Он ответил: "Советская Россия - это очень трудно. Вряд ли я смогу с нее начать... Все договоры с Польшей имеют лишь временную ценность. Я вовсе не собираюсь добиваться взаимопонимания с поляками. Мне нет нужды делить власть с кем бы то ни было... В любой момент я могу найти общий язык с Советской Россией. Я могу разделить Польшу в любое удобное для меня время и любым способом..."
Правда, выстраивать строгие доказательства на тех или иных высказываниях Гитлера вряд ли корректно. В плане политической "гибкости" он вполне мог поспорить с Лениным, и в зависимости от 19-1258 289
требований момента не раз, и не два принимался вдруг отстаивать позицию, противоположную вчерашней. Просто стоит иметь в виду, что идея союза с Москвой у него существовала еще в 1933-34 гг., и он ее рассматривал как один из возможных вариантов своих будущих действий.
14. Маневры в мировом масштабе
Тот факт, что и Гитлер, и Сталин недооценили друг друга, оба они осознали очень быстро. Так, фюреру понравились железные методы, примененные в СССР против голодающих, когда эпицентры бедствия оцеплялись кордонами НКВД и обрекались на вымирание. В представлении Гитлера, русские крестьяне "забастовали" против предписанной правительством коллективизации, а Сталин занял твердую позицию и на деле доказал непокорным, что если они не будут работать, то сами же погибнут от голода. И фюрер уважительно отмечал, что так и должна поступать настоящая сильная власть.
Поэтому тезис о скором падении московского "бюрократического" руководства был отброшен. Уже много позже, 22. 8. 39 г. на совещании с военачальниками в Оберзальцберге Гитлер признавался: "С осени 1933 года ... я решил идти вместе со Сталиным...",
т. е. где-то в это время изменил мнение о нем. Но как раз осенью 33-го идти на сближение с Москвой ему было совсем нецелесообразно. Наоборот, для нацистов жизненно-важными были всяческие демонстрации антикоммунизма и антисоветизма. Одной из которых стал громкий Лейпцигский процесс против "поджигателей Рейхстага", проходивший с сентября по декабрь. Обвинялись в этом преступлении даже не немецкие коммунисты, а представители Коминтерна, то есть камень открыто бросался в московский огород. Процесс, как известно, был целиком высосан из пальца, и из-за грубых подтасовок окончился для нацистов позором. (Кстати, блестящий триумф довольно серенького функционера Димитрова объяснялся тем, что текст его речи на суде писался в Москве лучшими специалистами Коминтерна под руководством Куусинена, и без помех был переправлен в тюремную камеру, потому что в немецких правоохранительных органах агентов у большевиков хватало).
Но был ли провал Лейпцигского процесса неудачей для гитлеровцев? Вот уж нет. Наоборот, он принес им сплошную выгоду! Ведь явно дутый характер обвинений, то и дело вскрывающаяся ложь, были в глазах западных политиков лучшим доказательством непримиримого отношения и ненависти к коммунизму вон, дескать, как усердствуют, ни перед чем не останавливаются, только бы русским насолить. И лидеры мировых держав, как загипнотизированные, шли на сближение, делали уступку за уступкой и клевали на все удочки. В октябре, в период процесса, Германия демонстративно вышла из Лиги Наций - и на это западные державы посмотрели сквозь пальцы. А в конце года было образовано министерство авиации - пока еще якобы гражданской, но под данным флагом уже можно было развернуть разработки для воссоздания запрещенных военно-воздушных сил. И на это тоже предпочли не реагировать. В духе антисоветской направленности Запад воспринял и пакт о ненападении с Польшей, заключенный в 1934 г. Хотя на самом деле выгоден он был только для Германии - потому что в это время ее армия была еще намного слабее польской.
Ну а те политики, в том числе и советские, кто считал власть Гитлера слишком шаткой и временной, вскоре смогли убедиться в своей ошибке. Он шаг за шагом укреплял свои позиции. 30. 6. 1934 г., в так называемую "Ночь длинных ножей" одним ударом было разгромлено мощное левое крыло нацистской партии, больше года угрожавшее фюреру свержением и раскачивавшее страну перспективой революции. Едва лишь обретя достаточную опору в лице СС и гестапо и добившись благожелательного нейтралитета армии, фюрер церемониться не стал и под предлогом спасения страны от переворота за 48 часов перебил всю верхушку штурмовиков во главе с Ремом. А за компанию и прочих неугодных - всего 1076 человек.
А 2. 8. 34 г. умер президент Германии Гинденбург. Еще накануне фюрер издал закон о совмещении функций рейхсканцлера и президента. Закон был также подписан военным министром Бломбергом, и сразу же в день смерти старого маршала была организована присяга Рейхсвера по новой форме персональная, на верность верховному главнокомандующему Гитлеру. 12. 8 было оглашено завещание Гинденбурга - в литературе чаще всего утверждается, что подложное, но вообще-то могло быть и подлинным: к концу жизни 87-летний военачальник впал в совершенный маразм и мог подписать все, что угодно. И, разумеется, в завещании все надежды на возрождение страны и народа связывались с Гитлером. Но фюрер отнюдь не хотел выглядеть узурпатором и 19. 8 провел плебисцит о поддержке народом своих новых полномочий. 38,4 млн. голосов было подано "за", 4,3 млн. "против" при 872 тыс. недействительных бюллетеней. Так что в данном отношении он дал фору большевикам по всем статьям - подобной народной поддержки они никогда не имели, вынужденные разгонять то Учредительное собрание, то конкурентов, выбранных в Советы.
Прекращение политических свистоплясок и революционной раскачки принесло в Германию стабильность и порядок. Страна вышла и из экономического кризиса - он как раз и во всем мире кончился, а успехи гитлеровского режима и его заигрывания с Западом оказались заманчивыми для иностранных инвесторов. Фюрер направил все усилия и на развитие отечественной экономики, привлек к сотрудничеству талантливых промышленников и финансистов, внедрил широкомасштабные строительные программы, в результате чего была ликвидирована безработица.
Укрепив таким образом государство и свою власть, опираясь на единодушное одобрение народа и армии, Гитлер начал играть по-крупному в направлении вывода страны из униженного капитулянтского состояния. По условиям Версаля Саарская область Германии на 15 лет была передана под управление Лиги Наций, а угольные копи переходили в собственность Франции, которая и пыталась несколько раз закрепить область за собой. Но срок международного контроля вышел, и 13. 1. 1935 г. в Сааре прошел плебисцит. Под влиянием впечатляющих успехов нацистского режима (ну и конечно, гитлеровской пропаганды) 90% населения высказалось за воссоединение с Германией, которое и произошло 1. 3. Тут западные державы ничего не могли возразить - все было сделано в рамках их собственной системы ценностей, то бишь "на демократической основе". Но как только этот удерживаемый "залог" удалось вернуть, фюрер на волне патриотического подъема отбросил и прочие версальские условия. 10. 3 было открыто провозглашено создание военно-воздушного флота, а 16. 3 подписан закон о всеобщей воинской обязанности - вместо 100-тысячного Рейхсвера, формируемого на профессиональной основе (чтобы нельзя было создать резервов за счет прошедшего службу населения), вводился обязательный призыв в армию, и состав ее определялся в 500 тыс. чел.
В общем, это была пока лишь серия "пробных шаров" - при энергичном противодействии каждому из них Германии не поздно было пойти на попятную.
Но диагноз, поставленный Гитлером западным державам - "близорукость и импотенция", оказался верным, и они ограничились только дипломатическими протестами, на которые фюреру было глубоко плевать. В коммунистической литературе подобное попустительство объясняется антисоветизмом европейских и американских верхов, в западной - довлеющими над тогдашней политикой принципами пацифизма. И то, и другое верно. Но верно лишь отчасти и нуждается в существенных уточнениях.
Потому что антисоветизм Запада, если разобраться, никогда не был абсолютной политической величиной. Как было показано ранее, в 1919 г. в Прибалтике англичане усиленно разоружали и вытесняли немцев, противостоявших большевистскому натиску. Главной признавалась "германская опасность", а советская при этом отходила на второй план. И в начале 20-х особым антисоветизмом в политике не пахло - наоборот, великие державы наперегонки кинулись устанавливать дипломатические и торговые связи с Москвой. Да и в годы "Великой депрессии" о таком аспекте в международных делах что-то не вспоминали. Однако в 30-х ситуация коренным образом изменилась. Ведь прежде Советский Союз представлялся из-за рубежа (да и реально являлся) слабым полуразваленным государством, которое само подорвало свои силы и отбросило себя далеко назад собственной революцией и гражданской войной. Он мог "цивилизовываться", попадая в зависимость от мировых держав, мог разваливаться дальше, мог погрязать в новых катастрофических экспериментах - по большому счету, это никого не волновало, так как в любом раскладе он оставался на международной арене второстепенным фактором.
Но в результате скачка индустриализации губительные последствия революционного взрыва были преодолены, по крайней мере, в экономической сфере. А в политической установление единовластия Сталина стабилизировало эти достижения и гарантировало их от возможности новых социальных потрясений. Россия опять усилилась. И мгновенно всплыл на поверхность тезис "русской угрозы" - фактически (и психологически) еще старый, дореволюционный, разве что трансформированный и скорректированный идеологическими поправками. И именно он, а не борьба с учением, практикой и преступлениями коммунизма, стал основой пресловутого "антисоветизма".
Причем можно согласиться, что при Сталине этот тезис имел под собой куда более реальную почву, чем при царе. Экспансионистскую внешнюю политику коммунисты и впрямь проводили активно и энергично. Хотя нужно отметить и то, что о "сталинской агрессии", как порой это трактуют антисоветские источники, в данный период еще и речи не было. Те действия, которые Москва предпринимала на Востоке, и которые, собственно, воспринимались как "русская опасность", по сути, стали всего лишь адекватными действиям самих западноевропейских колонизаторов. И если одни вели наступление под флагом "распространения цивилизации", а другие - "коммунистических идеалов", то для народов, попавших под то или иное влияние, на практике это оборачивалось примерно одинаковыми последствиями. А в моральном плане советское воздействие оказывалось даже предпочтительнее, поскольку коммунисты не страдали расовыми предрассудками и не имели привычки считать (и называть) представителей других наций "обезьянами".
Что же касается утвердившихся в мировой политике принципов "пацифизма", то стоит напомнить: в их основе лежал трезвый расчет о крайней невыгодности и разрушительных последствиях современной войны для ее участников. Но ведь только для участников! А США, например, не познавшие боевых действий на своей территории и вступившие в Первую мировую в последний момент, сняли "пенки" и вышли из нее с крупным барышом. Таким образом, западный пацифизм требовал всеми силами спасти от войны свое государство. Что значило - одним из методов спасения вполне могло стать перекладывание войны на кого-то другого. И теоретически, если умно и тонко сыграть, то и на этом перекладывании можно было нажить немалую выгоду.
Вот такие факторы и отлились в уродливую международную политику середины 30-х. Главную поддержку нацистской Германии взялась оказывать та же самая Англия, которая в начале 20-х выступала основной сторонницей сближения с Советами. В Великобритании лозунги "русской угрозы" имели самые прочные корни, на уровне сформировавшейся политической традиции, да и коммунистическая деятельность в странах Азии угрожала именно британским интересам. Для ослабления "усилившейся России" требовался мощный противовес, в качестве которого и стали рассматривать Германию. И разумеется, предполагалось, что сама Германия при такой поддержке станет младшим партнером Англии - послушной цепной собакой.
В одной упряжке с Лондоном действовали и США. С приходом к власти Рузвельта Америка вышла из прежней позиции изоляционизма и пыталась активно включиться в международные дела. Но влияние на мировой арене было уже распределено между более старыми и опытными участниками внешнеполитических пасьянсов, и чтобы занять достойное место в общем "оркестре", требовалось как-то вклиниваться в чужие игры, приспосабливаться и подлаживаться к признанным "первым скрипкам". А обновившаяся Германия и интриги вокруг нее представляли нетронутое поле деятельности, где можно было свободно утвердиться и захватить прочную нишу. К тому же, как раз кончился мировой кризис, и американские предприниматели, чьи интересы определяли и политику, увидели в гитлеровской милитаризации экономики возможность выгодного вложения капиталов.
Ну а Франция в своей политике совершенно запуталась. С одной стороны, ее сферам колониальных интересов, в отличие от англичан, "русская опасность" не угрожала. А вот усиление соседней Германии касалось ее напрямую. Но с другой стороны, коммунистическая Германия в союзе с коммунистической Россией стала бы для нее полным кошмаром, а Гитлер от этого кошмара, вроде бы, избавил. А с третьей стороны, Франция испытывала сильное давление Англии, своего главного стратегического партнера, и пыталась держаться с ней в одном строю. Вот и ищи нерешительные колебания туда-сюда, чтобы и рыбку съесть, и в положении не оказаться.
А тем временем Гитлер всем им морочил головы. Чего стоило, например, "морское соглашение" с Британией! Поощряя демонстрируемую вражду фюрера к СССР, Чемберлен согласился подписать договор, по которому Германии разрешалось строить столько же военных кораблей, сколько будет строить Великобритания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122