В тоннеле было сумрачно, но я все равно набрала дорожной грязи и заляпала номера. Может быть, они не будут проверять их, а если даже будут — все равно машина, по идее, не находится в розыске.
Я пошла по тоннелю на свет, прямо туда, где стоял временный пост.
На шлагбауме были установлены три автоматических лучемета на половинной мощности. Двое мужчин в форме дорожного патруля Плато Молота развалились на широком дорожном ограждении, рядом стояла початая бутылка, радио негромко передавало новости, погоду и музыку с Импульсной башни в Монтиба. Завидев меня, оба патрульных вскочили.
— Ох, — сказала я, подойдя ближе. — Сам Господь и его ангелы послали мне вас!
— В чем проблема? — заухмылялись патрульные.
— Я опять заклинила кнопки в своей чертовой машине. И на тридцать миль вокруг нет ни одной ремонтной станции!
— Мы поможем вам, леди, — сказал один из них. — Но помимо этого я обязан проверить вашу машину.
Я уставилась на пост, будто только что его заметила.
— Это опять из-за меня? Что я на этот раз натворила?
— Не вы, леди. По крайней мере, я надеюсь, что не вы.
Они предложили мне выпить с ними, даже отыскали пластиковый стаканчик, но я объяснила, что тороплюсь добраться до Каньона, где меня ждет муж. Его хватит удар, когда я начну рассказывать ему про залипшие кнопки управления.
Все так же ухмыляясь, но не забыв прихватить лучемет, содранный со шлагбаума, и держась позади, чтобы в случае чего взять меня на прицел, старший из патрульных пошел со мной в тоннель. Он не стал проверять номера — просто осмотрел сиденья, бардачок и задний багажник, да и то не всерьез, а так, для порядка. Затем он извлек из кармана какое-то приспособление и исправил приборную панель. Рассказал мне, где можно купить такое приспособление в Озере Молота. Потом достал сигареты. Он демонстрировал откровенное нежелание покидать меня. Я подумала о Сэнде, лежащем на земле, чье усталое сердце бьется все медленнее…
— Знаете, а вы хорошенькая, — сказал патрульный.
— Правда?
— По мне — так вполне. Хорошенькая, с какой стороны ни посмотри.
— У вас есть что-нибудь, чем пишут? — спросила я.
Когда мы оба достали письменные принадлежности, я дала ему вымышленный номер.
— В любое время после десяти. Если услышите мужской голос — скажите, что вы из налоговой полиции Молота. Он ее боится пуще смерти.
Может, он и вовсе не станет звонить, если ему вздумалось знакомиться просто от скуки ночного дежурства. Если же позвонит — или узнает, что такого номера не существует, или очень удивится.
Он сказал, что теперь я могу проезжать, они откроют для меня дорогу, и пошел прочь из тоннеля. Когда он удалился ярдов на двадцать, я повернулась и побежала в противоположную сторону. Я рассчитывала принести Сэнда обратно — в тоннеле патрульные нас не заметят, — уложить на пол и проехать пост. Они не станут еще раз останавливать меня, а если и станут, то не будут повторно досматривать машину.
Выскочив из тоннеля, я подбежала туда, где лежал Сэнд — но его там не оказалось. Только моя куртка валялась в пыли, да смазанный след терялся в кустах.
Я провела с патрульным не больше десяти минут. Сэнд был без сознания. Однако может быть, что свежий воздух привел его в чувство. Либо он запаниковал, либо побрел, не отдавая себе отчета, зачем и куда — просто чтобы найти меня или хоть кого-нибудь. Возможно, он искал Даниэля или Джейса. Возможно, ему не давала покоя боль. Но в любом случае он был слишком слаб, чтобы уйти далеко.
Я негромко окликнула его — не хотелось, чтобы услышали патрульные. Так или иначе, в моем распоряжении было всего несколько минут, прежде чем кто-нибудь вернется к машине, желая выяснить, почему я до сих пор не выехала из тоннеля.
Ветерок, легкий, как рябь на воде, разгуливал по дикой местности. Я подобрала куртку и надела ее.
Я прошла немного в одну сторону, затем в другую. Хотя было темно, звезды светили ярко, а местность вокруг была плоской, как доска, если не считать скального гребня, сквозь который вел тоннель. Сэнд не сумел бы вскарабкаться наверх, но он мог затеряться среди кустарника и небольших куртин скудно цветущих деревьев. Высохший, давно заброшенный канал рассекал землю, как старый шрам. Я долго вглядывалась туда — Сэнд мог свалиться на дно. Но нет, он туда не падал.
Я забрела за двести — даже двести тридцать! — ярдов от дороги. Отсюда мне были видны огни дорожного поста по ту сторону скалы и тоннеля. Должно быть, патрульные уже идут к машине. Слишком поздно. Я не успею вернуться, даже если отыщу Сэнда.
И тут я нашла его. Только теперь.
Он проделал немалый путь, словно на ночной равнине действительно было что-то очень нужное и важное для него. Он лежал лицом вниз, и ветер трепал его волосы. Он был мертв. Я могла бы спасти его, даже невзирая на патруль, могла бы — если бы он не ушел.
— Почему ты не дождался меня? — спросила я и опустилась рядом на корточки, словно ждала ответа. Одна его щека покоилась в пыли, вторая была видна и слабо светилась — или мне только казалось, что светится. Опущенное веко тоже светилось, будто из-под него на меня смотрел глаз, горящий холодным огнем. Змея-ожерелье извернулась на его шее, и ее глаза тоже смотрели на меня. Мертвые всегда объединяются против меня.
Разумеется, скоро патрульные войдут в тоннель, увидят пустую машину и станут разыскивать меня — сразу или на следующий день. Тогда они наткнутся на Сэнда и удивятся: что за фокус — девушка превратилась в парня! На машине номера Ареса. После звонка в Арес выяснится, кто купил или арендовал эту машину. Затем они проследят путь Сэнда, выйдут на Джона Трима и обнаружат, что тот нанял частного детектива, чтобы следить за мной. Трим опишет им меня, и они припомнят, что девица на дороге подходит под описание Сабеллы Кэй.
Неважно, что они сумеют повесить на меня. Достаточно выйти на свет моей причастности хотя бы к одной из этих смертей во тьме — следом выплывет все остальное. Восточное. Волки. Искра упадет на взрыватель. Но — только если у них будут улики.
Я подхватила Сэнда на руки. Он оказался тяжелым, куда тяжелее, чем когда я бежала с ним на руках в прошлый раз. Позади меня в тоннеле подала голос его машина, словно кто-то пытался завести ее вручную.
Беги, Сабелла! И Сабелла побежала.
Печь для сжигания мусора мы купили вместе с домом. Она была допотопного, по тогдашней моде, вида, но работала исправно. Черный куб пяти футов в высоту, труба с химическим фильтром, днем и ночью испускавшая клубы неароматного дыма, пока хозяйничала моя мать. С тех пор, как я осталась одна, она не так часто дымилась. Но когда приехал Сэнд, печи хватило работы — обертки, объедки, коробки. Приемный люк был достаточно велик, чтобы туда пролез мусор даже четырех футов в поперечнике. Очевидно, прежде чем мы купили печь, в ней сжигали нечто покрупнее домашних отходов. И теперь — тоже. Теперь она поглотит человека.
На то, чтобы добраться домой с Сэндом на руках, ушло четыре часа. Мне много раз приходилось класть его на землю и отдыхать. Постепенно он перестал быть для меня чем-то значимым, красивым мужчиной, жалость к которому терзала мое сердце. Он стал ношей, которую мне приходилось тащить, моим наказанием за грехи, орудием кары, в котором не было ничего человеческого. Около мили мне пришлось идти в обход дороги, поскольку патрульные, несомненно, искали меня или сделали оповещение по радио. Когда я на исходе сил приковыляла к своему дому, небо уже бледнело в предвестии рассвета.
Я подтащила Сэнда к люку печи, нажала автозажигание, села и стала ждать, пока пламя разгорится. Сэнд лежал у меня на коленях. Мы были как Богоматерь и ее мертвый сын.
Когда печь была готова, я втиснула его в люк, задвинула наружную заслонку и услышала, как открылась внутренняя. Пламя приняло жертву.
То, как бессердечно она сожгла его тело, доказывает ее вину.
Мне нечем опровергнуть это обвинение. Если в твоих руках нож, вонзишь ли ты его себе в сердце или же отбросишь прочь? Сэнд стал для меня ножом. Хотя нет. Нож — но и дитя мое.
Дым из трубы был синим, и солнце взошло в синем мареве.
От печи исходил не такой уж сильный жар, и все же сильнее, чем когда-либо на моей памяти. Даже в дни моей юности, когда мать сжигала свои старые платья из Восточного и альбомы, которые собирали они с отцом — все эти мгновения свадьбы, юбилеев, моего рождения. Все мы сгорели в пламени.
«Сабелла, мне холодно».
Уже нет, любовь моя. Ты больше никогда не будешь мерзнуть.
Пепел и то, что не сгорало, ссыпалось в глубокую яму. Там оно постепенно смешивалось с почвой, и если раскопать дальний край ямы в десяти футах от кухонной двери, можно было найти зольное удобрение. Но нам оно никогда не требовалось.
«Я никогда не оставлю тебя, Сабелла».
Камень у меня на груди поймал луч восходящего солнца и вспыхнул цветом увядающей розы.
Пять дней спустя я отправилась к почтовому ящику у дороги.
Ничего не было слышно. Никто ко мне не приходил. Я не пропускала ни одной сводки новостей, чего не делала уже много лет. Но даже местные новости от Импульсной башни ничего не сообщали о девице, растворившейся в воздухе, или о молодом человеке, что направился в наши края и пропал без вести. Наверное, думалось мне, это потому, что Сэнд никому не сказал о своем намерении преследовать меня до самого порога. А может быть, продавец машин в Аресе вообще неправильно записал его имя. Мне снова вспомнилось бессознательное бормотание Сэнда. Возможно, не все, сказанное им, было правдой. Возможно, не все было законно. Возможно, никто и не посылал его следить за мной. Потом я вспомнила почтальона, который видел машину Сэнда у моего дома. Но если бы он был уверен в своих подозрениях, то уже рассказал бы о них кому надо. Его поведение объяснялось не более чем личной неприязнью. Когда он снова объявится, я узнаю все наверняка. Что до Борова, то Сэнд назвался ему родственником Трима. Так что на самом деле единственным, кто мог предать гласности связь Сэнда со мной, был Джон, слуга Касси. Но опять-таки, возможно, глубоко личная подавленная злоба, которую он питал ко мне, вынудит его молчать и ничего не предпринимать.
В почтовом ящике меня ждало письмо — обычное, не заказное.
Письмо было от Борова. Он многословно напоминал, что выслал мне бумаги, которые я должна подписать, если хочу, чтобы он распоряжался моими вкладами. А в конце была чопорно-сентиментальная приписка. Дядюшка с глубоким прискорбием сообщал мне, что Джон Трим, слуга Касильды, скончался от удара на вторую ночь после похорон тетушки.
Я села прямо на землю и перечитала последние строчки. Наверное, я немного посмеялась. Хоть на этот раз мертвые сыграли мне на руку.
Возможно, его убило потрясение от того, что он собственными глазами увидел меня, шлюху и убийцу. Тогда, со мной, он казался таким отстраненным и равнодушным, но внутри него клокотала жажда мести и кары. Наверное, ему было нелегко выглядеть безучастным. Он был старше Касси, на вид ему оставалось не так много. Наследство, которое оставила ему моя тетушка — отмщение — оказалось слишком тяжело для него.
Касси, ты проиграла. Твой главный мститель сошел со сцены. А Сэнд…
Мой кулон ныне прозрачен, как стекло, Сэнд. И каждую ночь боль в животе приходит неотвратимо, как волчий вой. Я живу на разбавленных концентратах и на крови фруктов.
Твоя бронза и твой шелк обратились в золу и пепел. И если бы сейчас ты лежал здесь мертвый, я бы снова сожгла тебя.
На десятую ночь я охотилась в холмах. Волки пели, будто сломанные серебряные пилы.
Следующей ночью я пошла на Ангельские луга к северу от Озера Молота, на кладбище, где покоилась моя мать.
Касси не приехала на похороны матери. На них вообще не было никого, кроме меня. Но по странной случайности рядом в тот же час хоронили еще кого-то. Скорбящая толпа обступила могилу, и невероятное скопление лошадей и экипажей было отзвуком того прошлого мира, за который так цеплялись колонисты. По крайней мере, это были не возрожденные христиане. Вместо религиозной церемонии у них было целое представление. Комья земли сыпались на гроб, дождем летели в могилу белые цветы, женщины лили слезы. В двадцати шагах рыли копытами землю холеные кони. Прежде я никогда не видела лошадей, да еще с плюмажами. И еще у этих людей были факелы, хотя я не поняла, зачем им понадобилось устраивать похороны ночью.
Я не плакала над могилой матери, хотя и прослезилась в часовне Касси. Наверное, мои слезы были лишь испариной злословья, и я до сих пор не осознала, что на мне лежит вина за все. Когда я хоронила мать, мне было восемнадцать. Тогда я еще была блондинкой.
В полночь, когда я вновь пришла на ее могилу, ворота кладбища скорее всего были заперты, но перелезть через ограду не составило труда. Крест чуть накренился над серым ложем моей матери. Я никогда не приносила ей цветов. Я не молилась и не пыталась — так глупо и так по-человечески — говорить с ней. Я просто сидела на холмике и вбирала в себя доносившийся откуда-то запах аниса — совсем как на лугах Восточного.
Когда я перелезла через ограду и пошла домой, мне несколько раз хотелось обернуться. На кладбище никогда не было никого, кроме меня, и, наверное, мне почудилось. Погоня еще не началась.

Часть 2
Мститель
1
Через два месяца после того, как развеялся дым из мусорной печи, в мою дверь позвонил новый почтальон.
Был полдень, свет бил в стены дома, словно ледяной шквал, просачивался сквозь защитные шторы, ложился на пол мозаикой. Минувшей ночью я охотилась в холмах, и когда звонок ворвался в мою жизнь, я хоть и не спала, но валялась на диване в гостиной, слушая музыку. Почту могли доставить в любое время суток, поскольку так уж сложилось, что службы в наших диких краях работают хоть и постоянно, но с некоторыми странностями. Но этот звонок ударил меня как электрический разряд, ибо я рассчитывала выяснить, не нажила ли себе еще одного врага в лице почтальона, который заметил машину Сэнда у моего дома.
Однако когда я подошла к двери, то даже сквозь дымчатое стекло разглядела, что на крыльце стоит вовсе не тот, с кем мы терпеть не могли друг друга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20