вынести ее Малин было почти что не под силу.
Лотта с ними не пошла. Если папа купит дом, то его все равно снесут, а ей хотелось остаться с этой мелкотой и насладиться чувством собственного превосходства. Правда, ребят шестеро! Но до чего интересно: удастся ли ей одолеть целых шесть врагов зараз. Она успешно справлялась с такими делами, так как была ужасно самоуверенна и никогда не боялась нажить себе врагов, практика у нее была обширная. К тому же она не одна, с ней ее пудель. И Муссе считает, по крайней мере, как и она, что Лотта Карлберг — нечто весьма изысканное и выдающееся, и это вселяло в нее еще большую уверенность.
Лотта держала Муссе на руках, чтобы он не напал на Пеллиного щенка. Тихо напевая, обошла она вокруг дома. Она сделала вид, будто осматривает все вокруг, а на самом деле ей хотелось поглядеть, сможет ли она вывести из себя этих детей, которые молча смотрели на нее. Нужно было обладать большим мужеством, чтобы вот так непринужденно расхаживать взад-вперед у них на глазах. Она никогда не решилась бы на это, не будь она так самонадеянна. Да и что ей до этих крестьянских ребятишек!
— Маленький Муссе, — говорила она. — Хотелось бы тебе жить тут летом, только в настоящем доме, а не в этой развалюхе?
Лотта взялась за ставень, желая показать Муссе, как все здесь разваливается. Это был как раз ставень от кухонного окна, и он был съемный. Дети Мелькерсона знали, что он съемный, но Лотта этого не могла знать. Она была обескуражена, когда ставень внезапно очутился у нее в руках. Усердно, но безуспешно пыталась она вставить его на прежнее место, пока Никлас не отобрал у нее ставень. Привычным движением он ловко приладил его и, стиснув зубы, сказал:
— Эй ты, не можешь, что ли. подождать, пока твои отец купит лачугу? Тогда и сноси!
Все еще задирая нос, Лотта чувствовала себе вовсе не так уверенно, как раньше, и, чтобы скрыть это, попыталась завязать разговор с Пелле. Ведь у него тоже собака, а о собаках всегда найдется что сказать.
— У тебя спаниель? — спросила она.
Пелле не ответил. Какое ей дело, какая у него собака? И потом он был в таком отчаянии, что ему самому почти что не было до этого дела.
— Да, эти спаниели милы, но умны не очень, — продолжала болтать Лотта. — Пудели куда умнее.
Пелле снова не ответил, и Лотта почувствовала, что осталась в дураках. Столкнувшись с молчанием детей, она потеряла былую уверенность и поэтому обратилась к Чёрвен:
— Тебе бы тоже хотелось иметь маленькую собачку, верно? Чёрвен глядела на Лотту еще злее, чем другие, но при этих словах она улыбнулась.
— У меня уже есть собачка, — сказала она, — хочешь покажу? Лотта покачала головой.
— Нет, хватит здесь собак. А не то Муссе разозлится и еще нападет на нее.
— Тогда он тоже пунгала, — заявила Чёрвен. — Спорю на что хочешь, на мою собачку он не нападет.
— Ты уверена? — спросила Лотта. — Ты просто не знаешь Муссе.
— Спорим, — сказала Чёрвен. — На крону. — И она вытащила монету, полученную от Карл Берга.
— С превеликим удовольствием, — ответила Лотта, — но пеняй на себя!
Она заметила, что дети словно чего-то ждут. Ну что ж, раз они такие падкие до собачьих драк, она им покажет. Конечно, Муссе маленький, но он страшный задира, у него шерсть встает дыбом, и он без оглядки лезет в драку с собаками, намного больше его самого. Ну, и ясно, что с меньшими — тоже. Грозой города считали его обывательницы в Нортелье. «Он строит из себя породистую собаку», — сказала не далее как вчера одна из них, когда Муссе кинулся на ее громадного боксера. Так что если малыши хотят видеть собачью драку, пожалуйста, Муссе всегда с честью выйдет из любой драки.
— Подержи своего щенка, — сказала Лотта Пелле. — Я спускаю Муссе.
И она спустила Муссе с поводка.
Оставалось только ждать собаку, на которую он набросится.
Боцман мирно спал в тени за кустом сирени, но охотно поднялся, когда Чёрвен разбудила его. Во всем своем великолепии он вышел из-за угла дома. И наткнулся на Муссе…
Послышалось пыхтение Муссе и истошный крик его хозяйки. Сам пудель пережил несколько минут ужаса, молча глядя на приближающееся чудовище. Но потом взвыл и как белое облачко испарился через калитку.
Боцман удивленно посмотрел ему вслед: чего это он так торопится? Хоть бы поздоровался сперва. Сам Боцман, как вежливый пес, подошел к Лоте поздороваться, но та завизжала и бросилась бежать со всех ног за куст боярышника.
— Убери собаку! — истошным голосом вопила она. — Убери ее!
— Чего орешь, — спокойно сказала Чёрвен. — Боцман ни на кого не кидается, он тебе не пунгала.
Юхан, лежа ничком в траве, захлебывался от смеха.
— Ох, Чёрвен, — стонал он, — ох, Чёрвен!
Чёрвен поглядела на него с удивлением, но тут же повернулась к Лоте:
— Я выиграла! Выкладывай крону!
Убедившись, что Боцман не опасен, Лотта вышла из своего убежища. Смущенная и злая, она не желала больше знаться с этими детьми. С кислой миной вытащила она кошелек и протянула Чёрвен крону.
— Спасибо! — сказала Чёрвен. Склонив набок голову, она смотрела на Лотту. — Таким, как ты, нельзя спорить ни на что, — продол жала она, — спорить должны такие, как я и дядя Мелькер.
Лотта нетерпеливо смотрела на дверь дома. Скоро ли выйдет отец? Скорее бы уехать отсюда!
— Угадай, на что поспорил раз дядя Мелькер? — спросила Чёрвен. — Хотя это было давным-давно.
Лоте было совсем неинтересно, что сделал давным-давно дядя Мелькер, но это ничуть не смутило Чёрвен.
— Он поспорил с другим дяденькой, что не будет есть четырнадцать дней и не будет спать четырнадцать ночей. Ну, как?
— Дурацкая шутка, — сказала Лотта. — Этого не может быть.
— А вот и может! — торжествующе воскликнула Чёрвен. — Потому что днем он спал, а ночью ел. Ха-ха-ха, что ты на это скажешь?
— Ох! Чёрвен! — стонал Юхан.
Но он тут же перестал смеяться, потому что на крыльце появился директор Карлберг в сопровождении Матсона, и Юхан услыхал, как Карлберг произнес роковые слова. И не только Юхан, все услыхали эти слова:
— Дом гроша ломаного не стоит, но я все равно его куплю. С этим участком, по— моему, выгодное дельце.
Спустившись с крыльца, он наткнулся на Чёрвен, и она упала. Карлберг рассердился, но Чёрвен приняла это совершенно спокойно.
— Директор Карлберг, знаешь что, — сказала она, — я выучила веселый стишок, хочешь послушать?
И не успел Карлберг ответить, как она уже читала: Адам и Ева в раю Закололи жирную свинью, Сало продали, А мясо слопали…
— Выгодное дельце, правда? — спросила Чёрвен. Директор Карлберг удивленно посмотрел на нее.
— Что-то не понимаю, — сказал он.
Сунув руку в карман, он вытащил крону. Очень мило, что эта малышка прочитала ему стишок, да к тому же он ее нечаянно толкнул. Но он спешил и решил откупиться, сунув ей в руку еще одну монету.
— Спасибо тебе, — сказал он. Повернувшись к Матсону, он продолжил:— Только сначала я посоветуюсь с женой. В контору я приду завтра в четыре часа дня, вам подходит?
— Отлично, — ответил Матсон.
Вечером они сидели на кухне в столяровой усадьбе, все Гранквисты и все Мелькерсоны. Много вечеров сидели они там вместе, но никогда не были так подавлены и неразговорчивы. Да и что сказать? Мелькер молчал. Он не мог говорить, ему мешала боль в груди. Ниссе и Мэрта обеспокоенно смотрели на него. Они пытались дать ему понять, как сильно они опечалены и как им будет не хватать Мелькера и его семьи, но Мелькер был такой убитый, что они совсем отчаялись. Они молча сидели, а летние сумерки неприметно обволакивали их. В темноте каждый мог беспрепятственно предаваться своим мрачным мыслям.
«Какое удивительное лето», — думала Малин. Она вспомнила, каким спокойным, мирным и безмятежным было прошлое лето. А нынче! Столько разных событий. Прямо американские горы! То Петер и счастье, то слезы и отчаяние, сперва Пелле и Йокке, а теперь это — жестокое и невыносимое известие, которое положит конец их радости. Да, жестокий конец!
Чёрвен лежала на полу рядом с Боцманом, а спиной к дровяному ларю сидел Пелле с Юм-Юмом на коленях. Даже в обычные дни жизнь представлялась Пелле чем-то вроде американских гор: то гигантский взлет, то падение — от радости к горю, а сейчас, несмотря на Юм-Юма, он был на самом дне бездны. Хуже всего, что папа в таком отчаянии. Пелле мог вынести что угодно, только не горе отца, или Малин, или Юхана, или Никласа. Они не должны горевать. Пелле этого не выдержать, что угодно, только не это. Прижавшись щекой к теплой и мягкой шерстке Юм-Юма, Пелле пытался утешиться. Но не мог.
Чёрвен плакала беззвучно и зло. Утром она задирала Лотту, и потому до нее еще не сразу дошло, что будет. Теперь она уже все знала и просто лопалась от злости. Ей было жалко Пелле и себя саму. И зачем только люди устраивают гадости друг другу! Сперва Вестерман, а теперь этот толстяк Карлберг со своей дурищей Лоттой. Провались они все! И почему не оставить людей в покое? Одни беды! Бедный Пелле, что бы такое ему подарить? Пусть бы повеселел! Но на этот раз тюленя у нее не было. У нее ничего не было.
И тут она услыхала, как Фредди ворчит в своем углу:
— Деньги, деньги, деньги, как несправедливо, что от них все зависит; мерзкий Карлберг.
И вдруг Чёрвен вспомнила: у кого это нет денег?! Да у нее у самой полные карманы! У нее целых три кроны, ей-ей, правда!
— Пелле, я тебе чего-то дам, — тихонько, чтоб никто не слыхал, прошептала Чёрвен, передавая ему тайком свои три кроны. Ей было даже чуть-чуть совестно: хоть это и огромные деньги, но их все равно не хватит, чтобы утешить Пелле в таком горе.
— Какая ты добрая, Чёрвен! — хрипло отозвался Пелле.
Он тоже не думал, что три кроны помогут в таком горе, но ему стало чуть легче, раз Чёрвен захотелось подарить их ему.
Четверо тайных заговорщиков, мрачные как тучи, сидели в своем углу, и всю таинственность с них как рукой сняло. Столько планов строили они на это лето! Они снова собирались соорудить хижину на Ворчальном острове. Они собирались построить новый большущий плот. Они собирались на целую неделю махнуть на дальние острова с палатками. Они собирались взять у кого-нибудь моторку и добраться до самой Кошачьей шхеры, чтобы посмотреть тамошний большой грот. А еще Бьёрн обещал взять их с собой на рыбалку. И они задумали устроить главный штаб для своего тайного клуба на чердаке столяровой усадьбы. Было еще не поздно, Юхан с Никласом жили в усадьбе, так что они могли осуществить все задуманное. Но охота пропала. Все потеряло свою прелесть.
— Чудно! — сказал Юхан. — Мне больше ничего не хочется.
— И мне, — сказал Никлас. Тедди с Фредди лишь вздохнули.
Настала ночь. Гранквисты уже давным-давно ушли домой; спали и мальчики. Но Мелькер и Малин по-прежнему сидели в кухне. Было темно. Они едва различали светлый четырехугольник окна в стене и отсветы огня, проникавшие сквозь отверстия в плите. Они слышали лишь, как потрескивают горящие дрова; и больше ни звука. Малин вспоминала, как Мелькер впервые зажигал плиту. Это было ужас как давно и как весело!
Мелькер молчал весь вечер. Но тут он заговорил. Он дал волю накопившейся в нем горечи.
— Я неудачник, я знаю. Полный неудачник. Чёрвен права… нет у меня настоящей хватки.
— И не придумывай! — возразила Малин. — Есть у тебя настоящая хватка. Уж я-то знаю.
— Нет, нет ее у меня, — уверял дочь Мелькер. — Иначе я не сидел бы весь вечер сложа руки, когда свершается такое дело. Неудавшийся писака! И почему я только не стал вместо этого хозяином конторы? Тогда мы, может, уже владели бы этой усадьбой.
— Не нужен мне в доме хозяин конторы, — заявила Малин. — Никому из нас он не нужен. Мы все этого не хотим. Нам нужен ты! Мелькер горько рассмеялся.
— Я, на что вам я? Я не могу даже дать своим детям спокойное лето. Это я-то, который хотел столько дать вам, дать вам самое прекрасное, самое веселое и самое дивное в этой жизни…
Голос его дрогнул, и продолжать он больше не мог.
— Но ты уже сделал все, что хотел, папа, — спокойно сказала Малин. — Мы получили. Все самое прекрасное, самое веселое и самое дивное в этой жизни. И получили от тебя, только от тебя! И ты заботился о нас, а это — самое главное. Мы всегда чувствовали твою заботу.
Тут Мелькер заплакал, ох, уж эта Малин, довела его до слез.
— Да, — всхлипнул Мелькер. — Я заботился о вас! Если это что-то для вас значит…
— Это — все, — сказала Малин, — и больше я не хочу слышать, что мой отец неудачник. А со Столяровой усадьбой будь что будет.
ДОМ НА САМОМ КРАЮ МОРЯ
На другой день все проснулись с одной-единственной мыслью — сегодня в четыре часа Карлберг пойдет в Нортелье к Матсону и купит Столярову усадьбу.
Они все еще пытались вести себя так, будто ничего не случилось, и делали вид, что сегодня совсем обычный день. Обычный день, который привычно начинается с завтрака в саду, день с привычными осами, жужжащими над вазочкой с вареньем. Бедные осы. Пелле стало их жаль.
— Когда Карлберг снесет дом, он разорит осиное гнездо.
— Да, единственный способ уничтожить ос, — сухо сказал Мелькер. — Сносят весь дом и… как мы только сами до этого не додумались.
Настала долгая, томительная тишина, которую нарушило появление Чёрвен.
— Дядя Мелькер, ты что, оглох? Сколько раз повторять, тебя к телефону!
В столяровой усадьбе телефона не было, и Мелькеру всегда звонили в лавку. Отодвинув чашку с кофе, Мелькер бросился бежать, а Чёрвен за ним.
Через несколько минут она вернулась. У нее был испуганный вид.
— Малин, лучше тебе тоже пойти туда. Верно, опять какая-то новая беда. Дядя Мелькер совсем расстроился.
В лавку помчались не только Малин, но Юхан с Никласом и Пелле.
Они нашли своего бедного отца в лавке в окружении опечаленных Ниссе, Мэрты, Тедди и Фредди. Он был явно расстроен, по щекам у него текли слезы, и он повторял тихим голосом:
— Не может быть! Не может быть!
— Папа, что случилось? — в отчаянии спросила Малин. У нее уже не было сил для новых огорчений. — Папа, скажи, что случилось?
Мелькер глубоко вздохнул.
— Только что… — вымолвил он и снова замолчал. Потом перевел дух и сказал: — Только что случилось чудо. Вы не поверите, я получил литературную премию — двадцать пять тысяч крон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30