Как-то не вязалась с дедовской основательностью в
отношении к делу по нашим меркам посредственность знаний. Так то наши
мерки! Видно в прежние времена к словам относились сугубо серьезно, и
если знания испытываемого удовлетворяли, да еще и весьма удовлетворяли
испытателей, то лекарь получал диплом с отличием...
По сему и на основании Высочайше утвержденного мнения Государствен-
ного Совета 5 ноября 1885 года, г. Кураев, в заседании медицинской ис-
пытательной комиссии 14 Октября 1901 года, удостоен степени лекаря с
отличием со всеми правами и преимуществами, поименованными как в озна-
ченном Высочайше утвержденном мнении Государственного Совета, так и в
ст.92 устава университетов 1884 года.
В удостоверение сего и дан сей диплом г. Кураеву за надлежащею под-
писью и с приложением печати Управления Харьковского округа.
Город Харьков. Ноября 30 дня 1901 года. Попечитель Харьковского
учебного округа М. Алексеенко Председатель Медицинской испытатель-
ной комиссии И. Клейн Правитель канцелярии Н. Зимович Сам диплом
являет собою несгибаемой твердости лист плотной бумаги
размером в два машинописных листа, составленных рядом. И хотя хранится
он сложенным вчетверо, но в развернутом виде топорщится и при чтении
удерживать сей диплом приходится двумя руками. Смею полагать, что нес-
гибаемую силу придает сему диплому "Факультетское обещание", набранное
на обратной стороне тем же торжественным типографским шрифтом, что и
весь текст диплома.
ФАКУЛЬТЕТСКОЕ ОБЕЩАНИЕ Принимая с глубо-
кой признательностью даруемые мне наукою права врача
и постигая всю важность обязанностей, возлагаемых на меня сим званием,
я даю обещание в течение всей своей жизни ничем не помрачить чести
сословия, в которое ныне вступаю. Обещаю во всякое время помогать, по
лучшему моему разумению, прибегающим к моему пособию страждущим; свято
хранить вверенные мне семейные тайны и не употреблять во зло оказывае-
мого мне доверия. Обещаю продолжать изучать врачебную науку и способс-
твовать всеми своими силами ея процветанию, сообщая ученому свету все,
что открою. Обещаю не заниматься приготовлением и продажею тайных
средств. Обещаю быть справедливым к своим сотоварищам-врачам и не ос-
корблять их личности; однако же, если бы того потребовала польза боль-
ного, говорить правду прямо и без лицеприятия. В важных случаях обещаю
прибегать к советам врачей, более меня сведующих и опытных; когда же
сам буду призван на совещание, буду по совести отдавать справедливость
их заслугам и стараниям.
Какой превосходный, серьезный и практический документ! Именно "Обе-
щание", а не предосудительная, с точки зрения искреннего христианства,
языческая "клятва". Отступление от "клятвы" - преступление, "клятвоп-
реступник", это уже и приговор и несмываемое пятно, что бы там ни бор-
мотал в свое оправдание отступник. Иное дело "Обещание", и отступивше-
му от него остается дорога к чести. В "Обещании" больше и доверия и
милосердия, оно обязывает без угрозы. Человечно, хорошо!
Закончив университет, дед пожелал работать у себя на родине, куда и
был приглашен в качестве фабричного врача на Ивановскую текстильную
фабрику, где уже почти десять лет к тому времени работал мастером
Вильгельм Францевич, будущий дедушкин тесть...
Быть может, дедушка и бабушка, Николай Никандрович и Кароля Василь-
евна, как на русский манер стали звать Каролю-Марию-Юзефу, и были на
небесах предназначены исключительно друг для друга, на земле это было
понято не всеми и не сразу.
В памяти кураевских потомков сохранился некий Н. Канавин, кстати,
тоже Николай, один из соискателей бабушкиного сердца и претендентов на
ее руку. Свидетельства за подписью Н. Канавина должны быть предъявлены
для того, чтобы не возникло предосудительное мнение о том, что бабуш-
киной руки никто не искал, а потому она так долго, целых два года жда-
ла деда с войны.
Открытки, посылаемые бабушке из Лейпцига, Берлина, Парижа, подт-
верждают искренность чувств Н. Канавина и серьезность намерений. Ба-
бушка отвечала ему из Рима, Кельна, Триеста, Парижа и Москвы - Пет-
ровский бульвар, дом Трындина, кв. 9.
Ея Высокоблагородию Каролине Вильгельмовне Шмиц. Лейпциг, 13 авгус-
та 1902 г. Дорогая Кароля, получил Вашу карточку из Парижа, так же
получил из
Берлина. Благодарю за память. Я был серьезно болен. Теперь поправился,
но очень изменился. В Лейпциге, вероятно, придется пробыть еще недели
4-5 самое меньшее. Вы пишете, что, как Вам кажется, дружба наша разош-
лась. Я, Кароля, отношусь к Вам совершенно так же, как и в прошлом го-
ду. С моей стороны мое ровное чувство искренней дружбы к Вам не изме-
нится, вероятно, никогда и, если изменится наше обоюдное отношение,
то, конечно, виноват в этом не я. Итак, пишите, если найдете желание,
мне по старому адресу в Лейпциг. Жму руку. Желаю всего лучшего.
Ваш Н. Канавин Не письмо, а какое-то уведомление! "Я отношусь к Вам
совершенно так
же, как в прошлом году..." "С моей стороны мое ровное чувство" "Пиши-
те, если найдете желание..." На что рассчитывал с такими текстами этот
Канавин?! Такие письма пишут только немцы в русских водевилях, или ка-
кой-нибудь господин Лужин из страшненького романа.
Младшая сестра моего отца, стало быть, тетка, рассказывала, как в
юные свои годы, рассматривая открытки с видами Берлина, Лейпцига и Же-
невы, она спросила у своей мамы, моей бабушки, кто такой "Н. Канавин".
"Он хотел быть моим мужем", - сказала бабушка. "Как! - удивилась
юная еще в ту пору тетка, бывшая уже четвертым ре-
бенком, - тогда мы были бы не Кураевы, а Канавины?!" "Вас вообще могло
не быть", - сказала бабушка. И о Канавине, с его "ровным чувством
искренней дружбы", больше ни
слова! Претендентки на руку и сердце молодого врача, игравшего в люби-
тель-
ских концертах на скрипке и прекрасного конькобежца, документальных
свидетельств по себе не оставили, но сохранились безусловно достовер-
ные предания, во все времена имеющие хождение наравне с документами.
Это было в Воскресенске. Это было зимой. Это было на катке. Некая
Леночка Янковская, влюбленная в деда и оберегавшая его даже от
мнимых соперниц, набросилась на катке на бабушку, принародно обвиняя
ее в том, что из-за ее неловкости (это бабушкина-то неловкость!) ра-
зорвалась цепь державшихся друг за дружку катальщиков и катальщиц, так
называемая "змейка", раскрученная стоящим в центре самым сильным и
умелым конькобежцем, естественно, дедом. Доктор Кураев, уже второй год
работавший на одной из фабрик М. С. Попова, в чьей конторе на Петровке
впоследствии привольно разместилось Министерство морского флота, был
за справедливость, не думая о последствиях. Он тут же встал на защиту
бабушки, убедительно доказав, что в разрушении "змейки" ее вины нет.
"Ну и оставайся со своей Каролей!" - крикнула разобиженная Елена Ян-
ковская, уверенная в том, что худшего деду и невозможно пожелать.
Дед еще раз пристально посмотрел на бабушку, глядевшую на своего
заступника сквозь слезы доверчиво и с благодарностью, и действительно
решил остаться с ней навсегда, до последнего часа.
А Канавин не унимался. Вот она, эта открытка из Нью-Йорка с видом
высоченного, чем-то напо-
минающего нос океанского лайнера, небоскреба на углу Бродвея. Russia.
Moscow. Ея Высокопревосходительству Кароле Васильевне Шмиц. Пет-
ровский бульвар, д.Трындина, кв. 9. НЬЮ-ЙОРК. 8 дек. н/ст. 1903.
Шлю моей доброй, хорошей Кароле привет из далекой Америки, где я
уже
четыре дня. Сегодня перебрался из гостиницы в комнату. Чудная комната,
но хозяева мне не нравятся. Впрочем, обо всем я напишу как-нибудь дня-
ми письмо, а пока крепко, крепко жму Вашу руку.
Ваш Коля. Пишите, чем несказанно будете меня радовать. Письмо Ваше
получил по
приезде сюда. Большое спасибо. Как далеко продвинулся этот черт-Кана-
вин, забравшись в Америку: "моей
доброй, хорошей", и руку он уже жмет "крепко, крепко" и ждет, видите
ли, что бабушка будет его "несказанно радовать"... Не дождешься! она
будет радовать деда.
И о Канавине больше ни слова! Лучше лишний раз взять в руки и пере-
читать рождественскую открытку
образца 1903 года. Воскресенск, Звенигородского уезда, Московской гу-
бернии. Ея Высокоблагородию Кароле Васильевне Шмиц, Московская ули-
ца, в
собств. доме. Дорогая Кароля Васильевна. Шлю Вам самые сердечные поже-
лания. Дай Вам
Бог побольше сил и здоровья. Мне хорошо - немного скучаю. Болела грип-
пом, теперь лучше, хотела, чтобы и Вы меня не забывали. Николаю Ни-
кандровичу предсказываю беспримерный успех в концерте.
Целую Вас Январева. Это та самая Январева, что была некоторое время
попутчицей бабушки и
госпожи Катуар во время разъездов по Германии и Италии. Но документ
ценен упоминанием деда, а раз бабушке пишут про деда... Это значит,
что "беспримерный успех" деда в концерте для бабушки значит не меньше,
чем рождественские поздравления и пожелания здоровья! Все пока идет
отлично, главное, чтобы ничего не случилось. Никаких Канавиных, ника-
ких Гартунгов, никаких Веселаго!
Но Романов, Романов, вот где узкое место России. О, если бы Николай
Александрович Романов не позволял друзьям, родс-
твенникам, врагам, да что врагам, вовсе проходимцам, водить себя за
нос, а вместе с собой и "землю Русскую", хозяином которой он себя счи-
тал, может быть, меньше невзгод выпало бы на него самого и на его
большую семью и уж вовсе ни в чем не повинных детей, а заодно, может
быть, меньше разлук и печали досталось бы и бабушке с дедушкой.
Казалось бы, залогом европейского мира могло послужить уже то, что
на английском, немецком и русском престолах в начале века сидела род-
ня, в их жилах было очень много общей крови. Но короли, императоры и
цари не знают дружбы. Вот и русско-японская война была организована
по-родственному, по-семейному. Немецкая и английская родня русского
царя, заручившаяся поддержкой благодетельно демократических Соединен-
ных Штатов, напугали японцев аппетитами своего русского "брата". И
немцы и англичане мечтали ударить по длинной руке, искавшей своих вы-
год не в устройстве собственного дома по-человечески, а в карманах
желтолицых братьев, населяющих просторы Манчжурии и теснины Кореи. И
деньгами и вооружением и советами помогли японцам собраться в поход.
Как ни тянули царевы дипломаты переговоры с несговорчивыми японцами,
как ни пытались государевы полководцы, почему-то всегда к войнам не
готовые, уверить всех, а главным образом, самих себя в том, что войны
не будет, она грянула.
Хотя на дворе стоял январь, и для самого царя и даже для его на-
местника на Дальнем Востоке адмирала Алексеева разрыв отношений с
японцами был прямо снегом на голову. Всего тремя неделями раньше имен-
но адмирал Алексеев уверял главного инженера недостроенной главной
крепости на Дальнем Востоке, Порт-Артура: "Поезжайте, батенька, в от-
пуск, здесь у нас не предвидится никакой тревоги".
Тревоги и не было, просто японские миноносцы 26 января подошли к
Порт-Артуру да и атаковали стоявшие на внешнем рейде, не защищенные ни
минными заграждениями, ни мудростью начальства броненосцы "Цесаревич"
и "Ретвизан" и крейсер "Палладу". 24 января, когда Япония объявила о
разрыве дипломатических отношений, дальновидные и мудрые вожди России
все еще на что-то надеялись, теперь государь понял, что началась вой-
на.
Дневник императора. 1904 год. 26 января. Понедельник. Утром у меня
состоялось совещание по японскому вопросу; решено не на-
чинать самим. Завтракали: Ольга и Петя (деж.). Принимал долго губерна-
торов. Весь
день находился в приподнятом настроении! В 8 час. поехали в театр; шла
"Русалка" очень хорошо. Вернувшись домой, получил от Алексеева те-
леграмму с известием, что
этою ночью японские миноносцы произвели атаку на стоявшие на внешнем
рейде "Цесаревич", "Ретвизан" и "Палладу" и причинили им пробоины. Это
без объявления войны. Господь, да будет нам в помощь!
Вот какой был у деда царь. Утром решил "самим не начинать", а вече-
ром после "Русалки" диву дается, как же это японцы вдруг посмели на-
чать!
Дед, готовый вести бабушку к аналою, вместо свадебного подарка ку-
пил невесте путеводитель и атлас с тем, чтобы бабушка могла следить за
походом жениха на разгром Японии.
Для государя и для деда это была первая война в их жизни. Каждый
предался ей в меру своих способностей, в рамках своих обязан-
ностей и в силу понимания своего долга перед семьей и Отечеством.
Вступая в войну, российский император, среди множества титулов и
наз-
ваний имевший еще и звание "военного вождя", располагал простым и чет-
ким планом действий в три этапа. Этап первый: разгром японских сухо-
путных сил в Манчжурии. Этап второй: разгром японских военно-морских
сил на море. И, наконец, этап третий - морской десант российской пехо-
ты, артиллерии и кавалерии на японские острова, взятие Токио и оконча-
тельный разгром противника.
Для победы на море в срочном порядке строились и достраивались рос-
кошные броненосцы, закупались крейсера. Пехоты было столько, сколько
японцам и не снилось. А одно только сибирское казачье войско превосхо-
дило неважнецкую японскую кавалерию числом раз в пять.
Однако, перспективы хорошо задуманной и обеспеченной всем достояни-
ем империи войны с едва различимой с петербургского престола Японией
кое-кому не казались и с самого начала столь уж радужными.
Прогноз председателя комитета министров Витте, высказанный в начале
войны, в своей реалистической сдержанности приближался к жанру опти-
мистической трагедии: "Конечно, в конце концов мы возьмем перевес, ибо
мобилизуем все новые и новые войска, мы в результате засыпем японцев и
людьми, и орудиями войны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21