— Ну, в общем, это несколько скрашивает картину...
Томми Санг рассмеялся.
Рассмеялись и Джек с Мортом, и Джек сказал:
— Это наш самый крупный удар. И без всяких налогов.
Всем вдруг стало очень весело. Они пристроились в хвост к снегоуборочной машине с крутящейся мигалкой и, держась от нее на расстоянии в сотню ярдов, двигались на безопасной скорости, обсуждая самые драматические моменты своего бегства из пакгауза.
Позже, когда все успокоились и нервные смешки сменились довольными улыбками, Томми заявил:
— Должен тебе сказать, Джек, что это была классная работа. Ты здорово придумал эту операцию с «электронным пропуском»! Да и эта электронная штуковина, с помощью которой ты открываешь сейфы, так что не надо их взрывать... Нет, ты организатор что надо!
— Да что там и говорить! — добавил Морт. — В трудную минуту ты просто виртуоз! Я таких больше не видал. Ты быстро соображаешь. Знаешь, Джек, надумай ты применить свои таланты в честной жизни, для доброго дела — ты бы горы своротил!
— Для доброго дела? — переспросил Джек. — А разве плохо стать богатым?
— Ты знаешь, что я хотел сказать, — буркнул Морт.
— Я не герой, — продолжал Джек. — И в гробу видел эту честную жизнь. В ней одни лицемеры. Они разглагольствуют о порядочности, честности, справедливости, ответственности перед обществом, а сами только и думают, как урвать кусок получше для себя. Они ни за что не признаются в этом, и поэтому-то я их и не переношу. А я вот открыто заявляю — я хочу сам быть во всем первым, а на них мне наплевать. — Джек слышал, как голос его ожесточился, но ничего не мог с собой поделать. Он бросил взгляд на дворники на лобовом стекле. — Честная жизнь! Да ради кого стараться? Все равно эти так называемые порядочные люди подложат тебе огромную свинью! Чтоб они все провалились!
— Я не хотел наступать тебе на больную мозоль, — удивленным тоном пробормотал Морт.
Джек не ответил. Он погрузился в тяжелые воспоминания. И лишь спустя некоторое время, успокоившись, повторил:
— Не гожусь я в герои.
Откуда же ему было знать, что у него очень скоро будет повод удивиться этим своим словам о себе.
Это было в двенадцать минут второго ночи в среду 4 декабря.
3
Чикаго, Иллинойс
Утром 5 декабря, в четверг, отец Стефан Вайцежик отслужил раннюю мессу, позавтракал и уединился в своем ректорском кабинете, чтобы выпить чашку кофе. Отвернувшись от рабочего стола, он устремил взор на большое и высокое, доходящее до пола окно, за которым открывался вид на запорошенные снегом деревья во дворе, и постарался не думать о делах прихода: это был его час, и он его высоко ценил.
Но мысли невольно возвращались к отцу Брендану Кронину, совсем еще недавно — любимцу прихожан, а теперь — падшему кюре, чья выходка стала притчей во языцех. Почему он швырнул о стену потир? Что с ним случилось? Все это просто не укладывалось в голове отца Вайцежика.
Отец Стефан Вайцежик был священником тридцать два года, из них почти восемнадцать лет он посвятил церкви Святой Бернадетты. Но ни разу за все это время его не терзали сомнения. Он просто был чужд им.
После посвящения его направили в церковь Святого Фомы — маленький сельский приход в Иллинойсе, где настоятелем был отец Даниель Тьюлин. Этот человек семидесяти лет от роду отличался необыкновенной кротостью, добротой и сентиментальностью, подобных ему отец Стефан Вайцежик не встречал. Почтенного старца мучила подагра, он плохо видел, ему уже трудно было нести свой крест главы прихода. Любого другого священника давно отправили бы на пенсию, но отцу Даниелю Тьюлину, сорок лет отдавшему прихожанам, было разрешено остаться на своем посту. Кардинал, большой его почитатель, долго подыскивал ему помощника, пока не остановил свой выбор на Стефане Вайцежике.
Уже в первый день новый кюре понял, чего от него хотят, но не пал духом, а безропотно взвалил на свои плечи практически всю работу, ни на миг не усомнившись, что справится с ней.
Спустя три года, когда отец Тьюлин отдал во сне богу душу, его место занял новый молодой священник, а Стефана кардинал отправил в другой приход в пригороде Чикаго, где настоятель, отец Орджил, случалось, впадал в запой, забывая о пастве. И, хотя он и не был законченным пьяницей, находя в себе силы не переступать последней грани и тем самым спасая себя, он нуждался в опоре, и такой опорой стал для него отец Вайцежик: ненавязчиво, но твердо он выводил отца Фрэнсиса Орджила на праведную стезю и в конце концов с чистым сердцем подтвердил, что тот вполне способен самостоятельно справляться со своими обязанностями.
Следующие три года отец Стефан служил еще в двух неблагополучных церквах, снискав себе среди коллег славу «аварийного монтера» Его Высокопреосвященства.
Самым экзотическим его назначением была школа-приют Пресвятой Богородицы в Сайгоне во Вьетнаме, где под началом отца Билла Надера он провел шесть кошмарных лет. Этот приют существовал на средства чикагской епархии, поскольку входил в число проектов, выношенных самим кардиналом. Билл Надер был дважды ранен, на память о чем у него остались шрамы от пуль, один на левом плече, другой на правой руке. Двое вьетнамских священников, служивших в приюте, пали от рук террористов-вьетконговцев, равно как и предшественник отца Стефана из США.
Ни разу с момента своего прибытия в район боевых действий отец Стефан не сомневался, что вынесет все тяготы миссии, порученной ему в этом аду, как и в том, что она вообще имеет смысл. После падения Сайгона ему вместе с отцом Биллом Надером и тринадцатью монахинями удалось вывести из опасной зоны сто двадцать шесть детей. Сотни тысяч погибли тогда в чудовищной кровавой бойне в тех местах, но даже перед лицом смерти отец Стефан Вайцежик не сомневался, что сто двадцать шесть жизней — это очень много, и не позволил отчаянию одолеть себя.
Вернувшись в США, он мог быть посвящен в сан монсеньора за свои заслуги перед кардиналом, однако отклонил это лестное предложение, попросив лишь одной награды — собственного прихода. И просьба его была удовлетворена.
Этим приходом был приход церкви Святой Бернадетты.
Когда отец Вайцежик принимал дела, за приходом числилось 125 тысяч долларов долга, церковь нуждалась в ремонте, даже крыша прохудилась. А дом священника был вообще в удручающем состоянии — того и гляди рухнет на голову, стоит лишь разыграться буре. При церкви не было школы, посещаемость воскресных месс неуклонно падала на протяжении последних десятилетий. Но все это не испугало отца Вайцежика.
Он ни разу не усомнился, что спасет эту церковь от полного упадка. За четыре года он поднял почти наполовину посещаемость прихожан, сократил долг и отремонтировал храм. Затем он привел в порядок дом священника, удвоил количество прихожан и заложил школу. В награду за выдающиеся заслуги перед церковью кардинал перед смертью даровал ему звание постоянного настоятеля и пожизненную ставку при церкви, которую он лишь благодаря собственным усилиям спас от полного краха.
Твердая, как гранит, вера отца Вайцежика мешала ему понять, что же могло настолько подорвать веру отца Брендана Кронина. Почему же, почему он запустил потиром в алтарь в минувшее воскресенье и в отчаянии убежал из храма на глазах у почти сотни верующих? Слава богу, что это не случилось на более многолюдной мессе, подумалось отцу Вайцежику. Да, похоже, что сомнения насчет этого Брендана Кронина, одолевавшие его еще полтора года назад, когда тот только появился в приходе, были обоснованны.
А не понравился отец Кронин отцу Вайцежику по следующим причинам. Во-первых, тот учился в Североамериканском колледже в Риме, самом престижном учебном заведении из всех находящихся в юрисдикции церкви. Но за выпускниками этого элитарного учреждения закрепилась слава надменных белоручек, баловней судьбы, слишком самоуверенных и много о себе мнящих. Они считали ниже своего достоинства и таланта работу в приходских школах, а посещение одиноких инвалидов вообще расценивали как дурной сон.
Помимо того что отец Кронин учился в Риме, он был толст. Ну если и не толст, то упитан, о чем свидетельствовали как его круглое лицо, так и светло-зеленые глаза, заглянув в которые отец Вайцежик, как ему показалось, увидел ленивую и слабую душонку. Сам отец Вайцежик был из костистых поляков, у них в семье не было ни одного толстого мужчины. Вайцежики вели свой род от польских шахтеров, эмигрировавших в США в начале века и всегда трудившихся либо на шахтах, либо на сталелитейных заводах, либо в строительстве — в общем, на тяжелых работах. Семьи Вайцежиков всегда были многочисленными, и нужно было много и упорно работать, чтобы не умереть с голоду, так что было как-то не до жиру. Стефан с детства представлял себе настоящего мужчину крепким, но сухопарым, с широкими плечами, толстой шеей и натруженными руками.
Но, к удивлению отца Вайцежика, Брендан Кронин оказался очень трудолюбивым человеком, без обычных для баловней римского колледжа претензий. Он был смышлен, добр и приятен в общении, не брезговал посещениями инвалидов, с удовольствием учил детей и собирал пожертвования. В общем, он оказался лучшим из помощников, которые были у отца Вайцежика за восемнадцать лет.
Вот почему его странная выходка в минувшее воскресенье и, соответственно, потеря веры, которая и обусловила этот позорный поступок, так угнетающе подействовали на отца Стефана.
Конечно же, он не терял надежды вернуть блудного сына в лоно церкви: начав свою карьеру как помощник всякого священника, попавшего в беду, он и теперь был призван исполнить эту благородную роль; воспоминание о юности вновь наполнило его ощущением своей особой миссии — приходить на помощь людям в тяжелую минуту.
Отец Вайцежик отхлебнул из чашки еще глоток кофе, и в этот момент в дверь постучали. Он взглянул на каминные часы — подарок одного из прихожан. Выполненные из позолоченной бронзы и инкрустированные красным деревом, с великолепным швейцарским механизмом, они были единственным украшением скромно обставленного кабинета. Здесь были только самые необходимые вещи, притом не очень удачно подобранные: мебель и потертый псевдоперсидский ковер. Часы показывали половину девятого, секунда в секунду, и, обернувшись к двери, отец Стефан сказал:
— Войдите, Брендан.
Отец Брендан Кронин выглядел столь же подавленным, как и в воскресенье, понедельник, вторник и среду во время их задушевных бесед в кабинете настоятеля о кризисе веры Кронина и поисках путей ее обретения вновь. Он был так бледен, что веснушки горели на его лице, словно искры, и на фоне темно-рыжих волос казались даже более яркими, чем обычно. Ступал он несколько неуверенно и тяжеловато.
— Присаживайтесь, Брендан. Кофе желаете?
— Благодарю вас, нет.
Брендан прошел мимо двух стульев в стиле «честерфилд» и «моррис» и плюхнулся в старое кресло.
Стефан хотел было спросить его, хорошо ли он позавтракал или ограничился сухариком с чашечкой кофе, но промолчал, не желая показаться излишне навязчивым своему молодому помощнику. Поэтому он перешел прямо к делу:
— Вы прочли то, что я вам рекомендовал?
— Да.
Отец Стефан освободил Брендана от всех обязанностей по приходу и дал ему несколько книг, защищавших существование Бога и опровергавших безумствующий атеизм, — все работы принадлежали перу авторитетных интеллектуалов.
— И вы поразмышляли над прочитанным? — спросил отец Вайцежик. — И нашли что-либо, что... могло бы вам быть полезным?
Брендан вздохнул и покачал головой.
— Вы продолжаете молить Господа наставить вас на истинный путь? Вам был знак?
— Да, продолжаю. Но никакого знака мне не было.
— Продолжаете ли вы искать корни сомнения?
— Похоже, таковых нет.
Отца Стефана все больше удручала несловоохотливость отца Кронина, такая замкнутость не была ему свойственна. Обычно Брендан был общителен и многоречив. Но после случившегося в воскресенье он ушел в себя, стал говорить медленно, тихо, короткими фразами, дорожа каждым словом, словно скупец лишней монетой.
— У ваших сомнений должны быть корни, — настаивал отец Вайцежик. — Должно быть какое-то зерно, отправной пункт, вы понимаете?
— Я понимаю, — едва слышно произнес Брендан. — Но дело в том, что его нет. Есть просто сомнение, и ничего более. Как если бы оно всегда было.
— Но ведь это далеко не так! Вы ведь на самом деле верили! Так когда же вы стали сомневаться? Вы говорите, что в августе прошлого года. Но что послужило толчком? Должно было что-то произойти, нечто необыкновенное, чрезвычайное, что изменило ваш образ мышления.
— Нет, — коротко ответил Брендан.
Отец Вайцежик едва не закричал на него. Он готов был встряхнуть его, ударить — лишь бы вывести из этого подавленного состояния. Но он терпеливо продолжал:
— Многие добрые священнослужители пережили кризис веры. А некоторые святые состязались с ангелами. Но у всех у них было что-то общее: они не вдруг, не в один момент теряли веру, сомнение тлело в них многие годы до того, как наступал кризис убеждений, и все они могли назвать обстоятельства, предшествовавшие возникновению сомнений. Например, смерть невинного младенца или благородной матери от рака или убийство, изнасилование. Почему Бог терпит зло в этом мире? Допускает войны? Причин для сомнений множество, и хотя учение церкви объясняет их все, оно не может утешить. Брендан, сомнение всегда исходит из особых противоречий между концепцией милости Божией и реальными человеческими горестями и печалями.
— Но не в моем случае, — возразил Брендан.
Мягко, но настойчиво отец Вайцежик развивал свою мысль:
— И единственный способ подавить сомнения — сосредоточиться на тех противоречиях, которые, возможно, лишают вас покоя. Нужно обсудить их со своим духовным наставником.
— В моем случае вера... она просто взорвалась во мне, ушла из-под ног, как пол, который казался прочным, но доски которого давно прогнили.
— Вас не тревожат несправедливая смерть, болезни, убийства, война? Словно прогнившие доски, говорите вы?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15