Отличный магазин Wodolei
Я пришел переправиться через твою многоводную реку. Я пришел быть сжатым твоей тесной пазухой, быть придавленным твоим широким сапогом. Ту, что светлее месяца, ту, что чище воды, сестру твою Банучичек пришел я сватать за Бамсы Бейрека.
Дели Кочар остолбенел. Некоторое время он дико смотрел на Деде Коркута, потом вскочил с места как ужаленный и завопил:
— Эй, кто там! Оружие мое несите, черного жеребца ведите!
Привели черного жеребца, принесли оружие, Дели Кочар вскочил на коня, выхватил меч. Деде Коркут тоже не медлил: он поскакал. Дели Кочар кинулся в погоню. Один жеребец под Деде Коркутом устал, он перескочил на другого. Дели Кочар настиг Деде Коркута, занес над его головой меч и хотел уже поразить его.
Деде Коркут молвил:
— Да засохнет нечестивая рука!
И рука Дели Кочара застыла в воздухе.
— Помоги! Помоги! — вскричал Дели Кочар. — Деде, исцели мне руку, я отдам сестру за Бамсы Бейрека!
Деде Коркут молвил:
— Хорошо, опусти руку!
И рука Дели Кочара стала здоровой. Он опустил ее и сказал:
— Дадите ли вы мне то, чего потребую за сестру?
— Дадим! Скажи, чего ты хочешь?
— Тысячу верблюдов, никогда не видавших самки. Тысячу жеребцов, никогда не покрывавших кобылы. Тысячу баранов, никогда не знавших овцы. Тысячу бесхвостых и безухих псов. Да еще тысячу блох.
— Чего? Блох?
— Да, блох! Тысячу! Если хоть на одну будет меньше, я тебя убью.
Деде Коркут вернулся в дом Бейбуры. Бейбура спросил:
— Деде, парень или девчонка?
Деде ответил:
— Парень.
— А как ты спасся из рук Дели Кочара?
— Да уж спасся! И девушку высватал.
Деде Коркут передал условия Дели Кочара. Они посмеялись, но Бейбура задумался.
— Хорошо, Деде, — сказал он. — Если я все устрою, блох ты добудешь?
— Добуду.
Табуны жеребцов, стада верблюдов, отары овец двигались к Дели Кочару.
Дели Кочар стоял подле моста, тянул вино из кувшина и пересчитывал их.
— Три по тридцать, пять по тридцать, десять по тридцать…
Наконец он пересчитал и собак:
— Тысяча! — сказал он и вдруг обернулся к Деде Коркуту: — Деде! А где мои блохи?
— Ах, Кочар, сынок, я собрал всех блох в одном месте. Пойдем отберем тех, которые пожирнее, а худых оставим. Ступай за мной.
Деде Коркут привел Кочара на скотный двор.
— Раздевайся, — сказал он.
— Зачем? — спросил Кочар.
— Ну как же! А то они спрячутся в складках одежды и многих недосчитаемся.
Дели Кочар разделся догола. Деде Коркут ввел его в загон, закрыл дверь. Загон был полон блох. Блохи впились в тело Дели Кочара. Кочар видит — сил нет выдержать, завопил в голос:
— На помощь, Деде, спасай! Ради бога, отвори, дай мне выйти!
Деде Коркут стоял снаружи и усмехался:
— Кочар, сынок, что ты шумишь? Ведь ты просил об этом. Пересчитай, их ровно тысяча! Может, не нравятся? Жирных возьми, тощих оставь.
Дели Кочар выл:
— Увы, Деде, взял бы господь и жирных, и тощих! Выведи меня отсюда, Деде! Да буду я твоей жертвой! Ой!…
Вопли Кочара поднимались до небес. Деде Коркут открыл дверь. Голый Кочар выскочил из загона, его облепили блохи, лица не было видно. Он упал к ногам Деде.
— Ради бога, помилуй меня, — твердил он, — всех баранов зарежу в твою честь!
Деде Коркут сказал:
— Беги, сынок, в воду окунись.
Дели Кочар помчался к реке, кинулся в воду.
Деде Коркут прискакал в край огузов. Издалека он начал кричать:
— Магарыч! Магарыч!
Бейбура вышел ему навстречу, разбил яйцо о лоб его коня.
В доме Бейбуры начались приготовления к свадьбе.
Из тканей, предназначенных для невесты, связывали узлы, составляли тюки. Чулки, обувь, уголь, дрова, луковицы, полотенца — все это отложили в сторону, ибо это знаки бедности, темноты, холода, голода, разлуки.
Бараньи рога обвивали красной лентой, морды и ноги красили хной. На шеи коням вешали кисточки. Украшали верблюдов бубенцами.
Банучичек в своем шатре шила Бейреку белый кафтан. Фатьма Брюхатая клала хну на головы, руки, ноги матери Бейрека — Айны Мелек и трех его сестер — Гюнай, Айсёль и Гюнёль.
Гысырджа Енгя клала хну на голову, руки и ноги Банучичек, подкрашивала щеки румянами, глаза и брови — сурьмой…
Утром Бейрек с товарищами вышел на равнину, примыкающую к земле огузской.
Джигит, когда женился, должен был пустить стрелу, Где падала стрела, там ставили свадебный шатер.
Бейрек тоже натянул лук, пустил стрелу. Где упала стрела, он поставил свой свадебный шатер. Джигиты начали скачки.
В группе молодых наездников Бейрека был Ялынджык. Хотя лицо его улыбалось, в сердце у него запеклась черная кровь.
Прискакали всадники от Банучичек, привезли тюки с подарками. Дали Бейреку сшитый Банучичек белый кафтан. Бейрек вошел в свой шатер, вышел оттуда в белом кафтане. Один из дружков молвил:
— Поздравляю, носи на здоровье!
Бейрек отвечал:
— Отчего вы такие грустные?
Другой дружок молвил:
— Как нам не грустить? Ты в новом кафтане, а мы — в старых.
Бейрек отвечал:
— Что из-за таких пустяков огорчаться? Сегодня я надел, завтра ты наденешь. Семь дней, семь ночей будет свадьба, каждый день пусть кто-либо из вас надевает, а потом отдадим бедному.
Семь дней, семь ночей длилась свадьба. Джигиты стреляли в быков, козлов, оленей, выбитых на скалах Гобустана, скакали на конях, бились на мечах, боролись, водили хороводы. И каждый день белый кафтан Бейрека красовался на одном из его молодых друзей.
А на Фиалковом эйлаге Гыз-Беновша тоже кипела праздничная суматоха. На Банучичек надевали свадебное платье. Гысырджа Енгя держала перед ней зеркало, мать повязывала ей красный тюрбан.
Джигиты постарше собрались в шатре Бейбуры. Здесь были и Газан, и Алп Аруз, и Аман, и Карабудаг. Деде Коркут играл на кобзе и пел:
— Ах, госпожа моя!
Сколько б ни сыпал снег, к весне растает;
Цветами-травами покрытый луг к осени пожелтеет;
Из вешних вод моря не получится;
Из пепла холма не насыпать;
Из старого хлопка холста не соткать;
Из старого врага друга не сделать;
Если девушка у матери не научится, чести не сбережет;
Если сын у отца не научится, стола не накроет;
Сын создание отца. Один из двух его глаз.
И еще пел Деде Коркут. Послушаем, что он пел:
— Ах, госпожа моя!
Чем булатный меч в нечистой руке, лучше безоружность;
Чем высокий дом без добрых гостей, лучше бездомовье;
Чем горькие травы, которых конь не берет, лучше пустыня;
Чем горькие воды, которых человек не пьет, лучше безводье;
Чем негодный сын, отцово имя уронивший, лучше бездетность;
Чем дурное семя в материнской утробе, лучше бесплодье.
Ах, госпожа моя!
Кончил петь Деде Коркут, джигиты разошлись по одному, по два, каждый двинулся к себе домой.
…На краю стойбища были развалины; ночью, в лунном свете они отбрасывали причудливые тени. Здесь выли бродячие собаки, ухали совы. К одной из стен прижались двое. Их можно было узнать по теням: один из них Алп Аруз, другой — человек под черным башлыком.
Говорил Алп Аруз:
— Кыпчак Мелик не торопится, ждет случая. Значит, надо найти другой путь. Договоримся с каганом крепости Бейбурд. Поскорее скачи, отнеси весть в крепость Бейбурд. Скажи кагану, что Дели Кочар обещал свою сестру его племяннику, а сам изменил слову: отдал девушку Бейреку на Сером жеребце. Завтра ночью они войдут в свадебный шатер. Скажи: если уберут Бейрека, Газан тоже пропал. Его опора — Бейрек.
Человек под черным башлыком вскочил на коня. Когда он скакал, не было слышно стука копыт. Всадник растаял в темноте, исчез с глаз долой.
Банучичек лежала в своем шатре, через открытую дверь смотрела в небо, на утреннюю звезду, нюхала брошенные у подушки вороха полыни. Сон не шел к ней.
Бейрек в своем шатре тоже нюхал полынь, смотрел на звезду, думал. Понемногу сон сморил его, он смежил веки, заснул.
Свадебный шатер Бейрека стоял посреди пустынной бескрайней степи. На расстоянии семи деревьев не видать искорки, не слыхать шороха. Только откуда-то доносится пение птицы Исаг-Мусаг. Серый жеребец Бейрека далеко, в табуне. У Серого жеребца была привычка: как почует запах врага, начинает бить копытом, пыль поднимает столбом. Вот и теперь он стоял и рыл копытом землю, фыркал, ржал, но никто его не слышал.
Под покровом ночи восемь всадников тихо сошли с коней и, оглядываясь, подошли к свадебному шатру. Семеро с толстым арканом вошли в шатер, а один стоял в засаде. Из шатра послышался глухой стон, и вскоре семеро вышли оттуда. Выволокли связанного Бейрека с заткнутым ртом, кинули его на спину коня и ускакали так же тихо, как появились. Семеро ускакали, один остался. Оставшийся был под черным башлыком. Только всадники скрылись, он выхватил меч и с безмерной злобой начал кромсать шатер. Злоба его не остывала, он вскочил на коня и стал топтать остатки шатра копытами. Сровнял его с землей и ускакал.
В доме Газана собрались джигиты. Был здесь и Деде Коркут.
Газан молвил:
— Деде, что посоветуешь?
Деде Коркут ответил:
— Что под землей делается — змея знает, что на земле — человек. Пошли джигитов на четыре стороны света, пусть принесут весть — жив Бейрек или мертв.
Газан молвил:
— Аман пусть отправится на восток, Дондар — на запад, Карабудаг пусть принесет весть с южной, солнечной стороны горы Аладаг; Ялынджык — с северной, теневой стороны горы Газылык. Тому, кто проведает, что Бейрек жив, дам богатство. Кто удостоверит, что он мертв, получит
Банучичек.
Джигиты сели на коней, поскакали на четыре стороны света.
Оставшиеся ждали. Ждал Газан. Банучичек не отрывала взора от дороги. Отец Бейрека, его мать и сестры стояли на перекрестке.
Аман вернулся, покачал головой.
— Не нашлось никого, кто сказал бы, что видел Бейрека, — молвил он.
Дондар вернулся, потупил взор:
— Нет никаких следов.
Карабудаг вернулся:
— Не нашел я следов Бейрека.
Ялынджык появился, спешился и зарыдал.
— О Бейрек, милый брат… — приговаривал он. — Мой друг, не достигший желанного…
Газан сказал:
— Ялынджык, что за весть ты принес?
М Какую весть я мог принести, хан Газан? Лучше б я ее вовсе не приносил. Презренный враг выкрал Бейрека, разрезал на части, разбросал по горам и долам на добычу воронам и ястребам…
Газан сказал:
— А как ты узнал об этом?
Ялынджык, плача, достал из сумки окровавленный белый кафтан Бейрека, тот самый, что шила ему Банучичек.
— Вот кафтан Бейрека, — молвил он, — невеста шила.
Газан сказал:
— Мы его не узнаём. Отнесите к невесте. Раз шила, узнает.
Кафтан принесли Банучичек. Увидев его в крови, Банучичек громко зарыдала:
— Увы, мой царь, мой джигит! Увы, мой сокол-джигит, властитель моих алых губ, отрада моих очей, опора моей головы! Не насмотрелась я досыта на твое лицо, хан мой, джигит! Куда же ты ушел, оставил меня одну, о Бейрек!
Стеная, она разорвала ворот, вонзила острые ногти в белое лицо, стала бить себя, стала раздирать алые щеки, подобные осеннему яблоку.
В край огузский пришло горе. Бейбура бросил наземь чалму, оделся в черное, разорвал ворот, зарыдал, приговаривая:
— Сын, сын мой!
Айна Мелек рвала на себе волосы. Сестры плакали и кричали, приговаривая:
— Увы, брат, милый брат! Наш единственный брат, не достигший желанного!
Сняли сестры белую одежду, надели черную. Газан-хан снял белую одежду, надел черную. Друзья Бейрека, все огузские джигиты сняли белое, надели черное. Они устали надеяться.
Мать Бейрека, сестры, Банучичек положили перед собой одежды его и стали плакать, причитая:
— О сын, о брат, о Бейрек! Как луна ты родился, как солнце ты закатился. Да буду я жертвой твоей равнины, твоей горы, где пасутся козы! О Бейрек, под ним Серый жеребец, в руке — черная плеть, спина — как утес, за плечами — девяносто стрел, кинжал серебряный, меч стальной, разрывающий грудь врага! О Бейрек, львиное сердце, бар-сова хитрость! О Бейрек, фиалковые усы, ростом с кипарис, торсом как стальные врата, грудь широкая, о Бейрек! Глаза — ловцы девушек, язык — услада девушек, куда ты ушел, Бейрек! Путь твой далек, не уходи, слезы наши льются, не уходи, о Бейрек! Исчезнувший брат, пропавший сын, вай!…
У Серого жеребца отрезали хвост, положили ему на круп одежду Бейрека, его окровавленный кафтан, поверх — черное покрывало. Отец Бейрека, его мать, сестры, Банучичек впереди коня обошли весь край, пришли к поверженному шатру.
Айна Мелек сказала:
— Дитя мое, свадебный шатер стал твоей могилой! Господь и могилой тебя обделил…
Вдруг Серый жеребец фыркнул, скинул одежду Бейрека и ускакал. За ним никто не погнался. Конь скакал, удалялся из глаз, исчез совсем…
Крепость Бейбурд стояла высоко в горах, выше облаков. По извилистым тропам взбирались семеро всадников. Впереди брел пеший — руки связаны за спиной, ноги в цепях. Это был Бейрек. Открываются железные ворота, отряд входит внутрь, железные ворота запираются…
… Деде Коркут играет на кобзе:
— История Бейрека очень длинна, есть у нее продолжение. А теперь о ком расскажу? О Бекиле…
Однажды Бекил снова вышел на охоту, и тут прискакал к нему гонец Газан-хана, пригласил Бекила в дом Газана.
Бекил продырявил уши пойманных джейранов, взял с собой добычу, преподнес джейранов Газану.
Газан же приказал дать Бекилу меч, дубину, резвого коня и добрый кафтан. В это время появился Дондар. Он тоже возвращался с охоты, джейранов поймал. Положил их перед Бекилом.
— Бекил, по праву добыча твоя, — сказал он, показывая на продырявленные уши.
Джигиты посмеялись. Алп Аруз сказал:
— Чья же это заслуга — Бекила или его коня?
Аман сказал:
— Конечно, Бекила!
Крепкое, семилетней выдержки красное вино ударило Газану в голову. Газан сказал:
— Если б конь не трудился, Бекил бы не гордился. Заслуга — коня!
Бекил встал и, обращаясь к Газану, сказал:
— Ты облил меня грязью перед лицом джигитов. Положил Бекил перед Газаном его подарки, вышел вон.
Подали ему коня, он сел и поскакал домой. Жена вышла ему навстречу:
— Мой джигит, — сказала она, — ты отправлялся в дом Газана веселый, а возвращаешься мрачный, в чем причина?
Бекил молвил:
— Взоры Газана от нас отвратились. Собирайтесь, уйдем в Грузию. Я в обиде на Газана.
Жена отвечала:
— Мой джигит, не говори так, не решай поспешно. Если в душу закралась обида, ее разгонит вино.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12
Дели Кочар остолбенел. Некоторое время он дико смотрел на Деде Коркута, потом вскочил с места как ужаленный и завопил:
— Эй, кто там! Оружие мое несите, черного жеребца ведите!
Привели черного жеребца, принесли оружие, Дели Кочар вскочил на коня, выхватил меч. Деде Коркут тоже не медлил: он поскакал. Дели Кочар кинулся в погоню. Один жеребец под Деде Коркутом устал, он перескочил на другого. Дели Кочар настиг Деде Коркута, занес над его головой меч и хотел уже поразить его.
Деде Коркут молвил:
— Да засохнет нечестивая рука!
И рука Дели Кочара застыла в воздухе.
— Помоги! Помоги! — вскричал Дели Кочар. — Деде, исцели мне руку, я отдам сестру за Бамсы Бейрека!
Деде Коркут молвил:
— Хорошо, опусти руку!
И рука Дели Кочара стала здоровой. Он опустил ее и сказал:
— Дадите ли вы мне то, чего потребую за сестру?
— Дадим! Скажи, чего ты хочешь?
— Тысячу верблюдов, никогда не видавших самки. Тысячу жеребцов, никогда не покрывавших кобылы. Тысячу баранов, никогда не знавших овцы. Тысячу бесхвостых и безухих псов. Да еще тысячу блох.
— Чего? Блох?
— Да, блох! Тысячу! Если хоть на одну будет меньше, я тебя убью.
Деде Коркут вернулся в дом Бейбуры. Бейбура спросил:
— Деде, парень или девчонка?
Деде ответил:
— Парень.
— А как ты спасся из рук Дели Кочара?
— Да уж спасся! И девушку высватал.
Деде Коркут передал условия Дели Кочара. Они посмеялись, но Бейбура задумался.
— Хорошо, Деде, — сказал он. — Если я все устрою, блох ты добудешь?
— Добуду.
Табуны жеребцов, стада верблюдов, отары овец двигались к Дели Кочару.
Дели Кочар стоял подле моста, тянул вино из кувшина и пересчитывал их.
— Три по тридцать, пять по тридцать, десять по тридцать…
Наконец он пересчитал и собак:
— Тысяча! — сказал он и вдруг обернулся к Деде Коркуту: — Деде! А где мои блохи?
— Ах, Кочар, сынок, я собрал всех блох в одном месте. Пойдем отберем тех, которые пожирнее, а худых оставим. Ступай за мной.
Деде Коркут привел Кочара на скотный двор.
— Раздевайся, — сказал он.
— Зачем? — спросил Кочар.
— Ну как же! А то они спрячутся в складках одежды и многих недосчитаемся.
Дели Кочар разделся догола. Деде Коркут ввел его в загон, закрыл дверь. Загон был полон блох. Блохи впились в тело Дели Кочара. Кочар видит — сил нет выдержать, завопил в голос:
— На помощь, Деде, спасай! Ради бога, отвори, дай мне выйти!
Деде Коркут стоял снаружи и усмехался:
— Кочар, сынок, что ты шумишь? Ведь ты просил об этом. Пересчитай, их ровно тысяча! Может, не нравятся? Жирных возьми, тощих оставь.
Дели Кочар выл:
— Увы, Деде, взял бы господь и жирных, и тощих! Выведи меня отсюда, Деде! Да буду я твоей жертвой! Ой!…
Вопли Кочара поднимались до небес. Деде Коркут открыл дверь. Голый Кочар выскочил из загона, его облепили блохи, лица не было видно. Он упал к ногам Деде.
— Ради бога, помилуй меня, — твердил он, — всех баранов зарежу в твою честь!
Деде Коркут сказал:
— Беги, сынок, в воду окунись.
Дели Кочар помчался к реке, кинулся в воду.
Деде Коркут прискакал в край огузов. Издалека он начал кричать:
— Магарыч! Магарыч!
Бейбура вышел ему навстречу, разбил яйцо о лоб его коня.
В доме Бейбуры начались приготовления к свадьбе.
Из тканей, предназначенных для невесты, связывали узлы, составляли тюки. Чулки, обувь, уголь, дрова, луковицы, полотенца — все это отложили в сторону, ибо это знаки бедности, темноты, холода, голода, разлуки.
Бараньи рога обвивали красной лентой, морды и ноги красили хной. На шеи коням вешали кисточки. Украшали верблюдов бубенцами.
Банучичек в своем шатре шила Бейреку белый кафтан. Фатьма Брюхатая клала хну на головы, руки, ноги матери Бейрека — Айны Мелек и трех его сестер — Гюнай, Айсёль и Гюнёль.
Гысырджа Енгя клала хну на голову, руки и ноги Банучичек, подкрашивала щеки румянами, глаза и брови — сурьмой…
Утром Бейрек с товарищами вышел на равнину, примыкающую к земле огузской.
Джигит, когда женился, должен был пустить стрелу, Где падала стрела, там ставили свадебный шатер.
Бейрек тоже натянул лук, пустил стрелу. Где упала стрела, он поставил свой свадебный шатер. Джигиты начали скачки.
В группе молодых наездников Бейрека был Ялынджык. Хотя лицо его улыбалось, в сердце у него запеклась черная кровь.
Прискакали всадники от Банучичек, привезли тюки с подарками. Дали Бейреку сшитый Банучичек белый кафтан. Бейрек вошел в свой шатер, вышел оттуда в белом кафтане. Один из дружков молвил:
— Поздравляю, носи на здоровье!
Бейрек отвечал:
— Отчего вы такие грустные?
Другой дружок молвил:
— Как нам не грустить? Ты в новом кафтане, а мы — в старых.
Бейрек отвечал:
— Что из-за таких пустяков огорчаться? Сегодня я надел, завтра ты наденешь. Семь дней, семь ночей будет свадьба, каждый день пусть кто-либо из вас надевает, а потом отдадим бедному.
Семь дней, семь ночей длилась свадьба. Джигиты стреляли в быков, козлов, оленей, выбитых на скалах Гобустана, скакали на конях, бились на мечах, боролись, водили хороводы. И каждый день белый кафтан Бейрека красовался на одном из его молодых друзей.
А на Фиалковом эйлаге Гыз-Беновша тоже кипела праздничная суматоха. На Банучичек надевали свадебное платье. Гысырджа Енгя держала перед ней зеркало, мать повязывала ей красный тюрбан.
Джигиты постарше собрались в шатре Бейбуры. Здесь были и Газан, и Алп Аруз, и Аман, и Карабудаг. Деде Коркут играл на кобзе и пел:
— Ах, госпожа моя!
Сколько б ни сыпал снег, к весне растает;
Цветами-травами покрытый луг к осени пожелтеет;
Из вешних вод моря не получится;
Из пепла холма не насыпать;
Из старого хлопка холста не соткать;
Из старого врага друга не сделать;
Если девушка у матери не научится, чести не сбережет;
Если сын у отца не научится, стола не накроет;
Сын создание отца. Один из двух его глаз.
И еще пел Деде Коркут. Послушаем, что он пел:
— Ах, госпожа моя!
Чем булатный меч в нечистой руке, лучше безоружность;
Чем высокий дом без добрых гостей, лучше бездомовье;
Чем горькие травы, которых конь не берет, лучше пустыня;
Чем горькие воды, которых человек не пьет, лучше безводье;
Чем негодный сын, отцово имя уронивший, лучше бездетность;
Чем дурное семя в материнской утробе, лучше бесплодье.
Ах, госпожа моя!
Кончил петь Деде Коркут, джигиты разошлись по одному, по два, каждый двинулся к себе домой.
…На краю стойбища были развалины; ночью, в лунном свете они отбрасывали причудливые тени. Здесь выли бродячие собаки, ухали совы. К одной из стен прижались двое. Их можно было узнать по теням: один из них Алп Аруз, другой — человек под черным башлыком.
Говорил Алп Аруз:
— Кыпчак Мелик не торопится, ждет случая. Значит, надо найти другой путь. Договоримся с каганом крепости Бейбурд. Поскорее скачи, отнеси весть в крепость Бейбурд. Скажи кагану, что Дели Кочар обещал свою сестру его племяннику, а сам изменил слову: отдал девушку Бейреку на Сером жеребце. Завтра ночью они войдут в свадебный шатер. Скажи: если уберут Бейрека, Газан тоже пропал. Его опора — Бейрек.
Человек под черным башлыком вскочил на коня. Когда он скакал, не было слышно стука копыт. Всадник растаял в темноте, исчез с глаз долой.
Банучичек лежала в своем шатре, через открытую дверь смотрела в небо, на утреннюю звезду, нюхала брошенные у подушки вороха полыни. Сон не шел к ней.
Бейрек в своем шатре тоже нюхал полынь, смотрел на звезду, думал. Понемногу сон сморил его, он смежил веки, заснул.
Свадебный шатер Бейрека стоял посреди пустынной бескрайней степи. На расстоянии семи деревьев не видать искорки, не слыхать шороха. Только откуда-то доносится пение птицы Исаг-Мусаг. Серый жеребец Бейрека далеко, в табуне. У Серого жеребца была привычка: как почует запах врага, начинает бить копытом, пыль поднимает столбом. Вот и теперь он стоял и рыл копытом землю, фыркал, ржал, но никто его не слышал.
Под покровом ночи восемь всадников тихо сошли с коней и, оглядываясь, подошли к свадебному шатру. Семеро с толстым арканом вошли в шатер, а один стоял в засаде. Из шатра послышался глухой стон, и вскоре семеро вышли оттуда. Выволокли связанного Бейрека с заткнутым ртом, кинули его на спину коня и ускакали так же тихо, как появились. Семеро ускакали, один остался. Оставшийся был под черным башлыком. Только всадники скрылись, он выхватил меч и с безмерной злобой начал кромсать шатер. Злоба его не остывала, он вскочил на коня и стал топтать остатки шатра копытами. Сровнял его с землей и ускакал.
В доме Газана собрались джигиты. Был здесь и Деде Коркут.
Газан молвил:
— Деде, что посоветуешь?
Деде Коркут ответил:
— Что под землей делается — змея знает, что на земле — человек. Пошли джигитов на четыре стороны света, пусть принесут весть — жив Бейрек или мертв.
Газан молвил:
— Аман пусть отправится на восток, Дондар — на запад, Карабудаг пусть принесет весть с южной, солнечной стороны горы Аладаг; Ялынджык — с северной, теневой стороны горы Газылык. Тому, кто проведает, что Бейрек жив, дам богатство. Кто удостоверит, что он мертв, получит
Банучичек.
Джигиты сели на коней, поскакали на четыре стороны света.
Оставшиеся ждали. Ждал Газан. Банучичек не отрывала взора от дороги. Отец Бейрека, его мать и сестры стояли на перекрестке.
Аман вернулся, покачал головой.
— Не нашлось никого, кто сказал бы, что видел Бейрека, — молвил он.
Дондар вернулся, потупил взор:
— Нет никаких следов.
Карабудаг вернулся:
— Не нашел я следов Бейрека.
Ялынджык появился, спешился и зарыдал.
— О Бейрек, милый брат… — приговаривал он. — Мой друг, не достигший желанного…
Газан сказал:
— Ялынджык, что за весть ты принес?
М Какую весть я мог принести, хан Газан? Лучше б я ее вовсе не приносил. Презренный враг выкрал Бейрека, разрезал на части, разбросал по горам и долам на добычу воронам и ястребам…
Газан сказал:
— А как ты узнал об этом?
Ялынджык, плача, достал из сумки окровавленный белый кафтан Бейрека, тот самый, что шила ему Банучичек.
— Вот кафтан Бейрека, — молвил он, — невеста шила.
Газан сказал:
— Мы его не узнаём. Отнесите к невесте. Раз шила, узнает.
Кафтан принесли Банучичек. Увидев его в крови, Банучичек громко зарыдала:
— Увы, мой царь, мой джигит! Увы, мой сокол-джигит, властитель моих алых губ, отрада моих очей, опора моей головы! Не насмотрелась я досыта на твое лицо, хан мой, джигит! Куда же ты ушел, оставил меня одну, о Бейрек!
Стеная, она разорвала ворот, вонзила острые ногти в белое лицо, стала бить себя, стала раздирать алые щеки, подобные осеннему яблоку.
В край огузский пришло горе. Бейбура бросил наземь чалму, оделся в черное, разорвал ворот, зарыдал, приговаривая:
— Сын, сын мой!
Айна Мелек рвала на себе волосы. Сестры плакали и кричали, приговаривая:
— Увы, брат, милый брат! Наш единственный брат, не достигший желанного!
Сняли сестры белую одежду, надели черную. Газан-хан снял белую одежду, надел черную. Друзья Бейрека, все огузские джигиты сняли белое, надели черное. Они устали надеяться.
Мать Бейрека, сестры, Банучичек положили перед собой одежды его и стали плакать, причитая:
— О сын, о брат, о Бейрек! Как луна ты родился, как солнце ты закатился. Да буду я жертвой твоей равнины, твоей горы, где пасутся козы! О Бейрек, под ним Серый жеребец, в руке — черная плеть, спина — как утес, за плечами — девяносто стрел, кинжал серебряный, меч стальной, разрывающий грудь врага! О Бейрек, львиное сердце, бар-сова хитрость! О Бейрек, фиалковые усы, ростом с кипарис, торсом как стальные врата, грудь широкая, о Бейрек! Глаза — ловцы девушек, язык — услада девушек, куда ты ушел, Бейрек! Путь твой далек, не уходи, слезы наши льются, не уходи, о Бейрек! Исчезнувший брат, пропавший сын, вай!…
У Серого жеребца отрезали хвост, положили ему на круп одежду Бейрека, его окровавленный кафтан, поверх — черное покрывало. Отец Бейрека, его мать, сестры, Банучичек впереди коня обошли весь край, пришли к поверженному шатру.
Айна Мелек сказала:
— Дитя мое, свадебный шатер стал твоей могилой! Господь и могилой тебя обделил…
Вдруг Серый жеребец фыркнул, скинул одежду Бейрека и ускакал. За ним никто не погнался. Конь скакал, удалялся из глаз, исчез совсем…
Крепость Бейбурд стояла высоко в горах, выше облаков. По извилистым тропам взбирались семеро всадников. Впереди брел пеший — руки связаны за спиной, ноги в цепях. Это был Бейрек. Открываются железные ворота, отряд входит внутрь, железные ворота запираются…
… Деде Коркут играет на кобзе:
— История Бейрека очень длинна, есть у нее продолжение. А теперь о ком расскажу? О Бекиле…
Однажды Бекил снова вышел на охоту, и тут прискакал к нему гонец Газан-хана, пригласил Бекила в дом Газана.
Бекил продырявил уши пойманных джейранов, взял с собой добычу, преподнес джейранов Газану.
Газан же приказал дать Бекилу меч, дубину, резвого коня и добрый кафтан. В это время появился Дондар. Он тоже возвращался с охоты, джейранов поймал. Положил их перед Бекилом.
— Бекил, по праву добыча твоя, — сказал он, показывая на продырявленные уши.
Джигиты посмеялись. Алп Аруз сказал:
— Чья же это заслуга — Бекила или его коня?
Аман сказал:
— Конечно, Бекила!
Крепкое, семилетней выдержки красное вино ударило Газану в голову. Газан сказал:
— Если б конь не трудился, Бекил бы не гордился. Заслуга — коня!
Бекил встал и, обращаясь к Газану, сказал:
— Ты облил меня грязью перед лицом джигитов. Положил Бекил перед Газаном его подарки, вышел вон.
Подали ему коня, он сел и поскакал домой. Жена вышла ему навстречу:
— Мой джигит, — сказала она, — ты отправлялся в дом Газана веселый, а возвращаешься мрачный, в чем причина?
Бекил молвил:
— Взоры Газана от нас отвратились. Собирайтесь, уйдем в Грузию. Я в обиде на Газана.
Жена отвечала:
— Мой джигит, не говори так, не решай поспешно. Если в душу закралась обида, ее разгонит вино.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12