В голове у каждого из новых созданий Трурля был гомеостазик, а
в том гомеостазике - два прочно приваренных ограничителя, между которыми
могла их свободная воля гулять, как это ей и подобает, а снизу находилась
пружина добра, которая на свою сторону много сильнее тянула, чем другая,
поменьше, колодкой приторможенная, для разрушения и уничтожения
предназначенная. Имел каждый гражданин еще и датчик совести огромной
чувствительности, помещенный в зубастые клещи, которые начинали его
грызть, если сходил он с пути праведного. Проверил Трурль на специальном
лабораторном экземпляре, что, когда до мук совести доходило, корчило от
них несчастного почище, чем от икоты или даже от пляски святого Витта.
Только раскаянием, делами благородными, альтруизмом потихоньку конденсатор
заряжался и своим импульсом зубы, угрызающие совесть, разводил и маслом
датчик умасливал. Нет слов, хитро было это придумано! Подумывал Трурль над
тем, чтобы угрызения совести дополнительной тягой с зубной болью
соединить, но потом решил этого не делать, потому что боялся, что
Клапауциус опять начнет о принуждении, свободу воли исключающем,
талдычить. Было бы это, безусловно, неверно, потому что имели эти существа
статистические приставки, и никто, даже сам Трурль, не мог сказать, что и
как они делать будут. Целую ночь будили Трурля радостные крики, и шум этот
сильно эму досаждал. "Но теперь уже", - сказал он себе, - "Клапауциусу ни
к чему не прицепиться. Счастливы они, но не не по программе и не по
обязанности, а только статистическим, эргодическим и вероятностным
образами. Моя взяла!" С этой мыслью глубоко уснул он и спал до самого
утра.
Так как не застал он Клапауциуса дома, то проискал его до самого
обеда, а найдя, повел его к себе, прямо на фелицитологический полигон.
Осмотрел Клапауциус дома, изгороди, будки, надписи, дворец правления и его
залы, делегатов, граждан, поговорил с теми и с другими, а в переулке снова
попробовал одному низенькому гражданину в лоб дать, но взяли его тут же
трое других за руки и за ноги, и моментально выкинули из города через
ворота, и хотя следили они за тем, чтобы шею ему не сломать, однако
морщился он, из придорожной канавы выбираясь.
- Ну как? - спросил Трурль, сделав вид, что вовсе не заметил позора
Клапауциуса. - Что скажешь?
- Я приду завтра утром, - ответил тот.
- Разумеется, - уходя, удовлетворенно улыбался Трурль. На следующий
день, около полудня, снова вошли оба конструктора в город, и увидели
большие перемены. Остановил их сразу же патруль, и старший по званию
сказал Трурлю
- Почему у тебя такой кислый вид? Или пения птичек не слышишь? Или
цветов не видишь? Голову выше!
Другой, пониже рангом, добавил:
- Держаться бодро, браво, весело!
А третий ничего не сказал, а только бронированным кулаком треснул
конструктора по спине, да так, что там что-то хрустнуло. Затем все
повернулись к Клапауциусу, но тот, не ожидая дальнейшего, сам так лихо
вытянулся, так убедительно восторг продемонстрировал, что патруль оставил
его в покое, дальше пошел. Сцена эта на творца нового общества произвела
большое впечатление. Уставился он, раскрыв рот, на площадь перед дворцом
счастья, где, выстроившись в шеренгу по четыре, жители по команде издавали
крики восторга.
- Бытию - ура! - орал кто-то с эполетами и с бунчуком, и стройный хор
голосов отвечал ему:
- Ура! Ура! Ура!..
Не успел Трурль и слова сказать, как оказался вместе с приятелем в
шеренге, крепко схваченный, и до самого вечера муштровали их, обучая как
себе зло, а ближнему в шеренге добро творить - все на три счета. Командиры
же, которых звали фелиционерами, то есть с_т_р_а_ж_а_м_и в_с_е_о_б_щ_е_г_о
с_ч_а_с_т_ь_я, а сокращенно - всесчасами, следили за тем, чтобы каждый в
отдельности и все разом выражали полное удовлетворение и совершеннейшее
блаженство, что на практике оказалось крайне утомительным. Во время
краткого перерыва в фелицитологических маневрах удалось Трурлю и
Клапауциусу улизнуть из шеренги и спрятаться за забором. Затем, прижимаясь
к земле, как при артиллерийском обстреле, добежали они до дома Трурля и
для надежности спрятались на чердаке. Это было сделано вовремя, ибо и по
дальним окрестностям сновали уже патрули, прочесывая район в поисках
несчастных, огорченных и грустных, которых быстро обрабатывали прямо на
месте. Трурль, ругаясь на чем свет стоит, искал способ ликвидировать
последствия эксперимента, принявшего такой трагический оборот. Клапауциус
же хихикал в кулак. Не придумав ничего лучше, выслал Трурль в город,
скрепя сердце, отряд демонтажников, причем для большей надежности и в
огромном секрете от Клапауциуса так их запрограммировал, чтобы не могли
они попасться на удочки лозунгов, провозглашающих всеобщую
благожелательность и повсеместную взаимопомощь. Когда столкнулся этот
отряд со всесчасами, то только искры посыпались. Сражались фелиционеры за
дело всеобщего счастья геройски. Вынужден был Трурль послать
дополнительные отряды со сдвоенными тисками и клещами, и тогда перешла
стычка в нешуточный бой, настоящую войну, потому что сражались обе стороны
с огромным самопожертвованием, разя друг друга уже картечью и шрапнелью.
Когда же наконец вышли конструкторы во двор, то поле боя, освещенное
молодым месяцем, представляло собой печальное зрелище. В покрытом дымом
городе лежали тут и там не разобранные в спешке до конца фелиционеры,
продолжая и в своей механической агонии выражать крайнюю и непоколебимую
приверженность идее всеобщего добра. Трурль даже не пытался скрыть свое
лицо, искаженное гневом и отчаянием. Не понимал он совершенно, где же
допущена ошибка, которая счастливцев в держиморд превратила.
- Лозунг всеобщей благожелательности, мой дорогой, может принести
разные плоды, - снисходительно объяснил ему Клапауциус. - Тот, кому
хорошо, сразу же хочет, чтобы и другим хорошо было, а строптивых начинает
дубиной в рай загонять.
- Значит, добро может родить зло! О как же коварна природа вещей! -
Крикнул Трурль. - Тогда объявляю я бой самой природе! Прощай, Клапауциус!
Сейчас ты видишь меня побежденным, но проиграть сражение - не значит
проиграть войну!
Засел он сразу же, словно отшельник, за книги и рукописи - мрачный,
но от этого еще более настойчивый. Здравый смысл подсказал ему, что не
мешало бы перед следующим экспериментом окружить свой двор стенами, а в
амбразурах поставить пушки, но недостаточно ему этого показалось для того,
чтобы начать творение всеобщей благожелательности. Тогда решил он в
будущем создавать только уменьшенные модели в масштабе 1:100.000, в рамках
микроминиатюрной экспериментальной социологии. Начертал он на стенах
мастерской лозунги, дабы постоянно иметь их перед глазами:
1) Сердечная добровольность; 2) Ласковая кротость; 3) Деликатная
благожелательность; 4) Чуткая забота - и взялся за претворение этих
лозунгов в жизнь. Для начала смонтировал он под микроскопом тысячу
электрочеловечков, снабдив их невеликим разумом и небольшой тягой к добру,
так как фанатизма теперь уже побаивался. Копошились они довольно вяло в
шкатулочке, предоставленной им для проживания и похожей, из-за этого
мерного и монотонного движения, на часовой механизм. Тогда добавил он им
немного мудрости, подкрутив в мозгу винтики. Тогда зашевелились они
порезвее, и, сделав из опилок инструменты, начали долбить стенки и дно.
Потом увеличил потенциал добра. Сразу же образовались благотворительные
общества, каждый бегал в поисках тех, кому помочь можно было, появился
спрос на вдов и сирот, особенно на слепых. Такими заботами их окружали,
такое внимание оказывали, что некоторые убогие прятались за медными
петлями шкатулки, и началось уже настоящее общественное бедствие. Нехватка
вдов и сирот вызвала кризис и, не находя на этом свете, то есть в
шкатулке, объектов, пригодных для проявления крайне активной
благожелательности, на восемнадцатом поколении создали микрочеловечки веру
в А_б_с_о_л_ю_т_н_о_г_о С_и_р_о_т_у, которого до конца утешить и
осчастливить вообще невозможно. Через эту форточку избыток альтруизма,
перешедшего в нечто метафизическое, выпускался в трансцендентальную
бесконечность. Заселили они обильно загробный мир - появились среди убогих
Д_е_в_а_-_В_д_о_в_а и Г_о_с_п_о_д_ь, также пригодные для горячего
сочувствия. Таким образом этот бренный мир был забыт, и церковные
организации поглотили светские. Не так все это Трурль себе представлял.
Добавил он рационализма, скептицизма и трезвости, и успокоилось все, но
ненадолго. Появился Э_л_е_к_т_р_о_в_о_л_ь_т_е_р, заявивший, что никакого
абсолютного сироты нет, а есть только К_о_с_м_о_с - куб, силами природы
сотворенный, а сиротинцы-абсолютисты его прокляли. В это время
понадобилось Трурлю сходить в магазин, а когда через два часа он вернулся,
то шкатулка так и скакала по столу, потому что началась война за веру.
Добавил он альтруизма, но от этого только начало что-то потрескивать,
снова ввел несколько порций разума - стихло, но вскоре движение
возобновилось и из прежней неразберихи стали возникать прямоугольники,
марширующие подозрительно ровным шагом. В шкатулке прошел век, от
абсолютистов и вольтерьянцев и следа не осталось. Все рассуждали только о
_В_с_е_о_б_щ_е_м _Д_о_б_р_е_ и писали о нем совершенно светские трактаты.
Но возник вскоре вопрос о происхождении всего общества. Одни полагали, что
возникло оно из праха от латунных петель, другие же - что причиной
послужило космическое вторжение извне. Чтобы разрешить этот волнующий
вопрос, началось строительство Б_о_л_ь_ш_о_г_о С_в_е_р_л_а, которое должно
было К_о_с_м_о_с, то есть шкатулку, просверлить и исследовать, что же
снаружи находится. А так как могли там неведомые силы находиться, то
взялись одновременно и за литье пушек. Так это Трурля разочаровало и
обеспокоило, что разобрал он всех их как можно быстрее, и сказал себе,
чуть не плача:
- Разум ведет к бездушию, а добро - к безумию! Как же это так, откуда
же такое инженерно-историческое противоречие.
И решил он разобраться в этом особо. Вытащил из чулана свою первую
модель, старый созерцатель и, когда тот начал постанывать от эстетического
восторга перед старым хламом, подключил к нему небольшую мыслящую
приставку. Собысчас моментально стонать перестал. Спросил Трурль, что ему
еще нравится, а тот ответил:
- Нравится то мне по-прежнему все нравится, но сдерживаю я свое
восхищение рассудком, ибо хочется мне сначала понять, почему же мне все
нравится, то есть откуда, а также для чего, то есть с какой целью. И
вообще, кто ты такой, чтобы отвлекать меня от созерцаний и размышлений
вопросами? Какое тебе до меня дело, а? Чувствую я, что мог бы и тобой
восхититься, но разум говорит мне, что нужно этому внутреннему порыву
сопротивляться, ибо может это быть ловушкой, на моем пути поставленной.
- Что касается того, какое мне до тебя дело, - неосторожно сказал
Трурль, - то я тебя сотворил, и чтобы дух твой что-то от этого получил,
сделал так, что между тобой и миром полная гармония царит.
- Гармония? - переспросил Собысчас, внимательно нацелив на Трурля
свои объективы. - Гармония, уважаемый? - А почему у меня три ноги? А
голова - вверху? Почему на левом боку у меня заклепки медные, а на правом
- железные? Для чего у меня пять глаз? Ответь же, уважаемый, если правда
ты меня из небытия извлек.
- Три ноги - потому что на двух ты не устоял бы, а четыре - лишняя
трата материала, - объяснил Трурль. - Пять глаз - потому что столько было
линз под рукой, а что до заклепок - то сталь у меня кончилась, когда
корпус тебе делал.
- Тоже мне, - насмешливо фыркнул Собысчас. - Ты хочешь сказать что
все это - простая игра случая, чистое стечение обстоятельств, следствие
обыкновенного безразличия? И в эту ерунду я должен поверить?
- Я лучше знаю, как все было, раз я тебя создал! - ответил Трурль,
слегка рассерженный такой самоуверенностью.
- Лично я вижу две возможности, - быстро ответил Собысчас. - Первая -
что ты нахально врешь. Этот вариант пока отложим как недоказанный. Другая
- что, со своей точки зрения, ты говоришь правду, из чего ничего еще не
следует, так как правда это - лишь для твоего малого знания, а на самом
деле - ложь.
- Как это понять?
- А так, что то, что тебе кажется простым стечением обстоятельств, на
самом деле таковым быть не может. Нехватку стальных заклепок ты принял за
случайность, но откуда тебе известно, что это не проявление в_ы_с_ш_е_й
н_е_о_б_х_о_д_и_м_о_с_т_и? Наличие медных заклепок показалось тебе только
удобством, но и тут было вмешательство п_р_е_д_о_п_р_е_д_е_л_е_н_н_о_й
г_а_р_м_о_н_и_и. Аналогично, по числу моих ног и глаз можно понять
т_а_й_н_у_ в_ы_с_ш_е_г_о_ п_о_р_я_д_к_а, _и_з_в_е_ч_н_о_е _з_н_а_ч_е_н_и_е
этих количеств, отношений и пропорций. Ведь и три, и пять - простые числа,
а, заметь, они могли бы делиться друг на друга. Три раза по пять - это
пятнадцать, то есть единица и пятерка, складываем - получаем шесть, а
шесть, деленное на три, дает два, то есть количество моих цветов, так как
я с одной стороны медный, а с другой - железный Собысчас. Могло бы такое
точное соотношение возникнуть случайно? Смешно об этом и думать! Я -
существо, выходящее за пределы твоего, примитивный слесарь, умственного
горизонта! Если вообще есть хоть немного истины в том, что ты меня сделал
(во что, впрочем, трудно поверить), то при этом ты был просто инструментом
в_ы_с_ш_и_х _с_и_л, а я - их конечной целью!
1 2 3 4 5 6 7 8