https://wodolei.ru/catalog/mebel/Akvaton/
102 миллиона рублей; все снабжение летнее и зимнее на 20 тысяч человек, седла, упряжь, значительная часть обоза и обозных лошадей.
Все наличие идет казакам; снабжение полураздетой и потерявшей свои запасы армии фактически приостановлено; на мои заявления получаю приказания прежде всего удовлетворить казаков.
Исполняю приказы, и вспоминаю рассказы свидетелей такого же поголовного выхода Оренбургских казаков, получивших всякое пособие и снабжение, a потом расплывшихся по своим станицам.
Кроме казны, Иванов-Ринов не забыл и буржуев; биржевым комитетам Сибири почти что приказано дать деньги для вспомоществования казакам.
Смотря на Ринова, думаю, что он временами даже искренен во всей деятельности и воображает что действительно из его шумихи что-нибудь выйдет; он одурманен честолюбием, головокружительным успехом своей затеи и увлечением веры в возможность повести людей на лишения и подвиг, взвинтив их минутное настроение шипучими словами.
13 Августа.
Вернулся домой в 4 ч. утра; в 11 часов ночи началось знаменательное закрытое заседание Совета Министров; грозность положения смыла сразу весь глянец искусственно дружеских отношений и началась грызня, обвинения и уязвления.
Гинс обрушился на заместителя председателя Совета Министров Тельберга на Совет Верховного Правителя с яркими обвинениями в олигархии, в проведении указов задним числом и т. п. Это развязало языки. 10 месяцев совет министров был только фиктивной властью, исполняя все то, что было угодно Михайлову, Сукину и Ко., все насущные вопросы государственной жизни решались в секретных заседаниях пятерки министров-переворотчиков, членов Совета Верховного Правителя, причем остальные члены Совета Министров совершенно не знали, что делается в этом Совете и какие решения там принимаются; это была настоящая дворцовая камарилья, пленившая представителя верховной власти, помыкавшая им по своему желанию и управлявшая его именем.
В своем нападении Гинс воспользовался тем, что Тельберг, недовольный, что Совет Министров не принял его редакции проекта Совета обороны, а утвердил его в иной, неугодной Тельбергу, редакции, добился подписания адмиралом указа, утверждающего Совет в Тельберговской редакции, причем для получения права первенства и преимущества над оставшейся, таким образом за флагом редакцией Совета Министров, указ Верховного Правителя был помечен задним числом (7 Августа) по сравнению с днем соответственного заседания Совета Министров.
Трудно найти название этому поступку, совершенному заместителем Председателя Совета Министров, Министром Юстиции и Генерал Прокурором ради удовлетворения своего самолюбия и ради того, чтобы настоять на своем; (при этом очень характерно, что по Тельберговской редакции права Совета обороны передавались Совету Верховного Правителя, т. е. той же олигархической пятерке).
Я вполне разделил мнение Преображенского и других уважающих себя министров о необходимости всему составу Совета Министров немедленно же подать в отставку, ибо происшедшим Совет Министров доведен до последней степени унижения и дальше идти некуда.
Тельберг всячески вывертывался, но факт настолько ясен, что было неловко слушать эти жалкие оправдания.
Гинс поставил на голосование, доверяет ли Совет Министров Совету Верховного Правителя, который ведет свою собственную политику, не считаясь совершенно со всем Правительством; это предложение, конечно, не получило большинства, ибо за Михайловым всегда стоит квалифицированное большинство в нашем Совете.
Предложение Преображенского о выходе правительства в отставку было также смазано под предлогом, что это отразится на настроении страны и фронта; думаю, что и та, и другой встретили бы наш уход с ликованием, хотя бы потому, что в этом крылась бы надежда на перемену неудачного курса и на улучшения.
Государственный Контролер внес предложение обратиться непосредственно к Верховному Правителю с запросом по поводу участившихся за последнее время единоличных указов, выпускаемых по таким случаям, в которых нет ничего спешного чрезвычайного, и что может быть проведено нормальным порядком через Совет Министров; предложение это также большинства не получило.
Постепенно страсти разгорелись, свалились все фиговые листы; во всей безнадежности представилась разрозненность, хилость и дряблость Правительства, пестрота его членов, искусственность состава, ничтожество председателя...
Начались бесчисленные голосования разных резолюций и предложений; результаты семь против пяти, шесть против шести и т. п. На голосовании, не помню, какой по счету резолюции я наотрез отказался голосовать (не воздержался, а отказался), заявив, что все сегодняшнее заседание слишком ярко показывает, что никакого объединенного Кабинета у нас нет, а при таком положении я считаю недопустимой профанацией голосование серьезнейших и животрепещущих вопросов государственного бытия и судьбы нашей родины. Не стоить тратить времени, чтобы голосованием доказывать всю пестроту и нашу разноголосицу по основным вопросам нашей общей деятельности. Сегодняшнее заседание открыло мне глаза, поставило точки над всеми i; сегодня я потерял право более сомневаться и поэтому я официально отказываюсь голосовать.
Вологодский совершенно растерялся, прекратил голосование и закрыл заседание, заявив что иного исхода у него нет.
Вообще, заседание было на редкость колючее: в начале его Устругов заявил предъявив документальный доказательства, что Сукин передал союзным комиссарам, как уже подписанный всеми русскими представителями официальные копии им самим Сукиным составленного протокола совещания по железнодорожным делам, в котором, - вопреки нашим интересам и вопреки известного ему несогласия тех лиц, подписи которых он поместил, - союзному комитету предоставлялось полное право распоряжения всеми нашими железными дорогами.
Сукин нагло вывертывался, но видя, что против очевидности идти дальше нельзя и, даже не покраснев, самым нахальным образом заявил, что протокол уже в руках союзников, изменить его нельзя и поэтому надо искать какой-нибудь компромиссный выход.
Хорошо правительство, в котором возможно наличие милостивого государя способного в угоду иностранцам совершить такой проступок, пожертвовать основными нашими интересами, и дойти до такой наглости, чтобы решиться на рассылку союзникам не подписанного нашими представителями протокола под видом подписанного и нами принятого, поставив перед нами дилемму: или согласиться на заведомо невозможный для нас договор, или же объявить, что наше министерство иностранных дел способно на такие удивительные ошибки, как внесете подписи своих коллег на документы кои эти коллеги, как ему известно, не подпишут.
Я стал бы, конечно, за второе, ибо раз обнаруживаются такие факты, то с ними надо расправляться беспощадно, к чему бы это ни привело; раз внутри рак, его надо вырезывать,
Заявление Устругова замяли, молча выслушали наглое заявление Сукина и ничем дальше на него не реагировали.
Я отказался голосовать, когда поставили на голосование запрос Гинса, отражает ли Совет Верховного взгляды Правительства; предварительно отказа я высказал, что мне совершенно не известно, что творится в этом Совете, а затем я не знаю совершенно взглядов Правительства, несмотря на то, что почти два месяца имею честь заседать в совещаниях того учреждения, которое фиктивно считается почему то Правительством.
Тельберг очень усердно защищал заслуги Совета Верховного Правителя, как органа, "умеряющего экспансивность адмирала", и заверял, что Совет смягчил и аннулировал много вредного из того, что могло произойти от этой "экспансивности".
Зачем было говорить эту бестактность по отношению к лицу, представляющему Верховную власть, и эту неправду? Адмирал вспыльчив, экспансивен, мало уравновешен, но не сам по себе, а в зависимости от, того материала, который доставляется ему докладчиками, советчиками и приближенными; при умном и честном информировании адмирал будет способен только на хорошую экспансивность.
Все мы знаем хорошие и дурные стороны характера нашего Верховного Правителя, но никто не осмеливался до сих пор бросить какого либо упрека по его адресу, ибо не рассосалось еще чувство порядочности и сознание, что наш долг аннулировать мере сил и возможности недостатки носителя Верховной власти.
Сегодняшнее заседание это апофеоз всей деятельности нашего совета, - упали все ризы и стали видны все кости, все изъяны и язвы.
Когда возвращались домой, я весь трясся от негодования, а мой спутник Преображенский меня успокаивал и повествовал о том, что все у нас управлялось организованной компанией из восьми министров, возглавляемых Михайловым, делавших все, что нужно было им самим, их честолюбию и поддерживавшим их кругам, кружкам, союзам и организациям. Дикими в Совете, оказывается, считались я, Устругов, Шумиловский и Преображенский.
Пошел в министерство, не ложась даже спать; после такого заседания не до сна; меня, как с головой окунули в помойную яму. Несчастный, слепой, безвольный адмирал, жаждущий добра и подвига и изображающей куклу власти, которой распоряжается вся эта компания, с внутренними достоинствами которой я сегодня познакомился.
В армии развал; в Ставке безграмотность и безголовье; в Правительстве нравственная гниль, разладь и засилье честолюбцев и эгоистов; в стране восстания и анархия; в обществе паника, шкурничество, взятки и всякая мерзость; наверху плавают и наслаждаются разные проходимцы, авантюристы. Куда же мы придем с таким багажом!
14 Августа.
Дело Касаткина приостановили и обратили к доследованию; на втором заседании военно-полевого суда один из свидетелей (служивший в контрразведке) покаялся перед Касаткиным в том, что все им показанное по обвинению жены К. в дружеских отношениях с женой коменданта Рудницкого, к ней не относится, так как он принимал за жену Касаткина какую-то госпожу Александрову.
Выяснилось также, что все бездействие Касаткина заключалось в том, что один из мелких служащих его управления доложил ему, что комендант станции Омск берет с грузоотправителей взятки; Касаткин приказал подать ему об этом рапорт, но сообщавший эти сведения отказался, заявив, что он знает это, как негласный агент контрразведки, и может докладывать только приватно-конфиденциально.
Затем выяснилось, что Касаткина даже не опрашивали, как то следует по закону; вместо этого к нему приехал в гости полевой военный прокурор и за чашкой чая спросил, не докладывал ли ему кто-нибудь о взяточничестве коменданта станции, на что К. ответил, что докладывали, но что он не имеет права начинать следствие по заявлению, являющемуся, собственно говоря, анонимным доносом.
Этот разговор гостя с хозяином засчитали, как акт по производству дознания, - яркий факт для характеристики всего этого скверного дела. Хотели хлопнуть по преступникам, показать грозность и беспристрастность, а в действительности ничего кроме срама и конфуза для власти не вышло.
Был в Ставке; видел много офицеров, прибывших с фронта с разными поручениями, преимущественно по части снабжений; встретил нескольких старых знакомых по немецкому фронту и послушал их рассказы о состоянии армий; общее заключение, что присылаемые укомплектования могут при умелом обращении дать весьма сносных солдат, но зато большинство присылаемых офицеров ниже всякой критики; наряду с небольшим числом настоящих дельных офицеров прибывают целые толпы наружно дисциплинированной, но внутренне распущенной молодежи, очень кичащейся своими погонами и правами, но совершенно не приученной к труду в к повиновению долгу; умеющей командовать, но ничего не понимающей по части Руководства взводом и ротой в бою, на походе и в обычном обиходе. Очень много уже приучившихся к алкоголю и кокаину; особенно жалуются на отсутствие душевной стойкости, на повышенную способность поддаваться панике и унынию; свидетельствуют, что мне говорили и раньше и что отмечено в донесениях посылаемых мной на фронт офицеров, - что очень часто неустойчивость и даже трусость офицеров являются причинами ухода частей с их боевых участков и панического бегства. Мне показывали донесение начальника Ижевского гарнизона, в коем отмечалось, что задолго до прихода на Ижевский завод отходивших через него войск, он наполнился десятками бросивших свои части офицеров, которые верхом и на повозках удирали в тыл.
Сообщающие эти сведения совершенно справедливо говорят, что скоропалительность в выпуске офицеров из школы и отсутствие поверки их нравственных и военных качеств приносит армии великое зло, ибо сводит на нет всю гигантскую и геройскую работу настоящих офицеров. Дитерихс добился, наконец, что армии доставили сведения о действительной их численности; оказывается, что у нас около пятидесяти тысяч строевых чинов, при трехстах тысячах ртов; в армиях боевого элемента не больше 12-15 тысяч человек в каждой, т. е. примерно около дивизии хорошего состава.
Я очень удивлен малой решительности Дитерихса по части уничтожения ненужных высших войсковых соединений; нелепо иметь на 50 тысяч бойцов несколько десятков штабов армий, групп, дивизий, бригад; реорганизацию армий надо было начать с беспощадного уничтожения излишних штабов. Говорить, что это невозможно, ибо подлежащее упразднению начальство этого не хочет и не допустит. Много надежд возлагается на формируемый казачий корпус; считают, что вскоре нам удастся собрать конную массу до десяти тысяч шашек, т. е. такую силу которая в руках талантливого и энергичного кавалерийского начальника может совершить большие дела. Прорвать красную паутину очень не трудно, а дальние идут степи, богатые продовольствием и фуражом, представляющие раздолье для широкого конного рейда с разгромом всего красного тыла.
К сожалению, у нас нет подходящего для выполнения такой задачи кавалерийского начальника;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
Все наличие идет казакам; снабжение полураздетой и потерявшей свои запасы армии фактически приостановлено; на мои заявления получаю приказания прежде всего удовлетворить казаков.
Исполняю приказы, и вспоминаю рассказы свидетелей такого же поголовного выхода Оренбургских казаков, получивших всякое пособие и снабжение, a потом расплывшихся по своим станицам.
Кроме казны, Иванов-Ринов не забыл и буржуев; биржевым комитетам Сибири почти что приказано дать деньги для вспомоществования казакам.
Смотря на Ринова, думаю, что он временами даже искренен во всей деятельности и воображает что действительно из его шумихи что-нибудь выйдет; он одурманен честолюбием, головокружительным успехом своей затеи и увлечением веры в возможность повести людей на лишения и подвиг, взвинтив их минутное настроение шипучими словами.
13 Августа.
Вернулся домой в 4 ч. утра; в 11 часов ночи началось знаменательное закрытое заседание Совета Министров; грозность положения смыла сразу весь глянец искусственно дружеских отношений и началась грызня, обвинения и уязвления.
Гинс обрушился на заместителя председателя Совета Министров Тельберга на Совет Верховного Правителя с яркими обвинениями в олигархии, в проведении указов задним числом и т. п. Это развязало языки. 10 месяцев совет министров был только фиктивной властью, исполняя все то, что было угодно Михайлову, Сукину и Ко., все насущные вопросы государственной жизни решались в секретных заседаниях пятерки министров-переворотчиков, членов Совета Верховного Правителя, причем остальные члены Совета Министров совершенно не знали, что делается в этом Совете и какие решения там принимаются; это была настоящая дворцовая камарилья, пленившая представителя верховной власти, помыкавшая им по своему желанию и управлявшая его именем.
В своем нападении Гинс воспользовался тем, что Тельберг, недовольный, что Совет Министров не принял его редакции проекта Совета обороны, а утвердил его в иной, неугодной Тельбергу, редакции, добился подписания адмиралом указа, утверждающего Совет в Тельберговской редакции, причем для получения права первенства и преимущества над оставшейся, таким образом за флагом редакцией Совета Министров, указ Верховного Правителя был помечен задним числом (7 Августа) по сравнению с днем соответственного заседания Совета Министров.
Трудно найти название этому поступку, совершенному заместителем Председателя Совета Министров, Министром Юстиции и Генерал Прокурором ради удовлетворения своего самолюбия и ради того, чтобы настоять на своем; (при этом очень характерно, что по Тельберговской редакции права Совета обороны передавались Совету Верховного Правителя, т. е. той же олигархической пятерке).
Я вполне разделил мнение Преображенского и других уважающих себя министров о необходимости всему составу Совета Министров немедленно же подать в отставку, ибо происшедшим Совет Министров доведен до последней степени унижения и дальше идти некуда.
Тельберг всячески вывертывался, но факт настолько ясен, что было неловко слушать эти жалкие оправдания.
Гинс поставил на голосование, доверяет ли Совет Министров Совету Верховного Правителя, который ведет свою собственную политику, не считаясь совершенно со всем Правительством; это предложение, конечно, не получило большинства, ибо за Михайловым всегда стоит квалифицированное большинство в нашем Совете.
Предложение Преображенского о выходе правительства в отставку было также смазано под предлогом, что это отразится на настроении страны и фронта; думаю, что и та, и другой встретили бы наш уход с ликованием, хотя бы потому, что в этом крылась бы надежда на перемену неудачного курса и на улучшения.
Государственный Контролер внес предложение обратиться непосредственно к Верховному Правителю с запросом по поводу участившихся за последнее время единоличных указов, выпускаемых по таким случаям, в которых нет ничего спешного чрезвычайного, и что может быть проведено нормальным порядком через Совет Министров; предложение это также большинства не получило.
Постепенно страсти разгорелись, свалились все фиговые листы; во всей безнадежности представилась разрозненность, хилость и дряблость Правительства, пестрота его членов, искусственность состава, ничтожество председателя...
Начались бесчисленные голосования разных резолюций и предложений; результаты семь против пяти, шесть против шести и т. п. На голосовании, не помню, какой по счету резолюции я наотрез отказался голосовать (не воздержался, а отказался), заявив, что все сегодняшнее заседание слишком ярко показывает, что никакого объединенного Кабинета у нас нет, а при таком положении я считаю недопустимой профанацией голосование серьезнейших и животрепещущих вопросов государственного бытия и судьбы нашей родины. Не стоить тратить времени, чтобы голосованием доказывать всю пестроту и нашу разноголосицу по основным вопросам нашей общей деятельности. Сегодняшнее заседание открыло мне глаза, поставило точки над всеми i; сегодня я потерял право более сомневаться и поэтому я официально отказываюсь голосовать.
Вологодский совершенно растерялся, прекратил голосование и закрыл заседание, заявив что иного исхода у него нет.
Вообще, заседание было на редкость колючее: в начале его Устругов заявил предъявив документальный доказательства, что Сукин передал союзным комиссарам, как уже подписанный всеми русскими представителями официальные копии им самим Сукиным составленного протокола совещания по железнодорожным делам, в котором, - вопреки нашим интересам и вопреки известного ему несогласия тех лиц, подписи которых он поместил, - союзному комитету предоставлялось полное право распоряжения всеми нашими железными дорогами.
Сукин нагло вывертывался, но видя, что против очевидности идти дальше нельзя и, даже не покраснев, самым нахальным образом заявил, что протокол уже в руках союзников, изменить его нельзя и поэтому надо искать какой-нибудь компромиссный выход.
Хорошо правительство, в котором возможно наличие милостивого государя способного в угоду иностранцам совершить такой проступок, пожертвовать основными нашими интересами, и дойти до такой наглости, чтобы решиться на рассылку союзникам не подписанного нашими представителями протокола под видом подписанного и нами принятого, поставив перед нами дилемму: или согласиться на заведомо невозможный для нас договор, или же объявить, что наше министерство иностранных дел способно на такие удивительные ошибки, как внесете подписи своих коллег на документы кои эти коллеги, как ему известно, не подпишут.
Я стал бы, конечно, за второе, ибо раз обнаруживаются такие факты, то с ними надо расправляться беспощадно, к чему бы это ни привело; раз внутри рак, его надо вырезывать,
Заявление Устругова замяли, молча выслушали наглое заявление Сукина и ничем дальше на него не реагировали.
Я отказался голосовать, когда поставили на голосование запрос Гинса, отражает ли Совет Верховного взгляды Правительства; предварительно отказа я высказал, что мне совершенно не известно, что творится в этом Совете, а затем я не знаю совершенно взглядов Правительства, несмотря на то, что почти два месяца имею честь заседать в совещаниях того учреждения, которое фиктивно считается почему то Правительством.
Тельберг очень усердно защищал заслуги Совета Верховного Правителя, как органа, "умеряющего экспансивность адмирала", и заверял, что Совет смягчил и аннулировал много вредного из того, что могло произойти от этой "экспансивности".
Зачем было говорить эту бестактность по отношению к лицу, представляющему Верховную власть, и эту неправду? Адмирал вспыльчив, экспансивен, мало уравновешен, но не сам по себе, а в зависимости от, того материала, который доставляется ему докладчиками, советчиками и приближенными; при умном и честном информировании адмирал будет способен только на хорошую экспансивность.
Все мы знаем хорошие и дурные стороны характера нашего Верховного Правителя, но никто не осмеливался до сих пор бросить какого либо упрека по его адресу, ибо не рассосалось еще чувство порядочности и сознание, что наш долг аннулировать мере сил и возможности недостатки носителя Верховной власти.
Сегодняшнее заседание это апофеоз всей деятельности нашего совета, - упали все ризы и стали видны все кости, все изъяны и язвы.
Когда возвращались домой, я весь трясся от негодования, а мой спутник Преображенский меня успокаивал и повествовал о том, что все у нас управлялось организованной компанией из восьми министров, возглавляемых Михайловым, делавших все, что нужно было им самим, их честолюбию и поддерживавшим их кругам, кружкам, союзам и организациям. Дикими в Совете, оказывается, считались я, Устругов, Шумиловский и Преображенский.
Пошел в министерство, не ложась даже спать; после такого заседания не до сна; меня, как с головой окунули в помойную яму. Несчастный, слепой, безвольный адмирал, жаждущий добра и подвига и изображающей куклу власти, которой распоряжается вся эта компания, с внутренними достоинствами которой я сегодня познакомился.
В армии развал; в Ставке безграмотность и безголовье; в Правительстве нравственная гниль, разладь и засилье честолюбцев и эгоистов; в стране восстания и анархия; в обществе паника, шкурничество, взятки и всякая мерзость; наверху плавают и наслаждаются разные проходимцы, авантюристы. Куда же мы придем с таким багажом!
14 Августа.
Дело Касаткина приостановили и обратили к доследованию; на втором заседании военно-полевого суда один из свидетелей (служивший в контрразведке) покаялся перед Касаткиным в том, что все им показанное по обвинению жены К. в дружеских отношениях с женой коменданта Рудницкого, к ней не относится, так как он принимал за жену Касаткина какую-то госпожу Александрову.
Выяснилось также, что все бездействие Касаткина заключалось в том, что один из мелких служащих его управления доложил ему, что комендант станции Омск берет с грузоотправителей взятки; Касаткин приказал подать ему об этом рапорт, но сообщавший эти сведения отказался, заявив, что он знает это, как негласный агент контрразведки, и может докладывать только приватно-конфиденциально.
Затем выяснилось, что Касаткина даже не опрашивали, как то следует по закону; вместо этого к нему приехал в гости полевой военный прокурор и за чашкой чая спросил, не докладывал ли ему кто-нибудь о взяточничестве коменданта станции, на что К. ответил, что докладывали, но что он не имеет права начинать следствие по заявлению, являющемуся, собственно говоря, анонимным доносом.
Этот разговор гостя с хозяином засчитали, как акт по производству дознания, - яркий факт для характеристики всего этого скверного дела. Хотели хлопнуть по преступникам, показать грозность и беспристрастность, а в действительности ничего кроме срама и конфуза для власти не вышло.
Был в Ставке; видел много офицеров, прибывших с фронта с разными поручениями, преимущественно по части снабжений; встретил нескольких старых знакомых по немецкому фронту и послушал их рассказы о состоянии армий; общее заключение, что присылаемые укомплектования могут при умелом обращении дать весьма сносных солдат, но зато большинство присылаемых офицеров ниже всякой критики; наряду с небольшим числом настоящих дельных офицеров прибывают целые толпы наружно дисциплинированной, но внутренне распущенной молодежи, очень кичащейся своими погонами и правами, но совершенно не приученной к труду в к повиновению долгу; умеющей командовать, но ничего не понимающей по части Руководства взводом и ротой в бою, на походе и в обычном обиходе. Очень много уже приучившихся к алкоголю и кокаину; особенно жалуются на отсутствие душевной стойкости, на повышенную способность поддаваться панике и унынию; свидетельствуют, что мне говорили и раньше и что отмечено в донесениях посылаемых мной на фронт офицеров, - что очень часто неустойчивость и даже трусость офицеров являются причинами ухода частей с их боевых участков и панического бегства. Мне показывали донесение начальника Ижевского гарнизона, в коем отмечалось, что задолго до прихода на Ижевский завод отходивших через него войск, он наполнился десятками бросивших свои части офицеров, которые верхом и на повозках удирали в тыл.
Сообщающие эти сведения совершенно справедливо говорят, что скоропалительность в выпуске офицеров из школы и отсутствие поверки их нравственных и военных качеств приносит армии великое зло, ибо сводит на нет всю гигантскую и геройскую работу настоящих офицеров. Дитерихс добился, наконец, что армии доставили сведения о действительной их численности; оказывается, что у нас около пятидесяти тысяч строевых чинов, при трехстах тысячах ртов; в армиях боевого элемента не больше 12-15 тысяч человек в каждой, т. е. примерно около дивизии хорошего состава.
Я очень удивлен малой решительности Дитерихса по части уничтожения ненужных высших войсковых соединений; нелепо иметь на 50 тысяч бойцов несколько десятков штабов армий, групп, дивизий, бригад; реорганизацию армий надо было начать с беспощадного уничтожения излишних штабов. Говорить, что это невозможно, ибо подлежащее упразднению начальство этого не хочет и не допустит. Много надежд возлагается на формируемый казачий корпус; считают, что вскоре нам удастся собрать конную массу до десяти тысяч шашек, т. е. такую силу которая в руках талантливого и энергичного кавалерийского начальника может совершить большие дела. Прорвать красную паутину очень не трудно, а дальние идут степи, богатые продовольствием и фуражом, представляющие раздолье для широкого конного рейда с разгромом всего красного тыла.
К сожалению, у нас нет подходящего для выполнения такой задачи кавалерийского начальника;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52