- Вот она, мамаша, любовь-то: если у человека осталась хоть минута жизни, - и ту ему хочется отдать любви. Без любви люди зачахнут, без нее и атака не атака, и смерть не смерть, и жизнь не жизнь. - Затем, придвинувшись ко мне, он понизил голос: - Я только что пил за победу, а у самого в душе так и жжет, так жжет - терпения нет, выть хочется: а вдруг фашист и в самом деле лапу наложит на Москву? До передовой осталось меньше сотни километров. А, товарищ лейтенант? Что будет с Москвой-то?
С тех пор, как я узнал Чертыханова, я впервые увидел в его небольших серых, всегда лукавых, с сатанинской искрой глазах тоску, неосознанную, инстинктивную, как у зверя перед бедой. Пальцы его стиснули мой локоть.
- Что будет с Москвой?
Я и сам не знал, что с ней будет, сам искал ответ на этот раздирающий душу вопрос.
- Сдавали же ее в тысяча восемьсот двенадцатом году. И ничего по-прежнему стоит на месте...
Чертыханов откачнулся от меня и сморщил лицо, как будто я причинил ему боль.
- Не то говорите, товарищ лейтенант. Совсем не то. Тогда было одно время, сейчас - другое. Советский Союз без Москвы - что человек без сердца. Да!.. А жить без сердца невозможно. - Он встал и затопал по комнате.
Я попробовал его утешить:
- Из Сибири войска идут. Эшелон за эшелоном. Целые корпуса. Отстоим.
- Это - другое дело! - быстро отозвался он и тут же с несвойственной для него застенчивостью попросил, заглядывая мне в лицо: - Товарищ лейтенант, возьмите меня к себе. Меня четыре дня назад должны были выписать из госпиталя, но я упросил кое-кого, чтобы задержали, пока вы не выздоровеете. Пожалуйста, товарищ лейтенант. Я хорошо буду себя вести, честное благородное слово!
- Возьму. - Он знал, что я люблю его, он знал, что необходим мне, как самая надежная опора.
- Спасибо. - Чертыханов вскочил. - Разрешите уйти, товарищ лейтенант, пока вы не раздумали. Мне пора. - Он поспешно оделся, кинул за ухо ладонь, на прощание обнял мать и не вышел, а как-то выломился из комнаты, оглушительно бухая каблуками.
- Ну и бес парень, - сказала мать. - Ты с ним не расставайся, сынок, из огня вынет.
Оставшись в одиночестве, я задумался о завтрашнем дне. Мне было непонятно, зачем я, строевой командир хоть с небольшим, но боевым опытом, понадобился генералу Сергееву. Стоять на перекрестках с фонариком и проверять документы? Не лучше ли было бы дать мне роту и послать навстречу наступающему противнику?
Тоня вернулась с Саней Кочевым. Я его едва узнал. В шинели, перетянутой ремнями, с пистолетом в новенькой кобуре на боку, со шпалой в петлицах, он, чуть запрокинув голову, смотрел на меня пристально и растерянно - меня он, должно быть, тоже не узнавал. И только когда улыбнулся устало и по-доброму, в нем проглянул прежний Санька Кочевой, с которым восемь лет назад случай свел нас еще подростками. Веселой и бурной встречи не получилось: время и события были настолько серьезны и грозны, что радость как-то сама собой глохла в душе. Мы крепко обнялись. Мать и Тоня всплакнули, глядя на нас.
- Я не раздеваюсь, Митяй, - сказал Саня. - Заехал буквально на минуту, чтобы только взглянуть на тебя. Сергей Петрович мне все рассказал. И про тебя, и про Никиту, и про Нину. Жив буду, обязательно напишу про всех вас. Он неожиданно взъерошил мне волосы. - Помнишь, как ты никого не пропускал впереди себя в класс, в общежитие: считал высшей для себя честью войти первым.
- Хорошо бы, Саня, эту мою привычку сохранить до конца войны, - сказал я. - Может случиться, что в Берлин войду первым.
Руки Кочевого с тонкими и длинными пальцами торопливо и обеспокоенно расстегнули полевую сумку. Он вынул карту и развернул ее на коленях.
- Погляди. - Саня пальцем обвел большой полукруг с западной стороны Москвы. - Немцы подступили к городу почти вплотную... - прошептал он чуть слышно. - А ты говоришь Берлин.
- Когда мы будем стоять у Берлина, - сказал я упрямо, - тогда о нем и говорить нечего, он будет лежать у наших ног. А я хочу говорить о нем сегодня, сейчас, когда фашисты подкатились к Москве! И я хочу крикнуть им в лицо: разобьем вас, сволочи, захватим ваше проклятое логово! Мы его сотрем с лица земли! Камня на камне не оставим! - Я и в самом деле начал кричать, захлебываясь собственным криком, от бессилия и ненависти - немцы под Москвой...
Тоня подошла ко мне и погладила по щеке.
- Сядь, выпей воды. А хочешь - водки. - Она вылила в стопку остаток из бутылки. Я выпил.
Саня стоял надо мной, высокий, в ремнях, и улыбался черными, без блеска глазами. Он любил меня, понимал и жалел. Вдруг, садясь, он рывком придвинулся ко мне вплотную и поведал, точно строжайшую тайну. В глазах его стоял испуг.
- Митяй, очнись. - Он опять кивнул на карту. - Взгляни сюда. Вот здесь, под Вязьмой, окружены четыре наши армии: Девятнадцатая генерала Лукина, Двадцатая генерала Ершакова, Двадцать четвертая генерала Ракутина, Тридцать вторая генерала Вишневского и Особая группа генерала Болдина. Это все на пятачке в пятьдесят километров в длину и тридцать в глубину. Там идут сражения днем и ночью. Я едва вырвался оттуда - помогла счастливая случайность. Над Москвой нависла смертельная угроза. Осознай это, Митяй!..
Сообщение Кочевого меня потрясло. Хмель, бродивший в голове, улетучился.
- Я все понял, Саня... Что делать мне, Дмитрию Ракитину, при создавшихся обстоятельствах? Дали бы мне сейчас роту, пускай не роту взвод, я пошел бы туда и встал бы, преградив путь вражеской колонне, движущейся к Москве, - задержал бы хоть на один час...
- Я поехал, Митяй, - услышал я голос Кочевого. - Скоро зайду, если уцелею.
Я проводил Кочевого до машины. Черная эмка, хлопнув, дверцами, тихо тронулась по булыжной мостовой, выезжая на затемненную Таганскую площадь.
4
Днем Москва показалась мне еще более суровой в своей настороженности, еще более мужественной в своей решимости выстоять перед надвигающейся угрозой...
По улицам на большой скорости неслись грузовики с бойцами в кузовах, гремели скатами и колесами орудий на перекрестках, на выбоинах. Шагали не совсем четким строем рабочие с винтовками за плечами и с гранатами у пояса. Они пели: "Выходила на берег Катюша..." Один парень даже дерзко присвистывал. На этих примолкших и затаенных улицах песня звучала демонстративно, наперекор опасностям...
У генерала Сергеева все решилось просто и быстро. Майор Самарин, с которым я познакомился при выходе из госпиталя, ввел меня в огромный и пустынный кабинет, увешанный картами. За массивным столом сидел Сергеев и что-то писал. Вот он приподнял голову, и я встретился с его глазами, утомленными и обеспокоенными, веки опухли и побагровели от бессонницы и напряжения. Казалось, он мучительно боролся с усталостью и сном. Не слушая моего доклада, он молча кивнул на кресло. Я сел.
Майор, ожидая распоряжений, остановился поодаль. Сросшиеся на переносице мохнатые брови придавали его лицу строгость и непроницаемость.
Окончив писать, генерал с треском оторвал листок от блокнота и подал его майору Самарину.
- Прикажите срочно перепечатать.
Майор вышел. Генерал, чуть приподнявшись, протянул мне руку через массивный стол.
- Здравствуйте. Сидите, сидите... Мне рекомендовал вас дивизионный комиссар Дубровин. Он сказал, что в окружении вы вели себя достойно и решительно. Я беру вас для выполнения важного задания. Москва перестала быть мирным городом. Москва - предстоящая линия нашей обороны. Улицы Москвы в скором времени могут стать местом боев.
У меня похолодела спина и дрогнул подбородок, я придавил его кулаком. Генерал заметил мое движение.
- Ну, ну, не стоит отчаиваться. - Он ободряюще кивнул мне и улыбнулся устало. - Я сказал: не станут, а могут стать...
Вернулся майор и опять остановился у стола с правой стороны. Генерал мельком взглянул на мои петлицы.
- А звание у вас того... невелико. Надо повысить... Считайте, что вы капитан. Товарищ майор, заготовьте приказ. Направьте капитана Ракитина в батальон майора Федулова. - Генерал сказал мне: - В этом батальоне триста человек или немногим больше. Примите его и сразу же, не теряя времени, возьмитесь за дисциплину. Это - главное. Люди пораспустились от сидячей жизни. Русский солдат не любит сидеть без дела. Инструкции и распоряжения получите на месте. - И он, опять чуть приподнявшись, протянул через стол руку. - Связь будете держать с майором Самариным.
- Товарищ генерал-лейтенант, разрешите обратиться по личному вопросу, сказал я. Генерал кивнул. - В госпитале на излечении находится ефрейтор Чертыханов. Разрешите взять его в батальон?
Зазвонил телефон. Генерал поднял трубку и, прежде чем отозваться, сказал мне:
- Берите. Майор Самарин поможет вам.
- Благодарю вас, - сказал я. - Разрешите идти?
- Идите. Желаю удачи, капитан. Действуйте смелее, а по необходимости беспощадно.
5
Школа, в которой разместился батальон, встретила меня нежилой, сумрачной немотой. Гулко хлопнула дверь, гулко разнеслись мои шаги по коридору. В классах нижнего этажа на партах и прямо на полу дремали красноармейцы. На меня они не обратили никакого внимания. Я заглянул в директорский кабинет. Молоденький белобрысый боец, небрежно закинув ногу на стол, по телефону морочил голову какой-то девчонке, то воркуя, то игриво восклицая:
- Меня зовут Спартак. Был такой герой в Древнем Риме. Гладиатор. Какой я? Ничего, хорош сам собой. Ах, что вы говорите! Не пугайтесь. Война любви не помеха. Приходите на Таганскую площадь. А вы какая? Обрисуйте себя в общих чертах. Контурно.
В конце коридора на подоконнике сидел не кто иной, как лейтенант Тропинин, и читал газету. Увидев меня, встал и встряхнул накинутую на плечи шинель. Заметив "шпалы" на моих петлицах, усмехнулся:
- Еще два-три таких посещения, и вы станете полковником.
- Все может быть, - ответил я сухо. - Где же батальон, чем он занимается?
- Батальон? - спросил Тропинин с печальной иронией. - Одни отдыхают после обеда. Другие веселятся, сражаются в карты. - В это время с верхнего этажа скатился, прыгая по ступенькам лестницы, дружный и трескучий взрывами - смех, затем послышались звуки фокстрота - завели патефон. Слышите? Подобрали где-то патефон и крутят с утра до вечера... Ну, а третьи просто бродят по городу, тоскуя от безделья.
- Где найти майора Федулова?
- Сейчас за ним пошлю. - Пройдя к директорскому кабинету, Тропинин приоткрыл дверь и приказал бойцу, который все еще кокетничал по телефону, позвать командира батальона. Боец выбежал из школы. - Майор получил письмо, ему сообщили, что убит его друг... Выпил немного... Не понимаю! Там идет бой, фронт задыхается без людей, а нам позволяют бездарно тратить время. Здоровые молодые люди!..
- Всех бросим туда - что останется про запас? - спросил я. - Не спешите, и до нас дойдет очередь...
Сзади хлопнула дверь. Вошли двое. Боец вполголоса сказал, поворачивая майора в нашу сторону:
- Там они, товарищ майор.
Громадный и медлительный, без головного убора, майор Федулов шел по коридору, слегка покачиваясь и как-то странно отфыркиваясь. Когда он приблизился, я заметил, что волосы его были мокры и прядями свисали на лоб: должно быть, боец, чтобы выстудить хмель, поливал голову майора холодной водой.
- Здравия желаю, товарищ капитан, - сказал майор Федулов, виновато ухмыляясь. - Прибыли мне на смену? Давно пора, а то тут с ума сойдешь... Хотя и не москвич, а считаю ее, матушку, своей единственной, родимой... - Он потер ладонью широкое лицо. - Как ты думаешь, капитан, захватят они ее? Раздавят?
- С такими, как вы, захватят, - сказал я жестко. - Непременно. Таких раздавят.
Это разозлило Федулова, он вдруг закричал срывающимся голосом, грубо и с угрозой:
- Меня раздавят?! Меня! А чем я хуже вас? Чем? Нет, братец, меня раздавить не просто. Я не козявка, я солдат! - Дрожащими пальцами он расстегнул шинель, откинул левую полу. Пламенно сверкнули два ордена Красного Знамени. Он ударил себя в грудь. - Этим орденом за Финляндию наградили, а этим - за Минск, Ельню! Себя не жалел. И фашистов не жалел. Понял? Оскорбил ты меня, капитан.
- Где ваши люди? - спросил я, когда майор успокоился и утих, сокрушенно и с огорчением покачивая головой. Он простодушно рассмеялся и вяло махнул рукой.
- Черт их знает где! С девчонками романы крутят. Спартак, обеги дома, прикажи ребятам собраться во дворе...
Белобрысый боец кинулся выполнять приказание. Я спросил майора:
- А если сейчас, немедленно нужно будет решать боевую задачу, что вы станете делать?
- Не тревожьтесь, задачу решим. Я только и делаю, что жду боевой задачи. - Майор начал приходить в себя. - Эх, капитан... фронты лопаются, как орехи, а тут - батальон... Лейтенант, - обратился он к Тропинину, проследи, пожалуйста... Хотя постой, я сам. Проветриться не мешает... Комиссар здесь?
- Нет, - ответил Тропинин. - Сказал, что поехал домой и в случае чего явится по звонку.
- Позвони ему, попроси немедленно прибыть...
Майор ушел, а Тропинин скрылся в директорском кабинете. Я долго смотрел в окно, раздумывая о создавшемся в батальоне положении и о своей новой роли, неясной и загадочной. Я был убежден, что бойцам, предоставленным самим себе, не так уж радостно чувствовать свободу перед лицом смертельной угрозы и их легко будет привести в норму...
Вскоре майор Федулов пригласил меня во двор.
- Прошу вас, капитан, на смотр войскам. - Он совсем протрезвел, вел себя как-то не по росту суетливо и от этого казался еще более жалким, виноватым и несчастным.
Батальон был выстроен на спортивной площадке повзводно. Это были молодые и здоровые ребята с автоматами поперек груди. На меня смотрели выжидательно.
- Товарищи бойцы и командиры! - откашлявшись, обратился к ним майор Федулов. - Вот и пришла пора распрощаться мне с вами. Так и не дождались золотого времечка - побывать совместно в деле. Представляю вам нового командира капитана Ракитина.
Кто-то из бойцов спросил:
- А вы куда же, товарищ майор?
Федулов встрепенулся, приосанился и ответил громко и хрипло:
- Куда пошлют. Передовая теперь рядом. На нее путь всегда открыт. Может, там и встретимся.
Я попросил проверить списки. В строю не оказалось двадцати шести человек.
1 2 3 4 5 6 7