Сейчас я буквально на грани расшифровки этого
камня - при этом весьма ужасным способом - и вы, с вашим знанием фольклора,
могли бы оказать мне большую помощь в поисках пропавших звеньев. Вы, без
сомнения, знаете устрашающие мифы, предвосхищающие появление на земле людей,
- циклы про Йог-Стотхотха и Цтулху, - на которые есть ссылка в
"Некрономиконе". Я когда-то ознакомился с одним из экземпляров и слышал, что
в библиотеке вашего колледжа также есть экземпляр, который вы держите под
замком.
Чтобы закончить, мистер Уилмерт, выражу уверенность, что мы с вами
могли бы быть очень полезными друг другу. Я не желал бы подвергать вас
какому-либо риску, поэтому предупреждаю, что хранение камня и записи
фонографа небезопасно; но мне кажется, что Вы сочтете любой риск оправданным
в интересах получения знаний. Я намерен поехать в Ньюфэйн или Бреттлборо,
чтобы выслать вам то, что вы пожелаете, поскольку тамошним почтовым
отделениям я доверяю больше. Должен сказать, что живу сейчас одиноко и не
имею возможности держать прислугу. Никто не хочет оставаться в этом доме,
потому что эти существа пытаются приближаться по ночам к моему жилищу, а
собаки из-за этого беспрерывно лают. Хорошо, что все началось после того,
как умерла моя жена, иначе это, без сомнения, свело бы ее с ума.
С надеждой, что я не очень потревожил вас и что вы не будете
выбрасывать это письмо в корзину, как бред безумца, а сочтете целесообразным
поддерживать со мной контакт, остаюсь Искренне преданный вам
Генри У. Эйкели
Р. S. Я сделал несколько отпечатков фотографий, которые, как я полагаю,
помогут доказать некоторые из высказанных мною суждений. Старожилы
утверждают, что они истинны. Я пошлю вам снимки, если вы того пожелаете.
Г. У. Э.
Трудно описать, какие чувства овладели мною после прочтения этого
документа в первый раз. По идее, я должен был посмеяться над этими
чудачествами куда сильнее, чем над значительно более умеренными
предположениями, которые раньше позабавили меня; и все-таки что-то в тоне
этого письма побудило меня воспринять его с парадоксальной серьезностью. Не
то, чтобы я хоть на мгновение поверил в тайное племя, прилетевшее к нам со
звезд, о котором толковал мой корреспондент; но все же, преодолев некоторые
первоначальные сомнения, почувствовал уверенность, что имею дело с
безусловно нормальным человеком и что он в самом деле столкнулся с реально
существующим, хотя и невероятным и аномальным явлением, которое не мог
обьяснить иначе, чем делал это в письме. Разумеется, дело не может обстоять
так, как он пишет, рассуждал я, но здесь безусловно есть то, что заслуживает
серьезного исследования. Этот человек, очевидно, был очень взволнован и
встревожен чем-то, причем явно неадекватно, однако трудно было представить,
чтобы его обеспокоенность являлась совершенно беспричинной. Он излагал свои
соображения настолько конкретно и логично, но тем не менее его история
удивительным образом совпадала с некоторыми старыми мифами и даже - с самыми
фантастическими индейскими легендами.
Как то, что он действительно слышал какие-то голоса на холмах, так и
то, что он нашел черный камень, о котором упоминал в письме, было вполне
возможным. Однако те безумные предположения, которыми он сопроводил
упоминание о голосах и камне, были, по всей видимости, внушены ему
человеком, утверждавшим, что он является шпионом потусторонних существ, тем
самым человеком, который впоследствии покончил с собой. Легко было
предположить, что самоубийца являлся по-настоящему сумасшедшим, но смог при
этом заставить наивного Эйкели - к тому же подготовленного к этому своими
фольклорными изысканиями - поверить в его бред. Что же до его последних
соображений, то было похоже, что невозможность нанять себе прислугу
объясняется тем, что невежественные соседи Эйкели, так же, как и он,
убеждены в том, что его дом по ночам осаждают сверхъестественные чудища.
Собаки, разумеется,'тоже лают по-настоящему.
Наконец, что касается записи фонографа, то я не сомневался, что либо
это были звуки, издаваемые животными и напоминавшие человеческую речь, либо
же звуки эти издавало некое скрывающееся среди холмов человеческое существо,
которое деградировало по какой-то причине до животного состояния. Тут мои
мысли обратились к черному камню с иероглифами. Да, и что могли содержать
фотографии, которые Эйкели намеревался мне выслать и которые старожилы нашли
столь пугающими?
По мере того, как я раз за разом перечитывал письмо, меня не покидало
ощущение, что мои оппоненты располагают данными, более серьезными, чем я
предполагал ранее. В конце концов, в этих заброшенных, необитаемых
местностях, близ холмов, могли обитать какие-то странные уродцы, жертвы
дурной наследственности, хотя, разумеется, они и не были чудовищами со
звезд, как утверждали легенды. И если они существуют, то присутствие
странных тел в бурных потоках становится вполне объяснимым. И я начал
испытывать чувство стыда от того, что сомнения в прежней моей правоте
породило нечто столь эксцентричное, как письмо Генри Эйкели.
В конце концов, я ответил на письмо Эйкели, взяв при этом тон
дружелюбного интереса и попросив дополнительных подробностей. Ответ его
пришел почти немедленно; и в конверте было несколько фотографий,
иллюстрирующих то, о чем он рассказывал. Глянув на эти фотоснимки, я ощутил
удивительное чувство страха и прикосновения к чему-то запретному; ибо,
несмотря на неясность изображений, они обладали дьявольской внушающей силой.
Чем больше я смотрел на них, тем больше убеждался в том, что моя
серьезная оценка Эйкели и его истории была вполне оправданной. Без всякого
сомнения, эти фотографии содержали убедительное доказательство существования
на вермонтских холмах явления, лежащего далеко за пределами наших привычных
знаний и представлений. Самое жуткое на этих фотографиях представляли собой
следы - снимок был сделан, когда яркое солнце осветило клочок голой земли
где-то на пустынной вершине. Даже беглый взгляд позволял убедиться, что это
не мистификация; ибо четко очерченные камни и лезвия трав полностью
исключали подделку или двойную экспозицию. Я назвал это "отпечатком ноги",
но "отпечаток когтя" было бы точнее. Даже сейчас я не могу описать этот
след, избежав сравнения с ужасным, отвратительным крабом, причем была
какая-то неопределенность в направлении этого следа. Он был не очень
глубоким или свежим отпечатком и по размеру не превосходил размер ноги
среднего человека. Из центральной подушечки выходили в противоположных
направлениях пары зубьев пилы - вид их сбивал с толку, если вообще этот
объект являлся исключительно органом движения.
Другая фотография - явно с большой выдержкой, сделанная в тени, -
представляла собой изображение входа в лесную пещеру, отверстие которой
закрывал круглый валун. На голой земле перед входом можно было разобрать
густую сеть линий, коща я рассмотрел ее в увеличительное стекло, то с
неприятным чувством убедился, что следы точно такие же, как и на другом
снимке. Третий снимок изображал кольцо камней жреческого типа, помещенных на
вершине холма. Вокруг загадочного кольца трава была сильно утоптана и почти
совсем стерта, причем здесь я не смог различить ни одного следа даже в
увеличительное стекло. Исключительная отдаленность изображенной местности
доказывалась перспективой уходящих за горизонт совершенно безлюдных холмов.
Но если самым неприятным и пугающим было изображение отпечатка на
земле, то наиболее любопытным оказался снимок большого черного камня,
найденного в лесах возле Круглого холма. Эйкели фотографировал камень, по
всей вероятности, на столе в своем кабинете, поскольку я смог разглядеть ряд
книжных полок, а на заднем плане бюст Мильтона. Камень был заснят в
вертикальном положении и представлял собой изрезанную поверхность, размером
один на два фута, но у меня не хватает слов, чтобы сказать что-либо
определенное об этих узорах или хотя бы об общей конфигурации всего камня.
Какие геометрические принципы легли в основу его огранки - ибо эго
несомненно была искусственная огранка, - я могу только догадываться; но
скажу без колебаний, что никогда я не видел предмета столь странного и
чуждого нашему миру. Из иероглифов, начертанных на поверхности, очень
немногие был различимы, но один-два вызвали у меня просто шок. Конечно, это
могла быть и фальсификация, ибо есть и кроме меня люди, читавшие чудовищный
"Некрономикон" безумного араба Абдула Альхазреда; но тем не менее я испытал
нервную дрожь, узнав определенные идеограммы, которые, как я знал по своим
исследованиям, связаны с наиболее святотатственными и леденящими кровь
историями о существах, которые вели безумное полусуществование задолго до
того, как были сотворены Земля и другие внутренние миры солнечной системы.
Из пяти оставшихся фотографий три изображали болотистую или холмистую
местность, которая, казалось, несла на себе отпечаток тайных и зловредных
обитателей. Еще одна изображала странную отметину на земле, совсем рядом с
домом Эйкели, которую он сфотографировал наутро после того, как собаки всю
ночь лаяли особенно яростно. Снимок был очень расплывчатый, и по нему трудно
было сказать что-либо определенное; но отпечаток отдаленно напоминал "след
когтя" на голой земле. Последняя фотография изображала само место жительства
Эйкели: аккуратный беленький двухэтажный дом, построенный, вероятно, лет сто
- сто двадцать тому назад, с хорошо подстриженным газоном и обложенной
камнями дорожкой, ведущей к искусно выполненной резной двери в георгианском
стиле. Несколько огромных полицейских псов сидели на газоне у ног человека
приятной наружности с аккуратной седой бородкой, который, как я догадался, и
был сам Эйкели - он же и делал этот снимок, о чем свидетельствовала лампочка
в его руке.
Осмотрев фотографии, я приступил к чтению обширного письма и на
последующие три часа погрузился в пучины неописуемого ужаса. То, что ранее
Эйкели излагал лишь в общих чертах, он описывал подробно, в мельчайших
деталях; представляя длинные списки слов, уловленных ночью в лесу, подробные
описания розоватых существ, шнырявших в сумерках в густых зарослях возле
холмов, а также чудовищные космогонические рассуждения, извлеченные из
собственных научных исследований и бесконечных разговоров с самозванным
безумным шпионом, наложившим на себя руки. Я столкнулся с именами, которые
встречал ранее лишь в контексте самых зловещих предположений - Йюггот,
Великий Цтулху, Тсатхоггуа, Йог-Стохотх, Р'льех, Ньярлатхотеп, Азатхотх,
Хастур, Йян, Ленг, Озеро Хали, Бетмура, Желтый Знак, Л'мур-Катхулос, Брэн и
Магнум Инноминандум - и был перенесен через безвестные эпохи и непостижимые
измерения в миры древних, открытых реальностей, о которых безумный автор
"Некрономикона" лишь смутно догадывался. Мне было сообщено о хранилищах
первичной жизни и о потоках, вытекавших оттуда; и, наконец, о струйках этих
потоков, которые оказались связанными с судьбами нашей планеты.
Я не в силах был собраться с мыслями; и если ранее я пытался многие
вещи объяснять, то теперь начинал верить в самые аномальные и невероятные
чудеса. Массив конкретных доказательств был грандиозен и подавлял, а
спокойная, холодная научная манера Эйкели - в которой не было ни грана
фанатизма, истерики или экстравагантности - сильнейшим образом повлияла на
мое восприятие проблемы и на мои оценки. Когда я отложил письмо в строну, то
уже мог понять опасения автора и был готов предпринять все возможное, чтоб
помешать людям посетить эту дикую местность. Даже сейчас, когда время
притупило мои тогдашние впечатления и во многом стерло из памяти мои
тогдашние сомнения и переживания, даже теперь есть такие фрагменты в письме
Эйкели, которые я не рискну привести и даже не доверю бумаге. Я почти рад,
что это письмо и запись фонографа теперь исчезли, - и я желал бы, по
причинам, которые скоро станут ясны, чтобы новая планета по ту сторону
Нептуна не была открыта.
После прочтения письма я прекратил все публичные выступления по поводу
кошмара в Вермонте. Доводы моих оппонентов оставил без ответа или отложил в
сторону, сделав неопределенные обещания вернуться к ним впоследствии, и в
конце концов дискуссия была предана забвению. Последнюю часть мая и весь
июнь мы поддерживали оживленную переписку с Эйкели. Правда, время от времени
письма терялись, и мы были вынуждены восстанавливать написанное и тратить
много сил на копирование. Главной нашей целью было сравнить собственные
подходы к загадочным мифам, чтобы добиться согласованного представления о
связи ужасных явлений в Вермонте со структурой и содержанием примитивных
мифов.
Прежде всего, мы согласились, что эти ужасные существа и адское Ми-Го
из Гималаев были кошмарными воплощениями одного порядка. Тут были также
захватывающие зоологические гипотезы, которые я предпочел обсудить с
профессором Декстером из своего колледжа, несмотря на категорическое
требование Эйкели никому не сообщать о возникшей перед нами проблеме. Если я
и нарушил это требование, то лишь потому, что считал: на этой стадии
предупреждение относительно опасности вермонтских холмов - и гималайских
пиков, на которые отчаянные исследователи стремились забраться, - более
отвечает интересам людей, чем молчание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12