Чтобы выходить на сцену и не понимать, что с тобою происходит, а потом вдруг понять, а потом…
Все это трудно было объяснить Рите, да и незачем было объяснять.
– Вчера такой убой был! – вдруг оживилась та. – Нет, серьезно, Алька, жалко, что тебя не было! Представляешь, пришли два братка – ну натуральные, конкретные такие, цепи по два кило, гайки золотые и все такое. И двух проституток с собой привели.
– С чего это вдруг? – удивилась Аля.
Проституток в ночные клубы водить было не принято, с ними просто расплачивались по таксе, без дополнительных развлечений.
– Да черт их разберет. А одна девка, представляешь, негритянка. Так мало того – ты б видела, что на ней надето было! Черный такой кружевной комбидрез и шортики коротенькие, прям трусы – и все, представляешь? – радостно засмеялась Ритка. – И, похоже, специально ради нее пришли, по личной просьбе. Братки взяли по чаю с лимоном, сидят мрачные такие, ждут. Группа наяривает вовсю, а она себе пляшет, представляешь? Такие фортеля выделывала, все наши сбежались посмотреть, не говоря про мыдлонов.
Судя по всему, это было самое сильное Риткино впечатление от вчерашнего праздника. И было бы просто свинством не расспросить подробности, разыгрывая интерес. «Неужели прямо в комбидрезе, а ты не путаешь, может, просто блузка такая? Да ну, что я, комбидрез не отличу! А вторая не негритянка? И что она в это время? Да ты что!»
И так далее.
Потом Ритка рассказала про компанию, которая сидела вчера всю ночь. Один башлял на девятерых, заказывал сплошь текилу, выкинул штуку баксов, а после всего потребовал расписать счет и дать всю сдачу.
– И ни рубля чаевых! – возмущалась Рита. – Наташка, говорит, прямо убила б его, сволочь такую! Целую ночь вокруг них и так и этак, пепельницы вытряхивала чуть не каждые пять минут. А он, гад – сдачу…
– Чему ты удивляешься? – усмехнулась Аля. – Человеческая комедия…
– Кому комедия, кому слезы горькие, – возразила Рита. – У Наташки на той неделе мыдлон сбежал, она и так теперь еще неделю бесплатно вкалывать будет, да еще и без чаевых остаться! Ну, в общем…
Конечно, Аля сочувствовала работавшей вчера Наташке, у которой, видно, наступила полоса невезения: и клиент сбежал, не расплатившись, и чаевые не шли. Но слишком убиваться по поводу людского коварства тоже не приходилось. «Виноват медведь, что корову задрал, виновата и корова: зачем в лес ходила?» – кажется, так звучала народная мудрость, которую любила повторять незабвенная Бася Львовна, соседка по мхатовскому дому в Глинищевском переулке.
– Так что как их не обсчитывать? – философски заметила Ритка. – От самих от них фиг чего дождешься.
Аля терпеть не могла те несколько часов, которые проходили от начала рабочего вечера до десяти, когда клиенты понемногу съезжались в «Терру».
Официантки слонялись по залу между двумя барами, болтали, курили, даже в биллиард пытались играть. Бармен Антон заигрывал то с одной, то с другой – и с каждой без особенного энтузиазма. Очередная поп-группа – чаще всего не слишком популярная, но и не совсем безвестная – настраивала аппаратуру.
Время шло медленно, но дело было даже не в скучной медлительности времени.
Аля просто физически ощущала, что именно в эти свободно-ленивые часы она полностью погружается в ту жизнь, которая была своей, единственной для официантки Риты, барменши Ксении, посудомойки Кати, директора Яна… Как ни странно, именно тогда, когда в зале не было еще ни одного клиента, ей казалось, что она перестает быть студенткой выпускного курса ГИТИСа, любимой ученицей Карталова, актрисой Театра на Хитровке – и становится только официанткой ночного клуба «Терра инкогнита».
Ей казалось, что даже внешность ее меняется: исчезает трепетный и необычный контраст между светлыми волосами и большими черными глазами, сглаживается выразительность жестов, угловатая хрупкость сменяется обыкновенной «фигуристостью». И вот уже бегает по залу смазливая блондиночка, притягивая соловеющие взгляды мужчин с деньгами.
– Елки, до чего ж тоскливо! – громко произнесла Рита, заставив Алю вздрогнуть. – Ей-богу, даже мыдлонов обсчитывать неохота!
– Ну, это ты зря. – Аля улыбнулась, глядя на нее. – Сама же говоришь…
Рита только вздохнула. На вид Алиной напарнице было за тридцать, и едва ли она выглядела моложе своих лет. На ее лице не лежала и та печать забот, которая уродует и без времени старит лица многих одиноких женщин с детьми.
Аля всегда приглядывалась к женским лицам, словно в копилку какую-то складывала их в своей памяти. И ее сразу удивило в Рите именно это: ни подавленности, ни полета – какая-то совершенно безнадежная невыразительность. Это было особенно удивительно потому, что мелкие, четко очерченные Ритины черты были вообще-то довольно привлекательны. И темные волосы хорошо прокрашены, и небольшие серые глаза умело увеличены подводкой, и фигурка обтянута соответствующей одеждой.
А вот нет какого-то огонька в глазах – и нет женщины. Не зря же на Ритку редко обращали внимание клиенты, которые вообще-то не прочь были цепляться к официанткам даже без определенной цели, просто по инерции.
Первые из них и появились наконец в зале. Сегодня, в пятницу, клиентов ожидалось достаточно.
– Все, Маргарита, – сказала Аля, вставая из-за столика и забирая пепельницу, которую Ритка успела наполнить окурками. – Труба зовет.
Глава 2
Аля Девятаева совсем не ожидала, что ей придется стать официанткой ночного клуба.
Конечно, после того как она ушла от Ильи и резко оборвала свою так радужно начавшуюся карьеру клиповой звезды, ее жизнь нельзя было назвать не только роскошной, но даже просто беззаботной. Бедностью называлось то, как жили они с мамой, участковым педиатром, и нечего тут было изобретать красивые названия.
И все-таки это не слишком угнетало: во всяком случае, об этом можно было думать без особенного напряжения. Конечно, денег даже на обед в институтской столовой хватало не всегда, но все-таки Але не приходилось, как многим ее однокурсникам, отдавать последнее за наемную комнату в коммуналке. А подрабатывая то там, то тут – Снегурочкой на новогодних елках, например, – даже удавалось изредка покупать какие-нибудь не слишком дорогие, но оригинальные тряпки.
А в начале четвертого курса она и вовсе нашла заработок понадежнее. В гуманитарном лицее, как называлась теперь обыкновенная школа неподалеку от Алиного дома, затеяли преподавать странный предмет, который назвали сценической пластикой.
Зачем могла понадобиться пластика, да еще сценическая, прагматичным деткам, которые были озабочены куда более насущными проблемами своего жизнеустройства, непонятно. Но предмет объявили, деньги с родителей получили, и тут выяснилось, что педагог, под которого и было затеяно это мероприятие, нашел работу в более перспективном месте, чем тушинский лицей.
Аля обнаружила объявление в бесплатной газете «Северо-Запад», которую время от времени бросали в почтовый ящик. Деньги предлагались небольшие, но надежные, она тут же отправилась по указанному адресу и уже на следующий день рассказала однокурснице Лине о так неожиданно найденной халтуре.
– Повезло, – вздохнула Линка. – Все-таки дети… Не мыдлоны какие-нибудь!
– Мыдлоны? – удивилась Аля, впервые услышав это слово.
Линка уже год работала в ночном клубе, который то закрывался из-за конфликтов с «крышей», то снова открывался по новому адресу. Она и объяснила Але, кто такие мыдлоны.
Линке можно было посочувствовать. Ее родители жили в каком-то шахтерском городке на Украине, а это значило, что об их помощи следовало забыть, хотя они обожали свою доньку, которой удалось пробиться аж в саму Москву, в главный театральный институт. А родители Левы Наймана, с которым Лина познакомилась во время вступительных экзаменов и за которого вышла замуж уже в сентябре на первом курсе, терпеть не могли невестку, поломавшую, как они почему-то считали, театральную карьеру их сына. Из дому, правда, молодую семью не гнали, но и условия создали такие, что Линка с Левой быстренько смылись на квартиру сами.
В общем, у Лины Тарас было из-за чего идти в официантки. А Але вполне хватало скромной лицейской подработки.
Лина была самой милой и доброй девочкой на всем курсе, любой мог рассчитывать на ее помощь – моральную, а при малейшей возможности и материальную. Леве, вопреки родительскому представлению, повезло с женой.
Да и красивая она была, в этом и сомнений не было: стройная, с длинными, совершенно белыми прямыми волосами и большими миндалевидными глазами потрясающего аквамаринового цвета – то есть прозрачными. Ее внешности завидовали, кажется, все девчонки, кроме Али. Линина почти тезка, дочка известного режиссера по имени Лика, даже интересовалась насмешливо:
– Ты, Линуся, подтяжечку случайно не делала еще? Глазки у тебя – прямо до висков, по таким штучкам в Голливуде определяют, когда звезды старость свою начинают скрывать!
И все-таки Аля понять не могла, почему такой придирчивый и прозорливый мастер, как Карталов, взял на свой курс Лину. Чего-то в ней не хватало, что ли… Или наоборот – слишком гармоничным, округлым было каждое ее движение и весь облик?
Но говорить о таких смутных, самой не до конца понятных вещах с Линой, конечно, не хотелось. Потому что говорить с ней было легко: от нее совсем не исходила зависть, к которой Аля уже успела привыкнуть, учась в ГИТИСе, и которая вообще-то могла считаться естественным актерским качеством.
Они и разговаривали о чем-то веселом однажды поздним сентябрьским вечером, сидя в гитисовской мастерской за шитьем костюмов. Лина, правда, не играла в новом студенческом спектакле – чеховской «Свадьбе», – но Аля играла невесту, и Лина помогала ей подогнать по фигуре безразмерное свадебное платье, верой и правдой служившее свадебным ролям не одного поколения студентов.
Аля шить не умела совершенно, оторвавшаяся пуговица была для нее если не совсем проблемой, то по крайней мере большим неудобством. И она с уважением следила, как мелькает иголка в тонких Линкиных пальцах. Почувствовав ее взгляд, та подняла глаза от шитья.
– Что ты, Шурочка? – спросила она, привычно переиначивая Алино имя, которое каждый кроил по-своему.
– Да просто… Есть же люди! Все умеют, ни в чем их действительность не тормозит.
Аля ответила совершенно искренне и поэтому, наверное, не слишком понятно.
– Вот тоже мне, нашла уменье! – Линка махнула рукой – так, что иголка вырвалась из ее пальцев и повисла на нитке. – Талию ушить! Ну и надо было мне в костюмеры идти.
– Да ты что! – даже смутилась Аля. – Я же совсем не то имела в виду. Наоборот, удивляюсь, как это тебя на все хватает.
– А на что? – Але показалось, что какая-то слишком веселая нотка мелькнула в Линкином голосе, сверкнула в глазах. – Нет, ты скажи – на что, по-твоему, меня хватает?
– Ну, вообще, – не сразу нашлась она. – Шьешь вот… Левка всегда как куколка ходит. Да вообще – на все!
– Вот видишь! – Линкин голос прозвучал почти торжествующе. – Как будто и не про артистку…
Аля даже покраснела от своей невольной неловкости.
– Ты не обижайся, Лин, – принялась было уверять она, – я просто выразилась неточно. А сценречью, помнишь, сколько ты занималась, когда акцент надо было убрать? Да что это ты сегодня, в самом деле?
– А я не обижаюсь, – спокойно ответила та. – На что обижаться? Я и сама знаю. Не то чтобы мое место только на кухне, но уж точно, что не на сцене.
Ее спокойствие сбило Алю с толку. Вот так, без малейшей горечи, говорить о том, что напрасно потрачены лучшие юные годы, что ошиблась с выбором будущего? А главное, она не знала, как возразить…
– А ты не возражай, – словно подслушав ее мысли, сказала Линка. – По-моему, все вовремя. Хуже было бы, если б я еще лет через десять спохватилась. А так – хоть Карталов вздохнет с облегчением. Он же меня по ошибке взял, разве я не понимаю? Вместо тебя.
– Как это – вместо меня? – поразилась Аля.
– Да очень просто, – пожала плечами Лина. – Ты ж в последнюю минуту исчезла куда-то, на собеседование не пришла. Он и взял меня, лирическую героиню думал сделать. Обманулся внешностью!
Аля так растерялась от этого неожиданного заявления, что не нашлась с ответом.
– Кто это тебе сказал? – наконец пробормотала она. – Сам, что ли?
– Ну-у, сам он не скажет… Хотя – спроси его, если хочешь. Поспорить могу, что подтвердит! Да ты не переживай, – успокаивающе заметила она. – Думаешь, я о чем-то жалею? Мне знаешь как учиться нравилось! Люди какие интересные, занятия, я же театр все равно люблю до чертиков. И Левушку встретила, ребенка вот рожу.
– Ребенка?! – Невероятные известия сыпались на Алю в этот вечер как из рога изобилия. – Какого еще ребенка?
– Какой получится, – усмехнулась Лина. – Я сначала сомневалась, а потом думаю: и очень даже отлично, по крайней мере, уйду без шума и Карталова напрягать не буду. Он же мне и ролей совсем уже не дает, глаза только отводит, а выгнать стесняется, что ли… Так зачем я буду тянуть? Примеряй, Шурка, – завершила она разговор. – Уж дальше ушивать некуда, отрезать придется, если опять велико будет.
Аля была так ошеломлена этим неожиданным разговором, что машинально надела платье, застегнула тугие крючки, глядя на Лину круглыми глазами.
– Ну, что ты так на меня смотришь? – рассмеялась та. – Еще ничего не видно, смотреть не на что!
– Да нет, я не из-за того, – слегка смутилась Аля. – Просто странно: ты такие вещи говоришь и совсем не переживаешь?
– Ой, Шурочка, да есть мне о чем переживать! – махнула рукой Лина. – У меня токсикоз жуткий, может, в больницу придется ложиться. Да хоть и не в больницу, все равно тяжело всю ночь между столиками бегать. Придется увольняться, а как с деньгами, а Левка из-за меня переживает, а ребенок появится? Короче, одни проблемы.
– Свекровь поможет, – сердито заметила Аля. – Что ж она, вообще не человек? Внук все-таки, от единственного сына!
– Кто ее знает… – с сомнением протянула Лина. – Ладно, что загадывать. Поможет, не поможет – увольняться все равно придется.
1 2 3 4 5 6 7