- Точно, - кивнул Остин с улыбкой. Глаза Моники блуждали по комнате, словно выискивая что-то.
- Ты ищешь что-то особенное? - не выдержал он. - Может быть, какую-то вещь Харрисонов? - И прежде чем она разразится какой-нибудь гневной тирадой, поспешил пояснить:
- Я сложил все их вещи в сарай. Если тебе что-нибудь нужно на память, то я с радостью...
- Где твой компьютер?
Вот почему она надела такое платье. Видимо, полагала, что ради получения информации ей придется его соблазнить. Ее мнение о нем, оказывается, еще хуже, чем он думал.
- В спальне. - Его слова прозвучали двусмысленно: не подстраивает ли он ловушку для себя самого? - Пойду распечатаю сводки и принесу их тебе.
Моника обошла гранитную стойку и шагнула к нему ближе.
- Мне нечем тебя отблагодарить. "Красноречивый намек, лишь глухой не услышит", - подумал он и сказал:
- Неважно. Я скоро. Присядь пока на диван. - И он пулей вылетел из комнаты.
Моника не понимала, что с ним. У него был вид затравленного зайца. Она присела на диван и откинулась на спинку, из-за чего на платье тут же расстегнулась верхняя пуговица. Слыша, как Остин наткнулся на что-то в соседней комнате, она хмыкнула себе под нос и привела платье в порядок.
Казалось странным сидеть на современном кожаном диване, стоящем на недавно уложенном полу, и взирать на новенькие окна и ободранные стены. Она ожидала, что будет во власти теней прошлого, но ничего подобного не ощущала. Наоборот, ей все здесь нравилась. Нравилась прочность каменной кладки камина и то, как вписана в новую среду мебель из прошлой, чикагской жизни Остина. Ее ошеломило ощущение уюта этого места, где еще не закончен ремонт.
Она залюбовалась звездами сквозь застекленный потолок. Мало сказать, что это было редкостное зрелище. У нее возникло ощущение, будто она лежит под звездным небом на вершине горы. Как у Остина хватило ума додуматься до такого? Откуда у него, мужчины, потребность видеть над головой свечение звезд, не выходя из дома?
- А вот и я, - сказал Остин, входя в комнату, и замер.
Моника почти лежала, подняв глаза к потолку, и волны ее светлых волос ниспадали со спинки черного кожаного дивана. Остин скользнул по ее чарующему лицу к наполовину открытой груди. Моника покоилась, блаженно вытянув руки вдоль диванной спинки.
- Мне нравится твое окно, - промолвила она, выпрямляясь, и взглянула на Остина.
- Застекленная крыша, - поправил он.
- Что ты узнал? - спросила она, заметив в его руках листок бумаги.
- Мы должны продавать телятину по семьдесят пять центов.
- Ты хочешь сказать, я должна.
- Извини.
- Какую цель ты преследуешь, вмешиваясь в мои дела? - хмуро спросила она, поднявшись.
- Никакую. Просто я всегда занимался подобными делами и, по-моему, не разучился их делать успешно.
У Моники пробежал холодок по спине. Неужели он такой же, как ее дедушка? Сначала хочет одно, а потом меняет свое желание на другое?
- Тебе нравилась твоя работа?
- Да, - живо откликнулся он. - Но слишком много удачи убивает.
- Тебя это убивало?
- В какой-то мере. - Он приблизился к ней и протянул лист с распечаткой информации из компьютера. - Нет, работа меня не измотала. В самом деле, я здоров как лошадь. Просто я понял, что еще пять-десять лет подобной гонки, и мне не избежать серьезных проблем со здоровьем. На бирже постоянно играешь с огнем, это часть профессии. Только молодые выдерживают такие перегрузки и стрессы. Нужно точно рассчитать свои силы: вовремя войти в дело, сделать себе имя, разбогатеть и вовремя выйти. Я ушел вовремя.
- Какой мрачный взгляд на собственную жизнь, На свою работу. Когда ты понял, что пришло время уйти?
- Когда приехал сюда.., в Монтану. Я всегда крутился как белка в колесе. Закончив одно дело, хватался за другое. Работал на износ круглые сутки. Жизнь неслась мимо меня. До того, как появился здесь впервые, я и представить не мог, что подобные места существуют. Помню, как стоял в болотных сапогах в чистейшей и холоднейшей на всем белом свете воде и забрасывал удочку с наживкой. Меня не особенно заботило, поймаю я что-нибудь или нет. Просто наслаждался солнцем, рокотом водопада у себя за спиной. Помню, что никак не мог надышаться здешним воздухом. Наверное, я опьянел от этого места. Но самое странное случилось, когда я вернулся в Чикаго. Там мне все показалось таким далеким, как будто я был чужеземцем. Я понял, что больше не вынесу чикагской жизни.
- Ты оставил свое сердце здесь, - догадалась она.
- Да, - произнес он низким голосом, глядя в ее глаза, глубокие, с чистой голубизной вокруг бархатистых зрачков, что придавало им пленительность и пылкость.
Остин вновь подумал о том, что Моника пришла соблазнить его. Она получила от него, что хотела. Почему же не уходит?
- Я рада, что ты обрел его опять, Остин, - сказала Моника, через силу отводя от него глаза.
Теперь у нее в руках была необходимая информация о ценах. Тема для разговора исчерпана. Больше нет нужды приходить к Остину. Самое замечательное в том, что ей не пришлось ни о чем его просить.
К сожалению, его власть над ней, побудившая ее сделать шаг к нему навстречу, не уменьшилась, а, наоборот, возросла. Моника хотела увидеть мир его глазами, ощутить солнце и воздух его кожей, а вкус еды - его языком. Глядя на Остина, она чувствовала, как оживает ее тело, так же, как вчера у озера, только теперь ощущения были острее. Телесный жар обжигал ее изнутри...
- Мне нужно идти.., сейчас, - выдавила она. Возбуждение Остина было неменьшим. Сердце гнало по жилам кровь мощными толчками. Казалось, оно вот-вот взорвется. Он не мог противостоять этому. Будь что будет, а потом они вернутся к прежнему существованию.
- Да, нужно...
Он вдруг притянул Монику к себе и поцеловал. Не ожидавшая такого натиска гостья была ошеломлена. Она обмякла в его руках, словно тряпичная кукла. Его руки имели крепость стали, настолько сильно он вдавил ее тело в свое. Сквозь тонкую ткань она чувствовала нежной кожей его мускулистую, рельефную грудь. Запах мужского тела опьянял ее.
Остин ощущал во рту вкус мятной зубной пасты, исходящий от Моники, и сладость медового напитка, который он пил вечером. Девушка испытала настоящее ошеломление, когда его язык раздвинул ей губы. Страстный озноб пробежал по ее позвоночнику... Она обвила рукой его затылок. Внезапно она поняла, что всю свою жизнь жила в ожидании такого слияния. Она ступила на неведомые земли, а он был ее проводником. С каждым движением его языка желание разгоралось.
Они покачивались в едином ритме древнего танца, который она жаждала познать.
Он чуть наклонил ей голову и глубже проник языком ей в рот. Она подумала, что потеряет сознание от желанной силы его натиска. Но вместо этого мощные плотские позывы сотрясли ее тело. Рука Остина сдавила ей грудь, сосок угодил между его указательным и средним пальцами. Медленными и умелыми поглаживаниями затвердевшего соска он истомил Монику. Она сама вдавливала грудь в его ладонь, требуя новых ласк. Внезапно он оторвался от ее рта и прильнул к груди. Ей казалось, что большего наслаждения быть не может. Но она ошибалась.
Она не заметила, как он приподнял ей платье, зато, когда его рука легла ей между ног, это было как удар тока. Она не могла сдержать стоны.
- Ты хочешь меня? - спросил он, подняв голову от ее груди и глядя в широко открытые глаза. Она моргнула. Остин резко отдернул руку. - Что я делаю? Его лоб взмок от испарины, кожа горела, как и у нее. Монике казалось, будто она была в тумане, а теперь выходит на свет. Она моргнула опять.
- Прости, Моника. Я потерял голову. - Он выпустил ее из объятий и стал застегивать пуговицы на лифе платья. Она опустила подбородок, чтобы увидеть, что он делает. - Я хочу, чтобы ты знала... - Его голос звучал надтреснуто. - Я не собирался.., то есть я имею в виду.., это не повторится...
- Не повторится?
- Я могу лишь надеяться, что ты меня простишь. Пожалуйста, скажи, что прощаешь.
- Да, конечно, - откликнулась она.
Он проводил ее к двери, обняв за талию.
- Тебя проводить домой? Довольно поздно, и я...
- Нет, я знаю дорогу.
Моника сама отворила дверь и вышла наружу Ноги несли ее вперед, но она не ощущала их. У нее не было никакого представления, когда к ней вернутся прежние чувства, если вернутся вообще. Равно как и рассудок.
А может быть, это именно то, что случилось с ее матерью, когда та влюбилась в отца? Может, именно так она потеряла сердце и разум?
Страсть. Вот что это такое.
Ясно только одно - Остин не поддался страсти. Он был в трезвом рассудке. Не утратил способности говорить и отослал Монику домой. Извинился. И сказал, что это никогда не повторится...
И слава богу! Вряд ли она сможет вынести такое второй раз.
Глава 8
Известие облетело город менее чем за час: Моника Скай заставила Джейка Симмонса выплатить ей за телят по семьдесят пять центов за фунт. Еще ни один фермер не сбывал Джейку товар по таким высоким расценкам. То обстоятельство, что именно Моника Скай, "женщина с гор", добилась подобного, придавало сделке еще большую загадочность.
На новый лад перетолковывались и приукрашивались подробности недавнего разговора в парикмахерской. Мэр города, владевший самым большим в здешнем крае поголовьем крупного рогатого скота, предложил нанять Остина Синклера для проведения всех торговых операций в фермерском бизнесе.
Давно привыкшая к тому, что горожане таращатся на нее и показывают пальцем, Моника не обратила особого внимания на повышенный интерес к ее персоне, когда ходила сегодня по своим делам. Равно как не заметила, что в устремленных на нее взорах не насмешка, а восхищение.
Сидящая в салоне красоты под сушилкой женщина увидела в окно, как Моника идет через улицу в универсам, и обратилась к соседке:
- Элма со слов Трэйс Саутерн утверждает, что с Джейком едва не случился сердечный приступ из-за того, как с ним поступила Моника. Можно подумать, будто она - единственная в долине, кто продает телят.
- С этой девчонкой держи ухо востро. Вся пошла в свою бабушку, откликнулась соседка.
К той минуте, когда Моника появилась в универсаме, доктор, покупавший там что-то, знал о деталях ее сделки с Джейком больше, чем она сама.
- У Трэйс длинный язычок, - прокомментировала Моника данное обстоятельство.
- Еще какой, - подтвердил доктор. - Она уже оповестила всех в салоне красоты по телефону, пока печатала на машинке твои бумаги. Я услышал об этом в аптеке от Билла Хайстетлера. В аптеку она позвонила сразу после звонка в салон красоты.
- В самом деле? А почему Биллу?
- А ты не знаешь? - спросил доктор, подозрительно прищурив глаз.
- Знаю что?
- Что Билл Хайстетлер сохнет по тебе.
- Это, должно быть, шутка, - рассмеялась она. Доктор нахмурил брови и уставился на Монику.
- Иногда мне кажется, что Аделаида оказала тебе плохую услугу, воспитав такой дикаркой. Всем вокруг известно, что Билл, когда ты появляешься в городе, следит за тобой, словно ястреб за добычей.
- Это потому, что он ненавидит меня... Я еще никогда не слышала подобной чепухи.
- А когда ты вообще разговаривала?
- То есть?
- Ты мне-то едва доверяешь, что уж говорить про других в городе.
- Верно. Так лучше всего, - твердо ответила она.
- Возможно, так оно и было, пока Аделаида была жива, но теперь у тебя другая жизнь. Все изменилось. Вот что я тебе скажу.
Моника подняла на него глаза.
- Что вы хотите сказать?
- Что пора тебе стать женщиной. Выйти замуж. Иметь детей.
- Если это предложение, то так его не делают, обрубила она.
- Что происходит между тобой и Остином Синклером? И не говори мне, что ты всего лишь пальнула в него дробью.
- Остин Синклер? - От одного его имени она ощутила жар и молила Бога, чтобы краска смущения не бросилась в лицо. - Это смешно. Не выношу подобных типов. Он брокер.
- Да, и он всерьез распалил тебя.
- Ничего подобного. Он лишь посоветовал мне, как с выгодой продать скот. Вот и все, - солгала она, глядя прямо в глаза доктору.
- Можешь дурачить других, Моника, но я знаю тебя как облупленную.
Моника издала раздраженный вздох.
- Это все, что вы хотели сказать?
- Нет, но об остальном я предпочел бы побеседовать у себя.
- Нет ничего такого, что мы не можем обсудить прямо здесь и сейчас.
- Есть, Моника. - Он подошел к ней вплотную и шепнул:
- Аделаида говорила с тобой когда-нибудь о контрацепции?
- По-моему, это не проблема, - смутилась Моника.
- Надеюсь, что так, - откликнулся доктор и прошествовал к прилавку выбить чек.
Ошеломленная и смущенная разом, Моника схватила банку овсянки и, повернувшись кругом, уткнулась в Трэйс.
- Трэйс, я не заметила тебя!
Моника увидела, как зло блеснули глаза Трэйс. Та всегда цеплялась к Монике по мелочам. Бабушка говорила, что она завидует Монике. Но у Трэйс не было причин для зависти...
Два дня Остин работал не покладая рук в надежде излечиться от всяких дум о Монике. Старая крыша была заново обшита гонтом, двое плотников заканчивали сборку нового изысканного гарнитура. На кухне Остин отштукатурил и тщательно измерил рулеткой перегородку из гипса и с помощью одного из плотников установил вдоль нее кухонные шкафчики и навесил двери. Ночью, когда рабочие ушли, Остин покрасил в гостиной стены, вмонтировал в потолок подсветку и провел электропровода. Лишь на рассвете он позволил себе часок вздремнуть до прихода рабочих.
В полудреме он заново пережил поцелуи Моники. Как будто она пришла к нему вновь, появившись в дверях словно призрак, только в ее прикосновениях не было ничего призрачного. На этот раз он не прервал поцелуй, и она не отстранилась, а стала медленно снимать с него одежду, касаясь кончиками пальцев и губами его обнаженного тела. Он едва сдерживал себя.
- Моника! - жадно выкрикнул он ее имя и проснулся. Он был в испарине. Взъерошил волосы и сказал со стоном:
- Я обуздаю свои желания. - Он пружинисто выпрыгнул из кровати и протопал на кухню сварить кофе. - Зрелые мужчины не сходят с ума из-за женщин. Во всяком случае, не я!..
Полдюжины грузовиков съехалось к дому Остина. Звон инструментов, гудение аэрокомпрессоров, свист краскораспылителей звучали для Остина как торжественная симфония.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17