? Ну как же! Ее всегда можно будет здесь найти… А зачем искать? Так ведь она, как Галя… Именно так старилась бы Галя. На ее чистом высоком лбу вряд ли появились бы морщинки. А вот от глаз они расходились бы так же нежно. И косметика… Галочка непременно должна бы краситься именно так: неброско и со вкусом. Эта нежная розоватая помада… У его жены в юности губы были именно такого цвета. И волосы… Из Галиной косы тоже всегда выбивались прядки. И потом, когда она вместо косы сооружала на затылке какой-то пучок, непослушные волосы все равно выскальзывали и окружали ее лицо дождем тонких прозрачных прядей.
– Похоже, что вы, босс, запали на официантку? – насмешливо спросил Прокофьев, поигрывая прозрачной стеклянной пепельницей.
Вербицкий с трудом отвел глаза от входа на кухню, в котором скрылась поразившая его женщина.
– Да… – растерянно произнес он.
– А что так? Я не заметил в ней ничего особенного. Сколько ни хожу сюда, никогда ничего в ней не замечал.
Александр Ильич тряхнул головой, будто стряхивая с себя наваждение, и ответил:
– По-моему, это неудивительно. Нам с тобой всегда нравились разные женщины.
– Да, но эта, похоже, поразила тебя… – Прокофьев опять перешел на привычное «ты», – в самое сердце. Уж я-то тебя знаю, как никто. Ты никогда раньше не заглядывался на официанток. Вообще их за женщин не держал.
– Вот не нужно подозревать меня в снобизме! Просто ни одна из… до сих пор не была похожа на…
– На кого? – Никита сразу подхватил затухающую мысль босса.
– На мою жену…
– В смысле бывшую?
– А ты знаешь у меня настоящую?
– Нет, но…
Прокофьев вдруг сделался серьезен. Он видел, что Вербицкий разволновался не на шутку, а потому спросил:
– И что ты собираешься делать?
– Не знаю… – растерянно отозвался Александр Ильич и беспомощно потер висок.
– Наверно, не стоит напоминать, что в одну воду нельзя войти дважды? – сказал Никита, поставив наконец пепельницу на ее законное место.
– Но это же не моя жена… Это совершенно другая женщина… И потом… она значительно моложе меня…
– Ерунда! Мы с тобой отлично ладим, хотя разница в возрасте существенная. А женщины вообще часто любят мужчин значительно старше себя.
При слове «любят» Вербицкий непроизвольно вздрогнул. За всю жизнь ему удалось полюбить только одну женщину – свою жену Галочку. Со всеми остальными он просто проводил время и занимался сексом. Ни одна из его подруг, или, как теперь принято говорить, партнерш, не смогла покорить его сердце. После Галочки он предпочитал блондинок, но даже самые красивые блондинки, попадавшиеся на его жизненном пути, не смогли заставить его трепетать от любви. Александр Ильич был уверен, что с любовью покончено навсегда, что его удел – бизнес и разовые встречи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22