Они пытались спасти какие-то документы из кабинета мистера Бернсайда, несколько раз бросались туда, в огонь… Ничего у них не получилось. Констанс с опаленным лицом и руками, Тревора, наглотавшегося дыма, – отвезли в госпиталь. Остальные отделались легко.
Потом был какой-то неприятный разговор с полицейским следователем. Настолько неприятный, что присутствовавшая здесь же леди Светлана не выдержала: «Как вам не стыдно! Что вы себе позволяете? Оставьте эти грязные намеки!» Следователь посмотрел на нее, пожал плечами и удалился. «Совсем обнаглели…» – жалким голосом сказала Светлана и вдруг заплакала.
Было всего лишь девять часов.
– Так, – сказала Олив. – Командование переходит ко мне…
Вдали заворочался гром.

3

После третьего роббера Сайрус отложил карты, встал молча, увернул газ в висящей над столом лампе и подошел к окну. Только теперь Светлана поняла, что к дроби дождевых капель добавился мелкий частый треск.
– Палят из магазинок, – помолчав, сказал Сайрус. – Где-то у Якорной заставы.
– Наверняка у мятежников были сообщники на берегу, – сказала Олив.
– Да. Или они высадились на берег сами.
– А войск в городе практически нет, – напряженно сказал Глеб.
– Войска – это еще не все, – непонятно сказал Сайрус. – Хотя, конечно, Господь всегда на стороне больших батальонов, но… Подождем. И не волнуйтесь так, друг мой, – повернулся он к Глебу. – То, что вы здесь, а не там, не наносит урона вашей чести. Согласитесь, что нельзя единственному мужчине покидать трех женщин и раненого.
– Думаю, мне лучше спуститься вниз, – сказал Глеб. – Иначе, если начнут ломиться в дверь, я могу не успеть.
– Глеб прав, – сказала Олив. – Извини, Сайрус, я тоже покину тебя. А ты ложись спать. Вернее – садись спать.
– Я спал весь день, – возразил Сайрус. – Или ты думаешь, что я способен на большее?
– Как скажете, милорд. Тогда – оберегайте сон вашей очаровательной супруги. Похоже, ей нужно лишь доползти до кровати.
– К сожалению, нет, – сказала Светлана. – Я внутри вся подпрыгиваю. Олив, у тебя здесь можно добыть стакан теплого молока?
– Сейчас узнаю…
Олив подергала свисающий с потолка витой желтый шнур. Где-то в недрах квартиры тренькнул колокольчик.
Через минуту раздались шаги. Редкие и тяжелые.
– Да, мэм?
– Сью, у нас не осталось молока?
– Молока, мэм? Вы сказали: молока?
– Да, Сью. Стакан теплого молока для леди.
– Я поняла, мэм. Сейчас вспомню. Нет, мэм, молока нет. Но если нужно средство от бессонницы, я могу сделать миндальный крем.
– Светти, ты будешь миндальный крем?
– А что это такое?
– Миндальное молоко с ликером. Очень вкусно и прекрасно успокаивает.
– Хорошо. Я буду пить миндальный крем…
Почему-то голос ее зазвенел, и Светлана замолчала. Эй, что это с тобой? Да нет, ничего страшного. Просто переволновалась. Просто устала. Жуткий день. Жуткий бесконечный день и жуткая ночь впереди…
С новой силой и ближе, гораздо ближе донеслась трескотня винтовочных выстрелов.
– Констанс сойдет с ума, – Светлана решительно встала. – Пойду попроведаю ее.
Час назад Констанс вернулась из госпиталя – вся в бинтах, пахнущая рыбьим жиром.
– Не стоит, – сказал Сайрус. – Я знаю ее, поверь… не стоит.
– Зря мы притащили ее сюда, – сказала Олив. – Надо было ей остаться при доме, а мне – при ней… Сью, сделай кувшинчик крема – и принеси бутылку бренди. Впрочем, забыла, бренди есть и тут… – она сама встала и открыла бар. Там, в полумраке и тайне, замерцало разноцветно и хрустально. – Да, Сью, – только крем.
И Сью удалилась, медленно и чинно, походкой тяжелой языческой жрицы каменного бога. Олив наполнила бокалы.
– Нас четверо, – сказала она. – Двое – русские безусловно, да и во мне четверть русской крови. Поэтому давайте вспомним обычаи Палладии. А там с теми, кто остался чудом в живых, пьют братскую чашу. Сайрус, не надо морщиться. В чужих обычаях ничуть не меньшая мудрость. Но я хочу сказать немного о другом. Сай, один человек сегодня вынес тебя из воды и из огня. Поверь, такого не бывает просто так. Это знак, это намек свыше. Светти, и ты дважды избежала смерти: от огня и от холодного железа. И Глеб остался жить благодаря стечению обстоятельств – по крайней мере однажды…
– Был и второй случай, – неожиданно севшим голосом сказал Глеб. – Но я… не хочу об этом…
Светлану вдруг пробрала дрожь.
– Значит, и ты дважды. И я сама: в тот момент, когда ахнул селитряной склад, я как раз выходила из оранжереи Тимоти Диксона, и стеклянная крыша рухнула в полушаге от меня. А через два часа, когда я беседовала с Китом Вильямсом, шальная пуля пробила мою шляпку: кто-то из ополченцев не с того конца взялся за винтовку…
– Насыщенный у нас день, – помолчав, сказал Сайрус.
– Да, Сай. Всевышний дал нам понять, что обратил на нас внимание, пометил нас… окольцевал, если хочешь. И мы будем последними свиньями, если не заметили этого…
– К чему ты ведешь, Олив?
– Не знаю… Но мне кажется, что это нас к чему-то обязывает… и в то же время от чего-то освобождает. Согласитесь, что после такого мы можем быть абсолютно уверены, что все наши побуждения контролируются там, – она кивнула на потолок. – И по-настоящему дурная мысль просто не придет в наши головы. Но даже не это главное. Но даже не это главное. Между нами сегодня возникло какое-то новое родство, которому нет еще названия. Так давайте выпьем за него – за то, чтобы считать его выше прочих уз, звать друг друга только по именам и помогать друг другу так, как не помог бы, может быть, брату или жене. Поклянемся в этом. Клянусь.
– Клянусь, – решительно сказала Светлана.
– Клянусь, – почти прошептал Сайрус.
– Клянусь, – выдохнул Глеб. – И ничто, никогда…
– Сдвинем бокалы, отопьем по глотку – и поменяемся, – велела Олив. – Сайрус?..
– Понимаешь, меня это немного смущает…
– Здесь все свои. Ближе, чем семья. И у нас свои обычаи.
– Пусть будет так. А заодно, Олив, поскольку именно ты открыла наше племя, не стать ли тебе вождем и законодателем? Хотя бы на первое время?
– Если это всех устраивает…
– Вполне.
– Устраивает.
– Да.
– Быть по сему, – сказала Олив по-русски, и поэтому ее не сразу поняли. – А теперь осушим наши бокалы, нальем снова и вспомним нашего бедного дядюшку Лоуэлла. За что ему такая смерть? Не знаю, Сайрус, как ты, а я ему многим обязана.
– Я обязан ему спокойствием сестры, – сказал Сайрус. – Ей будет сложно теперь. Не понимаю, кому он мог помешать?
– Он мог помешать твоему убийце, – тихо сказала Светлана и сама сжалась от этих слов.
– Пожалуй… – раздумчиво протянул Сайрус. – Это вполне возможно…
– Извините, – Глеб встал. – Мне все кажется, что я сплю… ну, такой уж день. Я же хотел идти вниз… Могу я взять из ящика винтовку… ми… э-э-э… прошу прощения… – он сглотнул. – Я как-то…
– Скажи: «Сайрус», – велела Олив. – Отвернись, ни на кого не смотри, просто скажи слово «Сайрус». Ну же, давай.
– Сай… кх… рус. Сайрус.
– Отменно, дружище, – рассмеялся шепотом Сайрус. – Сразу видна порода. Правда, Олив?
– Не шути с этим, капитан. Мы ведь даже не поинтересовались – а вдруг наш Глеб князь или граф?
– Я – дворянин, – сказал Глеб, – и этого достаточно.
– Да, – согласился Сайрус. – Насколько я знаю, в Палладии отношение к титулам не столь легкомысленно, как у нас.
– Да где же эта Сью? – вдруг вскочила со стула Олив.
И тут вошла Сью с кувшином.
– Мэм! Миледи, ваш крем…
– Так я возьму винтовку, Сайрус?
– Конечно. Разве я не сказал?..
– Сай, а может быть, мне зайти к Констанс?
– Нет, Олив, не стоит и тебе. Чуть позже зайду я сам.
– Ты же не держишься на ногах.
– Так. А патроны, насколько я помню…
– Светти, Светти, ты меня слышишь?
Слышу, подумала Светлана и повторила, как личное карманное эхо:
– Слышу. Я, кажется, устала наконец. Пойду прилягу. Если что случится… Ах, Олив!
– Да, милая?
– Нет, ничего. Все хорошо. Я буду спать как я не знаю кто. Прощайте до утра, мои хорошие: мужья, жены, братья, сестры, соплеменники… Вы знаете, кто я? И я не знаю. Как вождь сказал… сказала: имени нам нет. Но сами-то мы есть! И это странно. Я вас люблю. Прощайте до утра.
Кто-то – кажется, Сью – помог ей раздеться, а потом подушка ловко метнулась под голову…

Чай пили смоляной и курили крепчайший табак, от одной затяжки которым Глеба бросило в пот. Четверо джентльменов из квартир дома и пятеро слуг, все с оружием, сидели в просторной затемненной привратницкой и старательно не позволяли друг другу засыпать. Время от времени с крыши спускался шестой слуга и приносил известия от наблюдателя, тринадцатилетнего сына мистера Вебстера. Стрельба шла по преимуществу в двух районах: вокруг верфей, где постреливали постоянно, но лениво, и в нижнем городе, где короткие яростные стычки возникали то у мэрии, то у комендатуры порта… В ближайших кварталах было пока абсолютно тихо.
С половины третьего газовые фонари начали меркнуть и скоро погасли. Дом и город погрузились во тьму.
Мокрую неспокойную тьму.
А через несколько минут кто-то забарабанил в дверь.
Высыпали из привратницкой, передергивая затворы винтовок и взводя курки револьверов. Встали полукругом. Во всем происходящем была какая-то чертовская неловкость. Глеб оказался на нижних ступенях лестницы, прямо напротив входа. Если ворвутся и побегут сюда, надо успеть передернуть… нет, лучше бросить винтовку и выхватить револьвер…
– Кто там?
– …….. – неразборчиво.
– Громче!
– …цер! …чения! Открывайте!
– Один?
– …ое!
– Входить с поднятыми руками!
– ……..!
– Что-что?
– …….. вам на голову! Открывайте же!
– Без фокусов. Иначе – стреляем сразу.
Дверь приоткрыли, и в щель скользнул, действительно с поднятыми руками, невысокого роста мужчина в черном макинтоше, блестящем от дождя. Слуга, открывавший дверь, тут же поднял к его лицу керосиновый фонарь. Теперь его видели все, он же – никого. Следом протиснулся еще один, чуть выше ростом, но страшно худой, в мокром обвисшем мундирчике ополчения. С них текло ручьями.
– Чарльз, проводи джентльменов к столу и усади спиной к двери, – распорядился отставной артиллерийский капитан Эббингтон, жилец из квартиры этажом ниже квартиры Олив. Ему, как единственному военному, хоть и инвалиду (капитан ковылял на негнущейся ноге), поручили командование гарнизоном дома. – Джентльмены, можете сесть, но руки лучше всего положите на стол. Оружие у вас есть?
– Есть. Не желаете ли отобрать? – спросил тот, который вошел первым. Лицо его показалось Глебу знакомым, но потом он понял: человек в макинтоше просто был очень похож на Полония с иллюстраций Виктории Хэрридж к «Десяти мировым шедеврам».
– Не желаю, – спокойно сказал капитан Эббингтон. – Просто не советую делать резких движений. Садитесь. Садитесь медленно, руки на стол… вот так. Теперь можно и поговорить. С кем имею честь?
– Я ланд-майор Финчли. Это – мой адъютант волонтер Дэдмонд. С кем говорю?
– Капитан Эббингтон. Слушаю вас, джентльмены.
– Капитан… Если вы капитан, то что вы делаете здесь, за стенами дома? Дюжина вооруженных здоровых мужчин под командованием капитана – отсиживаетесь под крышей? Бог даст, не тронут, да? Город полон вооруженной пьяной матросней! Капита-ан…
– А где ваши люди, ланд-майор?
– Где мои люди? Хотел бы я знать, где мои люди! Это измена, говорю вам, измена! Кто-то приходит, предъявляет документы, отдает приказ – и мои люди, как бараны, прутся куда-то, и их теперь не найти до утра! Это же ополчение, это не регулярные войска! Они же не понимают сами ни черта! Осталось три десятка – таких тупых, что не сумели даже выполнить тот предательский приказ… Короче, капитан: здесь я не распоряжаюсь, но – волонтеров возьму столько, сколько захотят пойти. Если честно, то дом вам не удержать: влезут в окна, и все. Матросня – отчаянная…
– Так, значит, они высадились…
– Около полуночи. Думаю, город в их руках – по крайней мере, стратегические узлы. А флот подойдет лишь к вечеру… Не знаю, что будет. Знаю только, что нужно воевать, а не сидеть по щелям и не ждать, когда у матросни дойдут руки до вас…
Четверть часа спустя вслед за ланд-майором и его адъютантом из дома вышли шестеро. Глеб, все в той же охотничьей куртке, которую уже перестал считать чужой, с набитыми патронами карманами и позвякивающим заплечным мешком. Он уже пожалел, что не освободил свой школьный ранец и не насыпал патроны туда – было бы удобнее. На Олив тяжело покачивалось плотное непромокаемое пальто до щиколоток, подпоясанное патронташем; легкий весткотт висел на плече стволом вниз. Два сына капитана Эббингтона, один чуть старше, один чуть младше Глеба, и с ними двое молодых слуг, все с винтовками, держались позади плотной кучкой. Через квартал ланд-майор отослал куда-то адъютанта, и тот побежал, придерживая подпрыгивающую полу мундирчика.
Было мокро и холодно – но, к удивлению, не слишком темно. То ли облака истончались к утру, то ли зарева не видимых прямо пожаров отражались в дожде – но между крышами домов висела туманно-светлая полоса, и когда глаза привыкли, видны стали и стены, и столбы, и то, что под ногами. Дважды впереди мелькали неясные тени, и маленький отряд замирал, сжимался и ждал, но ничего не происходило. Потом донесся приближающийся цокот многих копыт, но всадников видно не было;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12