Под утро дождь перестал. Темные зигзаги чистой воды тянулись к берегу, теперь уже недалекому. Равна, прищелкивая языком, советовал пристать возле отмели, на которой можно было бы мигом сварить кофе.
Тут сильное подводное течение неожиданно снова сплотило льдины. Обе лодки тотчас были вытащены на ледяное поле, но одна попала в узкую трещину, и острый обломок прорезал ее борт.
— Э-э, пустяки! Я сейчас! — И Кристиансон Трана достал свой плотничий топорик.
Свердруп взялся помогать ему. Вскоре свежая заплата надежно легла на поврежденный борт.
— Я же говорил — пустяки! — Трана любовался делом своих рук.
Но, пока стучали топоры, снова полил дождь, и берег заволокло. Благоразумно ли наобум пробиваться к земле после пятнадцати часов тяжелого, изнурительного плавания во льдах? Нансен распорядился поставить иа льдине палатку. Во время отдыха, думал он, туман, наверное, рассеется. И мгла действительно поредела, но не со стороны берега, а со стороны моря. Зоркий Равна разглядел дымок «Язона», который на всех парах уходил прочь от Гренландии.
— Ах, как мы глупы! — воскликнул донельзя опечаленный лопарь. — Вон судно уходит, а мы остались в великом море. И я чую — тут наша могила.
Он вытащил евангелие и принялся шептать молитвы. Равне было сорок шесть лет; но смекалистый лопарь прикидывался стариком, сообразив, что это дает ему немалые выгоды в обществе более молодых и крепких участников экспедиции.
Нансен посмеялся над пророчеством Равны, однако признался себе, что положение может стать серьезным.
Да, им оставался какой-нибудь час спокойной работы веслами — и они были бы на берегу. Поломка задержала их, а ничтожная задержка иной раз обходится в Арктике дороже дорогого. И вот теперь в треске и звоне ломающихся льдин, в потоках холодного дождя неведомое течение стремительно отбрасывает их от места предполагаемой высадки. Оно гонит льдину с лодками на юг и одновременно в сторону от берега. Пока еще земля не так далека, но быстро несущийся поток, где льдины переворачиваются, круша друг друга, где хрупкие лодки немедленно будут раздавлены и перемолоты, делает ео недоступной.
Неужели ледяная ловушка захлопнулась?
На волосок от гибели
Земля уходила за горизонт дальше и дальше.
Два дня льдину с лодками течение упрямо и все быстрее подталкивало к наружной кромке дрейфующих льдов, прочь от берега, в открытое бушующее море.
Утром на третий день льдина треснула возле самой палатки. Они поспешно перебрались на другую. Они пытались затем переволакивать лодки на санях через ледовое месиво, но бросили эту затею. А меж тем уже слышался рев близкого прибоя. Было видно, как у кромки льдов взлетают хлопья пены.
Льдина, обломанная и обкусанная волнами, неумолимо приближалась к кромке. В любую минуту течение могло вытолкнуть, вытеснить ее прочь из ледового пояса. Если их не раздавит при этом, если не опрокинет, если им удастся пробиться через прибой, — тогда впереди, в лучшем случае, долгое скитание в открытом бушующем море.
— Жаркое это будет дело! — сказал Фритьоф Свердрупу. — Но не отдавать же дешево жизнь! А для борьбы нужны силы. Сейчас — всем спать!
Спать в этом аду? Нет, Равна не такой безумец. Пусть другие делают что хотят, а он будет молиться. Лопарь забрался в лодку, подпер голову кулаками, положил на колени евангелие, бормотал, бормотал и… заснул первым. Постепенно задремали и остальные. Только Отто Свердруп, как самый опытный моряк, остался на вахте. Засыпая, Нансен слышал успокоительно-равномерное похрустывание льда под его тяжелыми башмаками.
Ночью Фритьоф проснулся от сильной качки. Прибой грохотал совсем рядом. Вода бурлила уже возле палатки. Но, прислушавшись, Нансен различил знакомое равномерное похрустывание, представил себе крепкую, плотную фигуру Свердрупа, руки, глубоко засунутые в карманы куртки, и задумчивое, невозмутимое лицо. Если Свердруп не будит всех — значит, положение еще терпимо. И Фритьоф заснул снова.
Спал он довольно долго, а проснувшись, подумал, что сон еще продолжается — так тихо было вокруг. Выглянув из палатки, Нансен увидел Свердрупа, спокойно жующего табак. Что за чудеса: ни открытого моря, ни волн, а прибой — как отдаленная гроза!
— Было плохо, — сказал Свердруп. — Вынесло к самой кромке. Хотел будить, да подумал: подожду еще. Потом льдину совсем залило. Я боялся за лодки. Пошел будить — смотрю, нас втискивает обратно.
Такова Арктика: одна неожиданность за другой. В том, что ночью словно невидимая рука в самую опасную минуту снова втолкнула их льдину в гущу других, Равна усмотрел награду всевышнего за молитвы, которые он с таким усердием бормотал вчера.
Опасность отодвинулась, но не миновала. Их быстро несло на юг, далеко от земли, близко от кромки.
Прошел еще день, два, пять. И стало ясно, что если не произойдет перемен, льдину с лагерем может пронести мимо оконечности острова в безбрежный океан.
В лагере несли круглосуточную вахту. Когда приходила очередь Равны, вздохи и бормотание не смолкали ни на минуту. Он плохо разбирался в часах и, боясь разбудить сменщика раньше срока, иногда с чисто ангельским терпением простаивал на ветру вдвое больше, чем нужно. Но сколько горьких сетований уносил за это время ветер!
Сдал и Балто. Нансен, пытаясь подбодрить его, сказал, что все будет хорошо, что даже от самого южного конца Гренландии они, хорошо потрудившись, успеют подняться вдоль берега назад, чтобы пересечь материковый лед и со славой вернуться домой. Но Балто с грустью покачал головой:
— Ах, не говори так. Мы никогда не будем на берегу, нас унесет в океан. Мы с Равной молимся только о прощении наших грехов.
— Но разве в грехах каются лишь перед смертью?
— Нет, — в глазах Балто забегали лукавые огоньки, — поп говорит, что каяться нужно всегда. Но обычно-то можно не спешить с этим…
Балто добавил, что если он спасется, то будет вести жизнь праведника.
— А водка? — не отставал Нансен.
— Водка? Я брошу пить водку, — ответил Балто не особенно твердо и при этом испытующе посмотрел на начальника: может, тот как раз намерен предложить стаканчик? — А если буду пить, то совсем-совсем немного.
Фритьоф, угадав его мысль, рассмеялся:
— Мы не взяли с собой ни капли, ты избавлен от искушения.
Под вечер одиннадцатого дня дрейфа густой туман вовсе скрыл берег. Наутро Фритьоф, проснувшись, увидел озабоченно заглядывавшего в палатку Равну. Пощипывая реденькую бороду, лопарь о чем-то напряженно размышлял — наверное, о том, не пора ли будить следующего вахтенного. Еще бы не пора — Равна мерз уже четыре часа вместо двух! Нансен потянулся так, что затрещали кости, и спросил в шутку:
— Ну что, Равна? Тебе, наверное, удалось увидеть землю?
— Да, да, — залопотал тот. — Земля совсем близко.
Фритьоф насторожился:
— Что? А лед?
— Да, да, лед совсем редкий.
Фритьоф вскочил так порывисто, что чуть не повалил палатку.
Земля была почти рядом. В тумане их принесло к внутренней, прибрежной кромке ледового пояса.
— Эй, вставайте! Мигом! — закричал Нансен.
Свернув палатку, они побросали всё в лодки и принялись грести к чистой воде. Нансен воткнул на носу и корме большой лодки норвежский и датский флажки: ведь Гренландия принадлежала Дании. Для шведского флага места не нашлось…
Берег, берег! Чайки срывались со скал, вспугнутые возбужденными голосами. На обрыве бурели пятна мхов. Лодки скользнули в тень береговой кручи и заскребли днищем по отмели.
Какое блаженство — стучать каблуком по прочнейшему, надежнейшему камню так долго ускользавшего гренландского берега! А это что? Неужели комары, настоящие комары? Нет, жизнь все-таки прекрасна!
Впервые за двенадцать дней они могли напиться горячего шоколаду. Равна влил в себя столько кипящего божественного напитка, что едва мог приподниматься на локтях.
— Ладно, отдыхай, старина. Может, еще кружечку? — Нансен был в превосходном настроении. — Но с завтрашнего дня и до конца мы должны спать как можно меньше, есть мало и быстро, а работать как можно больше. Галеты, сушеное мясо, вода — вот и все, старина, что я могу тебе обещать.
— А суп? А кофе? — простонал Равна.
— Боюсь, что нам некогда будет их варить.
Нансен напомнил огорченному донельзя лопарю, что со всеми передрягами они и так потеряли целый месяц. Лодки унесло далеко к югу. Теперь надо снова подняться вдоль побережья, туда, где их высаживал «Язон». А оттуда они пойдут поперек Гренландии.
Отступления не будет.
Мосты сожжены
Лодки, держась берега, поползли на север, против ветра и течения.
На привале Фритьофу в гомоне чаек послышались вдруг голоса. Он подумал, что начинают сдавать нервы; но на всякий случай, сложив руки рупором, крикнул как можно громче.
Сначала ответило эхо. Потом раздался странный возглас. Две черные точки замелькали между льдинами.
Балто сказал, что побаивается этих неведомых созданий. Разве в таких местах могут жить люди? Ох, лучше бы избежать встречи!
Между тем точки превратились в легкие эскимосские каяки — обтянутые кожей лодки. Через несколько минут гости — впрочем, на этом берегу правильнее было назвать их хозяевами — причалили к скале и, приветливо улыбаясь, пошли навстречу Нансену.
Наконец-то пригодятся уроки, взятые у Ринка! Фритьоф торопливо вытащил из кармана изрядно потрепанные бумажки и обратился к темноволосым юношам, как ему казалось, на хорошем эскимосском языке.
Но эскимосы ровно ничего не поняли. Нансен, косясь на бумажки, старался выговаривать слова как можно отчетливее. Тот же результат. Заговорили эскимосы — теперь ничего не мог понять Нансен. Уж лучше объясняться жестами!
Изображая на лице то озабоченность, то ужас, то облегчение, эскимосы, как видно, хотели предупредить, что лодкам не следует приближаться к огромному леднику, спускавшемуся в море севернее места встречи. Это опасно, очень опасно! Особенно если смотреть на ледник, или смеяться, или нюхать табак. Ледник этого не любит, он забросает тогда нечестивцев своими обломками.
Дав столь ценные советы, эскимосы сели в каяки и легко понеслись между льдинами. Легкие двухлопастные весла мелькали мельничными крыльями.
Когда Свердруп повел лодки вдоль голубых стен льда, Равна и Балто, рискуя свернуть шею, упорно смотрели только в открытое море. Они ничуть не одобряли Нансена, который посмеивался над ними и приглашал хоть краешком глаза взглянуть на страшный ледник.

За ледником гостей уже ожидало много эскимосов. Стоя на выступах скалы, они кричали, размахивая руками, а многочисленные псы вторили им громким лаем и воем.
Зайдя в большую палатку из шкур, Нансен оказался посреди полураздетых охотников, их жен и детей. Было жарко. В нескольких каменных светильниках, где фитилями служил сухой мох, потрескивал чадный жир.
Эскимосы дарили гостям лучшее из того, что имели, — упругие ремни из тюленьей кожи. Они были поразительно бескорыстны и вовсе не думали о том, чтобы получить какую-то вещицу взамен.
А когда на другой день норвежцы погрузились в лодки, чтобы плыть дальше на север, эскимосы тоже свернули свой лагерь — ловко, быстро, без суеты. За полчаса они были готовы к далекому пути. Фритьоф представил, какая бывает суматоха, когда европеец переезжает всего-навсего из одного дома в другой…
После этой встречи и разлуки — у эскимосов был свой путь — норвежцы еще десять дней тащились вдоль побережья. Августовскими ночами небосвод уже светился легким пламенем северного сияния. Фритьоф читал где-то, что, по эскимосскому поверью, это души умерших детей весело играют на небе в мяч. Но у Равны и Балто северное сияние вызвало, как видно, более прозаические образы: они принялись ныть, что зима совсем близко, а лодки всё плывут и плывут невесть куда.
— Эскимосы хорошие люди, можно было бы остаться с ними и прожить зиму, — сказал Балто.

Нансен разругал его за малодушие. Тогда оба лопаря разразились потоками жалоб. Где кофе? Где похлебка? Они голодают, они ни разу не были сыты. И разве те жалкие крохи, которые они получают, — достаточная награда за труд с рассвета до ночи? Если бы они знали, что так будет, то продали бы всех своих оленей и сами заплатили бы много, много денег, чтобы только остаться дома.
Что мог ответить на это Нансен? Только то, что дальше вряд ли будет лучше. Он не хотел лгать. Да, пищи мало. Он и сам всегда голоден. Разве не делится каждый кусок поровну, по-братски между всеми? Если они станут сейчас есть досыта, то окажутся без еды как раз посередине Гренландии. Что тогда?
Лопарей эти доводы мало убедили и, уж конечно, не утешили.
До места высадки с «Язона», откуда Нансен намеревался пересекать остров, оставалось еще свыше сотни километров, а дни ранней осени летели с непостижимой быстротой. И что это были за дни! Временами поднимался ветер, который, несмотря на все усилия гребцов, отбрасывал лодки назад. Однажды с ледяной горы, которую они только что миновали, сорвался огромный кусок льда, и гора, потеряв равновесие, перевернулась. Если бы это произошло чуть раньше, то…
И Нансен понял, что нельзя больше рисковать, нельзя откладывать дальше штурм материкового льда. Что же, они попытаются начать его здесь, не доходя до ранее намеченного места.
Утром 10 августа он объявил, что здесь их последняя лодочная стоянка. Это было возле фиорда Умивик.
Лодки вытащили на берег. Из них вынули пять саней. Лопари и Трана, соскоблив ржавчину с полозьев, принялись укладывать груз. Дитриксон занялся составлением карты побережья. Нансен и Свердруп пошли на разведку, Фритьофу хотелось посоветоваться с этим молчаливым моряком, которого он с каждым днем ценил все больше и больше.
Свердруп вырос на Севере и лыжами владел так же хорошо, как ружьем. Жизнь сильно терла его: он знал бедность, был закален лишениями. Поработав сплавщиком леса на горной реке, Свердруп ушел в море, начал с матроса, а теперь, в 33 года, считался одним из самых опытных и хладнокровных капитанов.
Никакие опасности не пугали его. Именно он вызвался провести через океан подводную лодку одного изобретателя, который долго не мог ни за какие деньги подыскать человека для этого рискованного дела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37