– Интересно, есть на карте эта речка? Глубоко, на самом дне забетонированной канавы, беззвучно текла мутная струя.
– Странно. Может, это река, протекающая неподалеку от станции?
При свете фонарей, выстроившихся вдоль реки, Уно вновь попытался разобраться в карте. Потом они бродили еще минут двадцать.
– Пожалуй, приеду сюда еще раз завтра утром… – в отчаянии сказала Икуко Кумэ. Часы показывали одиннадцать вечера.
– Да, сегодня, видимо, искать бесполезно, – растерянно отозвался Уно. Ему нечего было больше сказать. Он и так утомил свою спутницу, напрасно понадеявшись на карту.
– Давайте попробуем вернуться вдоль реки. Так мы должны выйти к железной дороге.
Становилось все холоднее – мороз до боли стягивал онемевшую кожу.
– Хорошо бы Асао скорее вернулся домой! Жаль его! – вздохнула Икуко Кумэ, прикрывая лицо шейным платком и зябко поеживаясь. Но тут же подумала, что для этого необходимо немедленно известить родственников.
– Не уверен, что они смогут поехать за ним завтра же утром, даже если мы разыщем их сегодня. Им ведь тоже нужно как-то подготовиться…
– То есть как?
Уно смутился, не зная, как получше объяснить смысл своих слов. Ему не хотелось разочаровывать Икуко. Он все же дозвонился Асао домой. К телефону подошла его мать. Прежде чем перейти к делу, Уно потратил уйму времени, объясняя, кто звонит, – настолько далеко для нее было все связанное со школой, в которой учился сын. Когда он наконец сообщил, что Юдзи Асао в тяжелом состоянии и находится под надзором полиции, то услышал 9 ответ лишь невнятное, растерянное бормотание. Он даже не был уверен, что она правильно поняла его. «Желательно, чтобы вы сами съездили в S. Буду с вами откровенен: Юдзи пытался покончить жизнь самоубийством» – Уно думал, что этим все сказано. Однако вместо ответа мать Асао попросила его подождать минутку и отошла от телефона. Минутка явно затянулась. Уно услышал стук двери – не иначе как она вышла позвать кого-то еще, но у него было странное ощущение, что в комнате кто-то есть. Время от времени до его слуха доносился старческий кашель и слышалось какое-то металлическое постукивание. Уно закурил – и почти докуривал сигарету, когда в трубке неожиданно раздался грубый мужской голос. Мужчина представился как дядя Юдзи. Уно пришлось еще раз рассказать ему все с самого начала.
– Так он был с женщиной? Ну и прохвост! – В трубке послышался смех.
Уно рассердился:
– Вы поедете забирать его домой?
– Домой? Да, наверное, придется, а?… Только ведь я очень занят и не могу так сразу сорваться с места! Ладно, попробую что-нибудь придумать. Может быть, съезжу туда по делам.
Уно не удовлетворил столь ненадежный ответ, и еще раз, несколько сгустив краски, он описал положение, в котором находился Юдзи. Только тогда дядя пообещал отправиться завтра. Видимо, колебания его в немалой степени были связаны и с расходом. Придется заплатить кругленькую сумму за легкомысленное поведение племянника-шалопая, и его недовольство ощущалось даже на другом конце телефонного провода.
Река делала поворот в сторону от шоссе и терялась среди бетонных громад фабрик и жилых домов. Уно и Икуко Кумэ прошли еще немного и очутились на довольно хорошо освещенной торговой улице. Большинство магазинов было уже закрыто. Над многочисленными барами и кафе покачивались на ветру бумажные фонарики.
– Сэнсэй, – позвала Икуко Кумэ, приостановившись и рассматривая на свету клочок бумаги, где был записан адрес – Дом Уэмуры должен быть где-то рядом!
Действительно, название улицы, указанное на табличке, висевшей на столбе, было именно то, что они искали. Однако, чтобы попасть к нужному дому, им пришлось свернуть в проулок, стиснутый многочисленными крохотными мастерскими и обшарпанными хибарами. Там на втором этаже жила мать Сумико Уэмуры. Она оказалась приземистой, очень полной женщиной лет сорока трех. На ней было толстое ватное кимоно, из-под которого выглядывала нарядная ночная сорочка; чистые, еще не просохшие волосы в беспорядке лежали на плечах. Пахнув на них винным перегаром, она оперлась рукой о косяк двери и с удивлением уставилась на посетителей, явившихся в столь поздний час. Икуко Кумэ объяснила, что она – классный руководитель Сумико.
– Ее здесь нет! – отрезала женщина, явно собираясь захлопнуть дверь.
– Мы знаем. Она попала в беду.
– Что-нибудь натворила? – нисколько не удивившись, осведомилась мать.
– Она отравилась! – вступил в разговор Уно, вспомнив беседу с родственниками Юдзи и решив, что лучше сразу открыть карты.
– Отравилась?…
– Да. К счастью, осталась жива, но пока нельзя с уверенностью сказать, что жизнь ее в безопасности.
Мать Сумико шагнула к нему и, вцепившись в рукав Уно, простонала:
– Это правда? Сумико отравилась? Где она? Где моя девочка?
Ее сильно накрашенное лицо, дрогнув, исказилось, на нем впервые промелькнула материнская тревога.
Уно объяснил, где находится Сумико. Женщина, замерев, пристально посмотрела ему в глаза. Казалось, ее взгляд проходит сквозь него, устремленный куда-то далеко-далеко.
В это мгновение в дверь выглянул высокий немолодой мужчина.
– Надо зайти в дом, а не стоять под дверью! – сказал он тоном человека, привыкшего приказывать окружающим.
Уно был уверен, что отец Сумико Уэмуры умер, но спросить, кем доводится ей стоявший перед ним человек, не решился.
Войдя, они оказались в небольшой двухкомнатной квартире. Комнаты были чисто прибраны. Однако обстановка в доме чем-то отличалась от обычного домашнего уюта, во всем ощущалась какая-то претензия, искусственность.
Пока Икуко Кумэ рассказывала о случившемся, мужчина, удобно устроившись за столиком в дальнем углу комнаты, потягивая пиво, смотрел телевизор. Узнав, что дочь нашли с приятелем, мать Сумико тяжело вздохнула, но заметно успокоилась, как только поняла, что жизнь ее уже вне опасности.
– Во всяком случае, нужно, чтобы вы завтра съездили туда и забрали ее домой, – заключила Икуко Кумэ.
Мать Сумико покосилась на мужчину.
– Следовало бы съездить. Здесь ей будет лучше, – отозвался он.
– Но, – перебила его мать Сумико, – если поеду я, она ни за что не захочет вернуться! Эта девчонка способна на любое безрассудство, лишь бы сделать мне назло!
Она разрыдалась. Мужчина раздраженно прикрикнул на нее и обратился к Уно:
– Ладно, давайте я за ней съезжу. Видимо, в полиции нужен будет поручитель.
– Хорошо. Когда Сумико вернется, попросите ее позвонить в школу. Нам необходимо с ней переговорить.
– Да-да, конечно, – кивнул мужчина и встал проводить гостей.
– Всего хорошего, – откланялась мать Сумико, утирая слезы.
Стрелка часов перевалила уже за полночь, когда Уно и Икуко Кумэ добрались до платформы станции К. Отсюда, из южной части города, до дома Икуко Кумэ, находившегося на самом севере Токио, нужно было ехать электричкой более часа. Станция Уно была еще дальше, и до дома от станции добираться минут двадцать на велосипеде.
По расписанию электричка придет нескоро, но ничего другого им не оставалось, кроме как ждать, – ловить такси в столь поздний час было делом безнадежным.
Сев наконец в пустой вагон ночной электрички, оба почувствовали груз внезапно навалившейся усталости и некоторое время ехали молча, отдаваясь монотонному покачиванию поезда.
– Интересно, кем приходится им этот мужчина, – проговорила вдруг Икуко Кумэ.
– Да… Вряд ли мать Сумико снова вышла замуж… Во всяком cлучае, в ее аккуратно прибранных комнатах как-то не чувствовалось уюта семейной жизни.
– Мне кажется, я понимаю, почему Сумико ушла из дома!
– Почему?
– В ее матери нет ничего материнского. Она думает только о себе! – сказала Икуко Кумэ с несвойственной ей жестокостью. Возможно, ей не понравилось, что мать Сумико живет на содержании. Однако Уно не мог согласиться с этой беспощадностью женщины к женщине: он отчетливо представлял себе ужас подобной жизни, когда мать просто вынуждена скрывать материнские чувства.
– По-моему, Сумико тоже во многом виновата, – отозвался он.
– Но ведь ее мать сама сказала: Сумико против подобного образа жизни…
– Думаю, что образ жизни самой Сумико тоже не безупречен.
– Да! Не безупречен! И все же я, как женщина, понимаю ее протест!
Уно подумал, что они с Икуко по-разному смотрят на вещи, но промолчал. Ему было уже под сорок, и осторожность, присущая возрасту, делала его порой молчаливым и замкнутым.
– Думаю, Сумико просто не смогла жить подобной жизнью! – не унималась Икуко. – Это – причина всего! Мне кажется, что и этот ее цинизм тоже не случаен!..
Сумико Уэмура и до встречи с Асао заводила романы с одноклассниками; прожив месяца два с одним, она уходила к другому. Подобные вещи среди учащихся вечерней школы не были столь уж редким явлением, однако для Сумико Уэмуры это казалось странным – столь неожиданной и разительной явилась перемена, происшедшая с девушкой за последние два года.
– Мне все это как-то непонятно, – закрыв глаза, устало ответил Уно.
Икуко Кумэ тоже умолкла, погрузившись в раздумья. Они и не заметили, как вагон оказался битком набитым пассажирами. Это были ехавшие из центра подвыпившие завсегдатаи ресторанов и баров, хостесс, обслуживающие ночные кабаре. Глядя на них, Уно почувствовал еще большую усталость.
III
Юдзи Асао и Сумико Уэмура вернулись в Токио. Об этом в школу сообщили не родственники, а полиция городка S. Тут Уно пришлось выдержать новый удар – прежде чем повесить трубку, полицейский сказал:
– У меня есть к вам одна просьба… Вообще-то, я хотел связаться еще с их родителями, но, признаться, устал до чертиков от одних только переговоров со школой! Я вот что хочу сказать. В школе может встать вопрос об их исключении. Не следует этого делать, потому что… Они могут пойти по дурной дорожке. Так уже бывало не раз. Суть дела ведь не в том, что они причинили беспокойство окружающим… Конечно, это не значит, что не должно быть принято никаких мер, но пожалуйста, не перегибайте палку!
Что ж, если в глазах полиции школы, призванные воспитывать молодежь, выглядят подобным образом, это весьма печально. Однако Уно и сам не раз был свидетелем того, что под предлогом борьбы с дурным влиянием исключали провинившихся. Асао и Уэмуру когда-то тоже исключили из дневной школы. Ученики, исключенные из дневных школ за неуспеваемость, оседали в вечерних. А это порождало новые трудности: они плохо учились, все их помыслы были направлены лишь на то, чтобы где-нибудь подработать и развлечься. Подрабатывали в кафе и барах. Там они нередко попадали под влияние картежников и бездельников – и особенно легко те, кто приехал в Токио из провинции.
Дисциплина в школе становилась все хуже. Если рассказать о случившемся на педсовете, то, естественно, все подробности выплывут наружу, и неизвестно, чем все это кончится.
На другой день Уно вышел из дома пораньше и отправился навестить Юдзи. Дом Асао стоял на склоне горы, в окружении небольших фабрик и мастерских. Добираться туда было долго – электричкой и еще минут десять автобусом.
Сквозь стеклянную входную дверь Уно разглядел небольшую комнату. На деревянном полу, у стены, громоздились ящики из гофрированного картона, в центре, согнувшись над низеньким рабочим столиком, стоял седой изможденный мужчина. Уно приоткрыл дверь, она громко заскрипела, но мужчина даже не обернулся. Небольшим молоточком он вбивал латунные заклепки в просверленные в круглых стальных пластинах крохотные отверстия. Уно окликнул его. Мужчина наконец поднял голову, и во взгляде больших утомленных глаз, светившихся на его багровом осунувшемся лице, промелькнуло выражение, похожее на упрек – за то, что его оторвали от работы. Он вновь склонился над столиком и молча продолжал постукивать молоточком. Уно смутился. Он вспомнил свой первый телефонный звонок в этот дом и понял, откуда шло размеренное постукивание, которое он слышал в трубке.
В этот момент отворилась дверь, по-видимому отделявшая мастерскую от жилого помещения, и на пороге появилась женщина лет сорока. При виде гостя она очень удивилась. Пока Уно в замешательстве объяснял ей, кто он, ее окруженные сеточкой мелких морщинок глаза растерянно блуждали по полу.
– Вы, вероятно, мать Юдзи Асао?
– У-гу… – неопределенно пробормотала женщина.
– Я слышал, что Юдзи вернулся. Вот приехал с ним повидаться.
– Подождите, пожалуйста, минуточку…
Она скользнула в узкий дверной проем, пройдя мимо Уно, и убежала, громко стуча сандалиями. Седоволосый человек по-прежнему невозмутимо постукивал молоточком. Уно, присмотревшись, заметил, что рабочим столиком ему служило обычное котацу, на котором болталось грязное одеяло цвета хаки.
– А-а, здравствуйте! – Вместо матери Асао в дверях возник средних лет мужчина. Маленький, толстый, он, глядя снизу вверх, разглядывал Уно воспаленными красными глазками. – Присаживайтесь! Вот сюда, пожалуйста! – сказал он неожиданно приветливо и указал на стул, стоявший неподалеку от пылавшей в углу мастерской печки.
Мужчина протянул Уно визитную карточку, на которой значилось: «Мастерская Исиды. Изготовление почтовых принадлежностей». Судя по фамилии на визитной карточке, это был дядя Юдзи по материнской линии. Типичный мастеровой, выбившийся в люди.
– Нынче так трудно, не знаешь, как извернуться, а тут еще эта история! Пришлось ехать;
– Да, досталось вам! Ну а как он себя чувствует?
– Как ни в чем не бывало! Захожу к нему в палату, а он вареный рис за обе щеки уплетает! – Изображая Юдзи, дядя выпятил живот и громко зачавкал.
– Значит, здоров?
– А что ему сделается?… Беспечный парень!.. Натворил дел, а кто-то расплачивайся за его грехи! За больницу выложил 150 тысяч, а еще гостиница да дорога – все 200 тысяч наберется! И это при нынешней-то депрессии!
У Уно горели уши, точно его за что-то отчитали.
– Но что поделаешь? Приходится все брать на себя. Отец-то у него вон какой! – заключил Исида. – Это отец Юдзи!
Уно поклонился работавшему над столиком старику. Исида рассмеялся:
– Что вы!
1 2 3 4 5 6