ведь сальткроковцы принимают близко к сердцу как радости, так и горести соседей.
— Ну вот, прикатили эти дачники, о-хо-хо-хо, — со вздохом произнес Сёдерман, а когда Мелькер спросил, почему он, собственно, не любит дачников, старик был озадачен. Видно, об этом он не задумывался.
— А чего их любить, ха, — ответил старик немного погодя. — Ведь большинство-то из них стокгольмцы, да и остальные тоже сплошь сброд.
Папа рассмеялся, но ни капельки не обиделся, ведь он уже считал себя коренным островитянином. Он чувствовал себя так повсюду, куда бы ни приезжал, и я думаю, что именно поэтому у него везде столько друзей. Кроме того, люди ведь понимали, что беспомощный Мелькер, чудаковатый и по-детски восторженный, особенно нуждается в душевной теплоте и заботе. Уж как это ему удавалось, трудно сказать, но все любили его. Я сама слышала, как старик Сёдерман разглагольствовал однажды в лавке, не заметив, как я туда вошла:
— Право слово, Мелькерсон этот с причудами, ну а больше попрекнуть его нечем.
Но это все к делу не относится. Вернемся снова к причалу. Амазонки Гранквист, так прозвал папа Тедди и Фредди, тоже были на пристани. Они вырядились в новые джинсы и красные рубашки поло. Вместе с Юханом и Никласом они восседали на бочках из-под бензина и о чем-то потихоньку каркали, как вороны. Наверняка о каком— нибудь новом тайном клубе, не зря же эта четверка целыми днями расхаживала с таинственным видом, выводя из себя малышей, которых они не взяли в игру. Пелле мстил братьям, называя их не иначе, как «таинственный Юхан» или «таинственный Никлас», при этом он презрительно улыбался. Чёрвен уверяла всех, что это дурацкий клуб, и, судя по тому, как вели себя вчера вечером члены этого клуба, я с ней целиком согласна.
Пока все ждали, когда пришвартуется пароход, ко мне с обеих сторон подскочили Юхан и Никлас и крепко схватили меня за руки.
— Малин, пошли скорее домой! — сказал Юхан.
Я, разумеется, высвободила руки и удивленно спросила, что мы будем там делать.
— Почитаем интересную книгу или еще чем-нибудь займемся, — предложил Никлас.
— Ты ведь любишь читать вслух, — поспешно добавил Юхан.
— Охотно, только в другой раз; не читать же книжки в самый праздник, — сказала я им.
Мне не пришлось долго ждать объяснения. По сходням спускался во всем своем великолепии Кристер, тот самый, который был с нами на пароходе в день нашего приезда на остров.
Я привыкла к тому, что мои братья не одобряют всякого, «кто клеится к Малин», — это их выражение, а не мое! А этот бедный Кристер как никто другой с самого начала ухитрился восстановить против себя мальчиков, хотя я считаю, что он парень как парень. Правда, он из самоуверенных, но я выбью это из него, если потребуется. К тому же он симпатичный и, как иногда говорит папа, пижонистый. Едва успев сойти на берег, он сразу же направился ко мне с открытой улыбкой, которая, по-моему, очень идет к нему, поскольку и зубы у него отменные. А Юхан и Никлас смотрели на него словно на волка, оскалившего клыки. Они не допустят, чтобы волк съел их сестру. Нет уж, спасибо!
— Бедняжка Малин! — сказал Кристер. — Стоять здесь одной в такой праздник. Пойдем-ка и перевернем вверх тормашками эту старую Сальткроку.
Нельзя сказать, что эти слова подняли его престиж в глазах мальчиков.
— Она не одна, — зло возразил Юхан. — Она с нами.
Кристер похлопал его по плечу.
— Да, да, с вами. А теперь берите лопатку с ведерком и марш играть в песочек, а о Малин я уж позабочусь сам.
По-моему, с этого момента мальчики всерьез объявили войну Кристеру. Я видела, как они, скрипя зубами, пошли назад к Тедди и Фредди, и оттуда сразу же донеслось зловещее карканье, предвещающее жестокую месть растревоженного тайного клуба.
— Малин, сегодня вечером мы будем танцевать, решено, — заявил Кристер.
Но когда я объяснила, что имею привычку сама выбирать себе кавалеров, он уже менее уверенно сказал:
— Ну, тогда выбери меня, и нам не придется препираться.
Бьёрна не было видно, да я и не знаю, танцует ли он. А мне так хотелось потанцевать в своем голубом платье в этот летний праздник. И я ответила:
— Увидим!
Пусть праздник летнего солнцестояния бывает раз в год, но сама судьба решила твердо и бесповоротно, что я должна навсегда заменить мать трем своим братьям, а самого младшего уж во всяком случае не следует одного отпускать с Чёрвен тогда, когда на нем воскресный костюмчик. Вдруг я услышала, как все рассмеялись, и сказала Кристеру:
— Пойдем посмотрим, почему всем так весело!
И тут я увидела. Увидела своего Пелле, которому строго-настрого было наказано не испачкаться. Теперь же они с Чёрвен стояли по пояс в море и изо всех сил плескали друг в друга водой. Дети словно опьянели от моря. Другого слова и не подберешь. Тут Чёрвен в азарте крикнула: «Давай купаться!» Сказано — сделано. Они бросились в море и там ныряли, колотили руками и ногами по воде, брызгались пуще прежнего и звонко смеялись. Они были в таком неописуемом восторге от моря, что забыли обо всем на свете. Но они сразу очнулись, как только к ним подбежали Мэрта и я. А очнувшись, увидели, что совсем мокрые, и поразились ничуть не меньше, чем Адам и Ева, которые в первый раз узрели свою наготу. Но, к сожалению, дети были одеты, и одеты очень хорошо. С их праздничных костюмов вода текла ручьями, и я никогда не видела, чтобы вышитое и накрахмаленное платьице, какое было на Чёрвен, так походило бы на обыкновенную мокрую тряпку.
— Мы не виноваты, так уж вышло, — оправдывалась Чёрвен. Она старалась объяснить Мэрте, как это «получилось», и, насколько я помню, это звучало примерно так:
— Мы только ноги хотели помочить, мы шли так осторожно-осторожно, ведь мы были такие нарядные. Но Пелле сказал, что в воду можно зайти по колено. Ну, мы и решили. Потом Пелле зашел еще чуть дальше.
«Вот так далеко я зашел и не побоялся», — сказал он.
— Тогда я зашла еще дальше и сказала: «Так далеко и я не боюсь зайти!»
Но туг я немножко замочила подол, и тогда Пелле стал дразниться:
«А я, а я не мокрый! А я не мокрый!»
Тогда я плеснула на него немножко водой, чтобы он тоже был мокрый, а он плеснул на меня, потом я плеснула на пего, а потом он снова немножко плеснул на меня, и потом мы начали плескаться все больше и больше, потом купаться, так вот и получилось.
— Сегодня вы накупались досыта, — строго сказала Мэрта.
Мы разошлись по домам, каждая со своим вымокшим до нитки малышом. Позади Столяровой усадьбы между двумя яблонями у меня была натянута верейка, чтобы сушить белье. На ней я развесила одежду Пелле, которая пустилась в веселый праздничный танец с единственным своим партнером, южным ветром.
В следующий раз в праздник летнего солнцестояния, если будем живы, я позабочусь, чтобы бельевая веревка была вдвое длиннее, так как совершенно ясно, что без нее нам не обойтись. Но об этом после!
Вскоре Мэрта и я пошли на поемный луг. Малыши были с нами, только теперь одетые совсем буднично. Мэрта сказала дочери:
— Долго не видать тебе, Чёрвен, своего вышитого платья!
— Вот хорошо-то! — обрадовалась Чёрвен.
А сама Мэрта была такой милой и симпатичной в национальном костюме, в кофточке и хлопчатобумажной юбке в складках, в белой шали с кистями. Уж эта Мэрта! Кто больше всех хлопочет о том, чтобы в праздник середины лета был водружен праздничный шест и вокруг него играли? Мэрта. Кто председатель союза хозяек? Мэрта! Кто руководит певческим хором? Мэрта! И кто увлек всю Сальткроку, всех до единого в пляс вокруг праздничного шеста и запел песню о том, «как весело глядеть на лягушат, на лягушат…»? Мэрта. Кто же, кроме Мэрты!
На лугу за домом Сёдермана стоял высоченный шест, увитый цветами и лентами по случаю праздника середины лета. Но как только мы с Мэртой подошли к шесту, начал накрапывать дождь, и тут даже Мэрта ничем не могла помочь. Но ее подружки из союза хозяек раскрыли зонтики и храбро запели: «Я качаюсь на ветке высокого дерева, что стоит на высокой вершине хребта Харьюла». О, и я чувствовала то же самое, я качалась на ветке высокого дерева и видела прелестную землю и прекрасное небо, несмотря на дождь, но пусть мольба маленькой пташки будет услышана и пусть разъяснится к вечеру, потому что одной маленькой пташке страсть как хочется потанцевать на причале.
И это свершилось. Но прежде чем исполнилось мое желание, случилось немало событий, и натянутая между яблонями бельевая веревка низко провисла под тяжестью повешенной на нее мокрой одежды. Теперь на ней, кроме рубашки, пиджачка и брюк Пелле, сушились рубашка Кристера, рубашка и брюки папы, а также рубашка и брюки Юхана. Только брюки Никласа, видно, чем-то провинились, коли за целый день им ни разу не удалось побывать в воде, хотя все прочие штаны накупались вволю, но ведь жизнь полна несправедливости.
Рубашка Кристера, правда, тоже не купалась. Ее я выстирала сама. Я сделала это после того, как Кристер упал, участвуя в забеге с яйцом в руке. Он плюхнулся животом в траву на том самом месте, где папа секундой раньше уронил яйцо.
— Нельзя же разгуливать по Сальткроке с яйцом всмятку на груди в праздник летнего солнцестояния, — сказал Мелькер. И он, добрая душа, пошел домой за одной из своих рубашек для Кристера.
— Спасибо, — поблагодарил Кристер. — А я пока выкупаюсь.
Юхан, Никлас и амазонки Гранквист стояли неподалеку и ухмылялись. Нельзя сказать, что их очень расстроило невезение Кристера. На вопрос Кристера, где тут можно искупаться, Тедди махнула рукой в сторону.
— Там мелко? — спросил Кристер.
— Мелко, можешь по дну дойти до Финляндии, — ответил, ухмыляясь, Юхан.
— Туда тебе и дорога, — добавил Никлас. Но Кристер уже отошел и не слыхал последних слов.
Как раз начинались новые соревнования — бег малышей в завязанных мешках, и я пошла болеть за своих. Но тут ко мне подбежал белый как мел Юхан и схватил меня за руку.
— Не знаешь, Кристер умеет плавать? — спросил он задыхаясь. — Представляешь, а вдруг не умеет! Ведь там у берега сразу глубоко!
Я тоже знала, что у берега глубоко, но, как и Юхан, не думала, что есть на свете люди, которые не умеют плавать, и понятия не имела, принадлежит к их числу Кристер или нет.
— За мной! — крикнула я, и все мы помчались сломя голову — Юхан, Никлас, Тедди, Фредди и я.
Мы прибежали на берег, когда Кристер уже входил в море.
— Стой! — крикнул Юхан.
Но Кристер, видно, не слышал. Он быстро шел вперед, словно и вправду собирался дойти до Финляндии. Через несколько шагов он оступился и исчез под водой; о боже, он исчез! Я была вне себя от страха.
Юхан скинул башмаки и не мешкая бросился в воду, а я закричала:
— Зовите народ!
Никлас и Фредди бросились бежать, а Тедди и я, обливаясь холодным потом, остались на берегу, дрожа от страха. Юхан все не показывался, и каждая секунда была для нас настоящей пыткой. Я уже решилась было сама броситься в воду, но тут вынырнул Юхан, один, без Кристера, и в отчаянии покачал головой:
— Нигде его нет!
— Поищи вон там! — крикнула Тедди. — Он там скрылся под водой.
Но тут кто-то за моей спиной указал пальцем совсем в другую сторону и сказал:
— Вовсе нет! Он исчез вон там. А у того валуна вышел на берег!
Я обернулась. За мной стоял Кристер, весь мокрый, но страшно довольный своей глупой проделкой.
А Тедди показывала и настаивала:
— Нет же, вон там он утонул, я своими глазами видела!
— Я тоже сам видел, — не уступал Кристер. И тут, наконец, до Тедди дошло, с кем она препиралась.
Она разозлилась.
— Ну, знаешь, нечестно так поступать!
И я ее поддержала.
— Ясное дело. А разве честно обманывать человека и посылать его на глубокое место, даже не спросив, умеет ли он плавать?
Юхан все еще пырял под водой, продолжая искать Кристера. Когда же он вынырнул и увидел его, заметно было, как он облегченно вздохнул. И тут же насупился: зачем нырять, спасая того, кто стоит на берегу цел и невредим! Тут Юхан прибегнул к испытанному средству и выкинул новый трюк, стараясь обратить в шутку свой промах. Испустив дикий вопль, он упал навзничь в воду, словно лишился чувств от радости видеть Кристера живым.
Этого ему не следовало бы делать, потому что как раз в этот миг все сальткроковцы во главе с папой примчались на берег. Они знали, что кто-то тонет, и папа успел заметить Юхана прежде, чем тот успел исчезнуть под водой.
— Юхан! — закричал папа и бросился в море, прежде чем я успела его остановить. Всем казалось, что они смотрят приключенческий фильм. Сначала вынырнула голова Юхана, затем папина. Они молча уставились друг на друга.
— Ты чего? — спросил, наконец, Юхан.
— Выхожу на берег, — зло ответил папа и поплыл к берегу.
— Дядя Мелькер, почему ты все время купаешься одетый? — спросила Чёрвен.
Она была тут как тут, потому что не было такой силы, которая удержала бы ее в стороне, когда на острове случаются какие-нибудь происшествия.
— Так уж вышло, — ответил Мелькер, и Чёрвен умолкла. А папа схватил Фредди за ухо.
— Это ты кричала, что кто-то тонет во фьорде?
Тедди пришла на помощь сестре:
— Получилось недоразумение.
Кристер начал объяснять, в чем дело. Но все были страшно злы на него, и я слышала, как Никлас сказал Фредди:
— Он хоть и дылда, а какой-то недотепа.
По-моему, такого же мнения был и Бьёрн, который позже других приехал на праздник и теперь расхаживал по берегу мрачнее тучи, не решаясь подойти ко мне.
Но каким все-таки замечательным оказался праздничный вечер середины лета! Были и танцы на пристани, именно такие, о которых я мечтала. Старик Сёдерман играл на аккордеоне, и все танцевали и танцевали без конца! Солнце медленно садилось во фьорд, и мошки роились над нами. Только Бьёрн не танцевал, может, не умел. Зато Кристер умел… ой-ой-ой-ой! Мое голубое платье развевалось вокруг меня, когда мы кружились в танце, и мне было так весело.
— Малин, — сказал Сёдерман в перерыве, когда он отдыхал, потягивая из кружки пиво. — Обещай мне только одно! Пожалуйста, никогда не старей!
Если бы он знал, какой я иногда кажусь себе старой!
Тайный Юхан и его тайные приспешники висели на заборе, не спуская с меня глаз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30