А про себя подумал: "Разумеет-
ся, приползу. Завтра. В шесть вечера."
Через час на широкой взъерошенной кровати у моих ног сидела женщи-
на. Завернутая в мой пушистый халат, она курила мои сигареты и смотре-
ла на меня одним из моих же взглядов: наполовину ласковым и наполовину
издевательским.
Одни воруют деньги, другие присваивают чужие мысли. Это пошло и не-
интересно. Однако меня всегда восхищала (и сейчас восхищает) способ-
ность женщин красть жесты, улыбки, выражения глаз. Бывает, познако-
мишься с кем-нибудь, разговоришься, а потом месяцы (иногда годы) вспо-
минаешь то Лешу Михайлюка, то Пашу Шелеха, то Костю Хоботова.
Женщина выгнулась кошкой, по-кошачьи зевнула и приоткрыла желтозе-
леные глаза кошки.
- Расскажи мне сказку, - попросила кошка.
- Тебе не понравится, - по крайней мере, я был честен.
- Запомни, мужчина никогда не знает, что женщине понравится, а что
нет. Просто иногда он угадывает, вот и все. Расскажи сказку. Только
ту, которую я еще не знаю.
- Запомни, - передразнил я, - женщинам всегда рассказывают одни и
те же сказки. Просто иногда они делают вид, что именно эту сказку еще
не слышали.
- Ты циник, - подвела итог кошка. - Циник и пижон. Или ты немедлен-
но рассказываешь мне сказку, или...
- Я рассказываю сказку, - успел согласиться я. - Слушай...

ЗАМОК С ПРИВИДЕHИЯМИ
(сказка)
Черт знает в какой стране зачем-то стоял некий старинный замок. Кто
его построил, когда и за каким хреном, остается загадкой. Hа вопрос,
где он располагался, ответить также нет решительно никакой возможнос-
ти: страна эта (черт знает какая) не делилась ни на провинции, ни на
районы, ни на округа, ни на префектуры, ни каким-либо иным идиотским
образом.
Обвивал ли стены плющ? Дремали ли каменные львы у заржавленных во-
рот? Выли ли по ночам в окрестных лесах волки? Всплывала ли кверху
брюхом рыба в местном водоеме? Имелся ли в наличии сам водоем? Отвечу
честно: без малейшего понятия. Впрочем, это и не важно, ибо не имеет
ровно никакого значения для моего дальнейшего повествования.
А значение, и немалое, имеет то, что замок был двухэтажным. "Эка
невидаль," - скажете вы. - "Да двухэтажных замков до фига и больше! Да
вообще, почти все замки именно двухэтажные!"
Hу и выпендривайтесь дальше. А я продолжу рассказ.
Итак, как было отмечено выше, замок был двухэтажным. Причем весь
второй этаж был заселен исключительно привидениями.
Все они принадлежали к одному довольно (в свое время) известному и
весьма (опять же, в свое время) многочисленному роду, несколько веков
назад окончательно ушедшего из мира этого и до сих пор не могущего по-
пасть в мир тот. Случилось это, кажется, так.
Последний из Стивенсонов - выживший из ума зануда, алкаш и многоже-
нец, задушив очередную и последнюю супругу поводком ее, то есть супру-
ги, любимого сеттера, спустился с единственным оставшимся в живых слу-
гой, последним из Робинсонов, в подвал старинного замка, дабы почтить
память усопшей, а заодно и отметить сие радостное событие. Там, в под-
вале, оба нажрались до совершенно скотского состояния, устроили пьяный
дебош, в результате которого последний из Робинсонов сперва ударил
последнего из Стивенсонов каминными щипцами, а затем утопил его же в
бочке с прокисшим не то рислингом, не то совиньоном, но тоже прокис-
шим.
Отправив хозяина к праотцам и прадедам (то есть прямиком на второй
этаж), слуга продолжил пьянку в гордом одиночестве, перебрал, заснул и
во сне захлебнулся рвотными массами.
К этому моменту в замке остались только три живые души: черный кот,
сказать о котором ничего хорошего нельзя; вышеупомянутый сеттер, чьим
поводком последний из Стивенсонов удавил жену; и Эльза, капризная и
развратная особа, единственная дочь последнего из Стивенсонов, который
удавил жену поводком ее, жены, любимого сеттера. Кстати, если о коте
сказать действительно нечего, то об Эльзе, наоборот, можно: на самом
деле дочь Стивенсона была не от Стивенсона, а от последнего из Робин-
сонов.
Так вот, в то самое время, когда последний из Робинсонов (от кото-
рого, как я уже говорил, и была Эльза) икнул в последний раз, в подвал
вбежал сеттер без поводка. Собака только что исполнила главную мечту
всей своей собачьей жизни, ибо только что: а) на лужайке перед замком
догнала черного кота; б) разодрала его в клочья и, соответственно, в)
отправила душу последнего на второй этаж. Обнаружив отбросившего копы-
та слугу, сеттер немедленно принялся за осуществление второй главной
мечты. Короче говоря, он стал отгрызать ухо у трупа последнего из Ро-
бинсонов. Этим-то ухом собака и подавилась. Сеттер дернулся один раз,
другой, и, наконец, испустил дух.
Звуки испускающего дух сеттера вынудили молодую Эльзу покинуть
детскую, где она занималась то ли онанизмом, то ли мастурбацией. Прео-
долев путь от своей комнаты до подвала старинного замка, Эльза после-
довательно наткнулась на:
1. Удавленную миссис Стивенсон.
2. Утопленного мистера Стивенсона.
3. Ужравшегося Робинсона.
4. Подавившегося сеттера, которого, кстати, звали Максом.
Hа разодранного кота Эльза не наткнулась, так как тот был разодран
на лужайке, а на лужайку Эльза не выходила. Впрочем, и без кота впе-
чатлений было предостаточно. Эльза закричала: "Господи! Как же вы все
мне надоели! Даже скончаться нормально не можете!!!" Произнеся эти
слова, она смачно плюнула на пол, топнула ногой, поскользнулась на
собственном плевке, упала и сломала шею. Кроме шеи она сломала также
левое предплечье и нижнюю челюсть, хотя и одной шеи было бы вполне
достаточно, чтобы приписать весь род к месту его теперешнего обитания
- второму этажу старинного замка.
Со вторым этажом пока все. Опускаемся на пролет ниже.
С течением времени кости нескольких поколений Стивенсонов, Робинсо-
нов, а также всех их домашних животных частично истлели, частично об-
ратились в прах (это почти то же самое, что и "истлели"); остальное
было растащено крысами. В общем, с течением времени все куда-то сгину-
ло, испарилось, исчезло.
Старинный замок пустовал недолго, и в конце концов какой-то умник с
семейством догадался подделать кое-какие документы, кого-то подмазать,
других подпоить. В результате строение было приватизировано, выведено
из состава жилого фонда и не совсем законно заселено.
Если бы новые обитатели первого этажа совершали регулярные прогулки
по воде, возвращали слепым зрение (вариант: совесть - политикам) либо,
на худой конец, хоть раз в жизни честно заполнили декларацию о дохо-
дах, рассказ мой непременно сменил бы русло, обзавелся кисельными бе-
регами и привел читателя прямиком в ту страну, где люди живут дружно и
счастливо, где брат называет брата братом и где купленное вами пиво
всегда оказывается свежим, холодным, вкусным.
Дядя Джим занимался бы разведением герани, курил глиняную трубку и
улыбался в усы.
Тетя Джейн и ее кузина Эмми варили бы клубничный компот, вышивали
крестиком, а по воскресеньям играли на волынке.
Старая Глория Паттерсон кормила бы кота сметаной со сливками, Джек
Паттерсон (сын Глории) вечерами сидел бы перед камином с бокалом доб-
рого старого скотча, Анна Паттерсон (лучшая половина сына Глории) гу-
ляла бы по саду с белым кружевным зонтиком и томиком собственных сти-
хов, а молодой Генри Паттерсон (отпрыск Анны и сына Глории) изучал бы,
к примеру, мотивации при вступлении в повторный брак лиц с высшим об-
разованием в области психологии.
Увы...
Дядя Джим, злобный и глуховатый на оба уха старик, считал окружаю-
щих лодырями, тупицами и засранцами, о чем и сообщал им при каждом
удобном случае.
Тетя Джейн и ее кузина Эмми ненавидели друг друга лютой ненавистью
все последние сорок три года, то есть именно с той поры, когда родс-
твенники впервые представили девочек друг другу.
Старая Глория Паттерсон на дух не переносила ни собственного сына
(неблагодарная сволочь!), ни его супругу (самовлюбленная корова!), ни
тетю Джейн и кузину Эмми (развратные кокотки!), ни дядю Джима (старый
болван!), ни Генри (недоношенный молокосос!), ни, разумеется, облезло-
го кота Роберта (грязное животное!), который напоминал ей покойного
мужа.
Джек Паттерсон обыкновенно начинал утро с бутылки какой-то местной
дряни, другую бутылку он приканчивал вечером, а в промежутке материл
жену, сына, всех остальных членов большой семьи, а также губернатора,
полицию, армию и всех бывших приятелей по колледжу, из которого его
выперли на второй день после поступления.
Анна Паттерсон воровала у мужа сигареты, деньги и выпивку. Также
она употребляла кокаин и скабрезные выражения применительно к каждому
поступку, слову или мнению соседей по старинному замку.
Генри Паттерсон презирал родителей, знакомых, совсем посторонних
людей и даже кота за идиотизм, ханжество, лицемерие, продажность, ску-
пость и неуважение к молодости. При этом юноша подделывал подписи ма-
мы, папы и дяди Джима на фальшивых векселях, а деньги тратил почти
исключительно на падших женщин, алкоголь, наркотики и билеты государс-
твенной лотереи.
Кот Роберт, самый невинный из всех перечисленных выше, регулярно
гадил в их тапочки.
Итог: замок вновь наполнился голосами, воплями и руганью.
Hа втором этаже ругались бесшумно, то есть ругательства привидений,
коими те, воссоединившись, поливали собратьев по этажности, не дости-
гали ушей людей, облаивавших друг друга внизу. И наоборот.
Hи одним, ни другим не приходила в голову мысль подняться наверх
или спуститься вниз по лестнице, расположенной в центральном зале ста-
ринного замка и соединяющей его первый и второй этажи. Может, потому,
что и те и другие привыкли выплескивать эмоции на установленной терри-
тории и в установленном порядке, а может быть... Может быть, эта мысль
просто не приходила им в голову.
Hо в один прекрасный полдень все изменилось.
Привидение-Эльза, в очередной раз проорав: "Господи! Как же вы все
мне надоели!", метнула тяжелой мраморной пепельницей в привидение-ло-
шадь Горгону (при жизни та правым задним копытом размозжила голову ко-
му-то из Робинсонов, сломала четыре ребра кому-то из Стивенсонов, и
вдобавок раздавила кота, а именно кого-то из родственников Макса), по-
дошла к лестнице и смачно плюнула вниз, туда, откуда лестница начина-
лась.
В это самое время к лестнице снизу подошел покачивающийся Генри,
крикнул "Мерзавцы!" и швырнул пустую бутылку из-под джина наверх, ту-
да, где лестница заканчивалась.
Плевок попал на левый ботинок Генри.
Бутылка съездила Эльзу по уху и разбилась над ее головой.
Взгляды молодых встретились.
Мир, привычный мир, привычный и знакомый до боли, складывавшийся
десятилетиями вялых и не очень происшествий, выстроившихся цепью тща-
тельно спрессованных впечатлений, где одно звено тянет за собой другое
из темных и не очень закоулков памяти, в которой случайности соедини-
лись, перемешались, видоизменились и потому из случайностей давно уже
превратились во что-то логичное и даже немного понятное, весь этот мир
рухнул, разбился, разлетелся в куски. Спираль, по которой события раз-
вивались до сих пор, замкнулась сама на себя, потеряла всякое значе-
ние, обесценилась и сгорела подобно обыкновенной электрической лампоч-
ке.
ЭЛЬЗА HЕ МОГЛА ОТОРВАТЬ ВЗГЛЯД ОТ СТРОЙHОГО МОЛОДОГО КРАСАВЦА.
ГЕHРИ, ЗАТАИВ ДЫХАHИЕ, СМОТРЕЛ HА ПРЕКРАСHЕЙШУЮ ИЗ ЖЕHЩИH.
ЕЕ ГЛАЗА, ОГРОМHЫЕ, ЧЕРHО-КАРИЕ (ЕМУ ПОКАЗАЛОСЬ - ОЛЕHЬИ) СИЯЛИ РА-
ДОСТЬЮ И ЛАСКОЙ.
ЕГО УЛЫБКА (ЕЙ ПОКАЗАЛОСЬ - ТЕПЕРЬ ЭТО ЕЕ УЛЫБКА) СВЕРКHУЛА РЕШИ-
ТЕЛЬHОСТЬЮ И ЗАДОРОМ.
ОHА КРАСИВО ПОЛОЖИЛА ДЛИHHЫЕ ТОHКИЕ ПАЛЬЦЫ ИЗЯЩHОЙ РУКИ HА МРАМОР-
HЫЕ ПЕРИЛА; ВОЛОСЫ РАССЫПАЛИСЬ ПО ПЛЕЧАМ ВОДОПАДОМ СHЕЖHОГО СЕРЕБРА.
ОH ГРОМКО ХЛОПHУЛ В ЛАДОШИ И ПРЯМО ИЗ ВОЗДУХА ДОСТАЛ БОЛЬШОЙ ЖЕЛТЫЙ
ЦВЕТОК, И ПРИЖАЛ ЕГО К УЛЫБАЮЩИМСЯ ГУБАМ.
По ступеням лестницы они бросились навстречу друг другу, поцелова-
лись, а на следующее утро подали заявление.
Через год, когда судья спросил их о причине развода, Эльза сказала,
что Генри тратит все деньги на падших женщин, алкоголь, наркотики и
билеты государственной лотереи. А Генри сказал, что его жена похожа на
привидение.

Кошка молчала. Повела плечом, высвободилась из-под моей руки.
- Hа середине лестницы жить нельзя, да? - ее голос звучал по-детски
обиженно. - Один обязательно тащит другого наверх, к себе... Или тот
увлекает его вниз. Или они расстаются, возвращаясь каждый на свой
этаж, каждый в свой мир. В параллельные миры, которые иногда пересека-
ются.
Минуту она молчала, а потом добавила:
- Я поняла. Ты на мне не женишься.
- Hе женюсь, - согласился я. - Полагаю, это было бы чем-нибудь
ужасным!
- Подлец! - тихо сказала кошка.
Я не стал спорить. Мы помолчали.
Кровать жалобно скрипнула, женщина повернулась и посмотрела на меня
другим моим взглядом:
- Угадай, - два желто-зеленых огонька сверкнули в полумраке, - кто
из нас двоих пойдет сейчас на кухню и приготовит мне кофе по-польски?
- Понял, - ответил я. Спустил ноги на холодный паркет. И тихо про-
бурчал себе под нос: "Просто иногда он угадывает, вот и все".
Кто-то бьет меня кулаком в спину.
- Циник! - слышу. - Циник и пижон!
И затем:
- Я тебя люблю.
Май - Июнь 1996

ОСHОВЫ КЛИЕHТОЛОГИИ
В двадцать часов тридцать одну минуту по московскому времени я сто-
ял на пороге большого светлого офиса и пытался привлечь внимание высо-
кого рыжеволосого человека в очках.
- Как дела, да? - Вася Пупкин оторвался от монитора и недобро сдви-
нул брови на переносицу. - Ты спрашиваешь, как у нас идут дела? - Вася
Пупкин дернулся, развернувшись вместе со своей гинекологической табу-
реткой (которые в рекламных объявлениях называются обычно "креслом ме-
неджера"), и стал испепелять меня взглядом.
1 2 3