Пока Алекс читал, его подсознание, не любившее тратить время зря, явно было занято тайной Джоанны, потому что, хотя он и не думал об этом специально, вдруг возникла связь между ней и лицом из его прошлого.
Со времен студенчества, когда ему нужно было найти решение по личному или деловому вопросу, Алекс разговаривал с собой. Теперь он отложил книгу и сказал: "Боже Всемогущий, это она. Обязана быть ею. Джоанна выглядит, как она, но лет на десять старше. И звучит, как она, лет десять спустя".
Он встал с постели, принял душ, побрился. Пристально разглядывая в зеркале ванной комнаты свои гладко выбритые щеки, Алекс рассуждал: "Спокойно, старик. Может быть, сходство не такое уж явное, как ты думаешь. С тех пор, как ты увидел фотографию Лизы Шелгрин, прошло десять долгих лет. Стоит сравнить фотографии: Джоанна Ранд может оказаться так же похожей на Лизу, как жираф на пони".
Он оделся и сел за стол в гостиной комнате номера, продолжая развивать мысль: "Кроме того, разве не известно, что у каждого человека в мире есть один или два не имеющих к нему никакого отношения двойника? Известно. Значит, сходство здесь может быть чисто случайным. Вполне. Над этим надо подумать".
Некоторое время Алекс задумчиво смотрел на телефон, а затем сказал: "М-да. Только все дело в том, что я никогда не верил в чистую случайность". Хантер организовал в Соединенных Штатах вторую по величине детективно-охранную фирму лишь благодаря тому, что не верил в случайное стечение обстоятельств, кропотливо отыскивая связь между событиями, которые, казалось бы, были переплетены между собой чисто случайно. Наконец, он придвинул телефон, снял трубку и заказал через коммутатор отеля разговор со Штатами. Задержки, проблемы многоканальности, прерывание связи — через все это ему пришлось пройти не однажды, но все-таки ему удалось дозвониться до штаб-квартиры своей фирмы. В 8.30 утра в Киото — 4.30 пополудни в Чикаго. Он говорил с Тедом Блейкеншипом, шефом чикагской конторы: "Тед, я хочу, чтобы ты лично пошел в отдел нераскрытых дел и вытащил на свет все, что у нас есть на Лизу Шелгрин. Мне нужен этот материал в Киото, и как можно скорее. Обработай и отдай его кому-нибудь из наших младших сотрудников, у кого нет сейчас задания, и пошли его первым же подходящим рейсом в нужном направлении".
Блейкеншип, тщательно подбирая слова, медленно произнес:
— Алекс, означает ли это, что дело снова возвращается в работу?
— Не думаю.
— Может, тебе удалось найти ее столько времени спустя, как ты думаешь?
— Я честно не знаю, Тед. Скорее всего, что нет: я гонюсь за призраком, и ничего из этого не выйдет. Надеюсь, этот разговор останется между нами.
— Конечно.
— В отдел пойди сам. Не посылай секретаря. Я не хочу, чтобы поползли слухи.
— Понимаю.
— И сопровождающий, кому это поручишь, тоже не должен знать, что в бумагах.
— Не беспокойся. Но, Алекс... ведь, если ты нашел ее, это сенсация, а?
— И очень большая, — согласился Алекс. — Позвони мне, когда все сделаешь, и дай знать, когда можно ожидать посыльного.
— Договорились.
Алекс положил трубку и подошел к одному из окон гостиной. Он стоял, наблюдая за велосипедистами и мотоциклистами на многолюдной улице внизу. Каждый из них, казалось, знал цену времени: все спешили куда-то попасть. Он увидел, как один из велосипедистов, неверно оценив ситуацию, попытался проскочить между двумя машинами, когда для него не было достаточно пространства. Белая "тойота" задела велосипедиста. Человек и велосипед попали в жестокое, тормозящее, катящееся, подпрыгивающее сплетение ног и покореженных велосипедных колес, рук и велосипедных рулей. Завизжали тормоза, движение остановилось, люди бросились к сбитому человеку. Алекс, не будучи суеверным, ощутил незнакомое ему жуткое чувство, что ему в этот момент был послан омен — недобрый знак.
Глава 7
В полдень Алекс встретился с Джоанной, чтобы пообедать в Мицутани. Когда он снова увидел ее, то понял, что ее портрет, который он держал у себя в памяти, был настолько близок к оригиналу, насколько фотография Ниагарского водопада передает истинную красоту необузданно падающего потока. Она была много золотистее, живее, стройнее, ее глаза были синее, чем он помнил, хотя с тех пор, когда он видел ее в последний раз, прошла только одна ночь. На Джоанне был надет то скромно скрывающий ее формы, то провоцирующе облегающий терракотовый брючный костюм, дополненный ярким красным шарфиком и красным керамическим браслетом на левом запястье. Алекс взял ее руку и поцеловал, не потому, что он был приверженцем европейских манер, но потому, что это давало ему удобный предлог прикоснуться к ее коже.
Мицутани представлял из себя ресторан, разделенный перегородками из рисовой бумаги на много отдельных кабинетов, в каждом из которых стол сервировался строго в японском стиле. Потолок был невысокий: голова Алекса не доставала до него менее восемнадцати дюймов; пол был из отполированной до блеска сосны и такой светлый, что казался прозрачным и глубоким, как море. В вестибюле Алекс и Джоанна сменили свою уличную обувь на мягкие тапочки, и миловидная официантка провела их в кабинет, где они сели на пол, рядом друг с другом, на тонкие, но удобные подушечки, разложенные перед низким столиком. Перед ними находилось окно площадью в шесть футов, за которым был виден сад, обнесенный стеной. В конце года в саду уже не было цветов, чтобы порадовать взор, но можно было полюбоваться ухоженными вечнозелеными деревьями нескольких видов и зеленым ковром мха, который еще не успел по-зимнему побуреть. В центре сада находилась каменная пирамида, из которой на высоту семи футов бил фонтан; сотнями маленьких ручейков вода сбегала в мелкий, покрытый рябью пруд. Алекс никогда не видел ресторана более совершенно подходящего для влюбленных, чем этот; это было местечко, в котором вполне можно было заложить первые камни в здание нового романа.
Алекс попытался поудобнее устроиться на подушке, ища положение, которое позволило бы разместить его длинные ноги под низким столиком, и дважды ненамеренно коснулся коленями ее ног. Смутившись от своей неловкости, он улыбнулся и сказал:
— Япония очаровательна, но я здесь не в своей тарелке. Когда я улетал из Чикаго, мой рост был шесть футов и два дюйма, но, клянусь, кажется, в самолете я подрос еще на два фута. Здесь все такое хрупкое. Я чувствую себя как неуклюжий, грубый, волосатый варвар.
— Напротив, — сказала Джоанна, — для ваших габаритов вы довольно грациозны, даже по японским меркам.
— Спасибо, но я знаю, что это не так.
— Вы хотите назвать меня лгуньей?
— Как?
— Лгуньей. — Она притворилась, что обиделась.
— Конечно, нет.
— Тогда что вы скажете обо мне?
— Это была только дань вежливости.
— Вы хотите сказать, что человек может лгать, чтобы быть вежливым?
— Я хочу сказать, что я медведь, гиппопотам, и я знаю это.
— Я бы не сказала, что вы грациозны, если бы так не думала. Я всегда говорю то, что думаю.
— Все так делают.
— Да? И вы тоже?
— Всегда.
— Вы как нельзя лучше подходите мне.
— Я запомню это.
— Я этого и хочу, — сказала Джоанна.
Ее голос дрогнул, ясные голубые глаза встретились с его глазами:
— Мне нравятся люди, которые говорят то, что думают, даже если они говорят мне вещи, которые я не хотела бы слышать. Поступая так с другими, я надеюсь, что и они ответят мне тем же, и к черту все эти политесы между друзьями. Если вы не уйдете, то увидите, что я говорю правду.
— Это приглашение? — спросил Алекс.
— К чему?
— Это приглашение остаться?
— А вам оно надо?
— Думаю, что нет. — Теперь в ее лице он видел даже больше характера, чем вначале. В первый раз он почувствовал немалую силу и самоуверенность, скрывавшиеся под ее нежной, женственной оболочкой. — Если вам надоест мое общество, вы заявите мне это со всей откровенностью, я правильно понял?
— Да. Знаете, что дает то, что ты честен с людьми. Прежде всего, это экономит всем так много времени и боли. А сейчас я назову вас самым неуклюжим медведем, если вы, наконец, не усядетесь, давайте же обедать!
Алекс удивленно прищурился, Джоанна скорчила гримаску, показав ему зубы, он улыбнулся, и они оба рассмеялись.
Они ели мицутаки — белое мясо цыпленка, тушенного в глиняном горшочке и приправленного ароматными травами. Когда с цыпленком было покончено, они выпили отличный бульон. Все это сопровождалось несколькими чашечками горячего сакэ, который восхитителен в горячем виде и невкусен в холодном.
В течение всего обеда они оживленно беседовали. Алекс находил разговор с Джоанной приятным и ненатянутым, и действительно, им было настолько легко общаться друг с другом, что со стороны это выглядело, как будто долгие годы они были лучшими друзьями. Они говорили о музыке, японских обычаях и искусстве, о фильмах и книгах, рассказывали случаи из жизни. Алексу очень хотелось упомянуть имя Лизы Шелгрин. Как отреагирует Джоанна? Временами у него появлялась способность определять, виновен или нет подозреваемый по его реакции, по мимолетному выражению лица в момент, когда ему предъявляли обвинение, по оттенкам голоса и по еще более слабым изменениям, происходящим в глубине глаз. Однако, у Алекса не было желания затрагивать тему исчезновения этой Шелгрин, пока он не услышит собственную историю Джоанны: где она родилась и выросла, где она училась петь, почему она приехала в Японию и как она дошла до "Прогулки в лунном свете" в Киото. Биография Джоанны Ранд могла бы своим содержанием и правдоподобием убедить его, что она действительно была той, за кого себя выдавала, и что ее сходство с пропавшей женщиной по имени Лиза Шелгрин — только случайность. Тогда ему вообще не пришлось бы поднимать материалы этого дела. Таким образом, было важно, чтобы она большую часть обеда, ничего не подозревая, рассказывала о себе. Трудность была в том, что она не хотела это делать: не из зловредности, но из скромности. Обычно Алекс неохотно рассказывал о себе даже близким друзьям, но как ни странно, в ее компании эта сдержанность исчезла. В какой-то момент он почувствовал себя так, как будто разговаривал с собой. К концу обеда, пытаясь разговорить Джоанну о ее прошлом, он сам рассказал ей почти все о себе.
— А вы действительно частный детектив? — спросила она.
— Да.
— В это трудно поверить.
— Почему? А как я выгляжу — как хирург, делающий операции на мозге?
— Я хотела сказать, где ваше форменное пальто?
— В химчистке. Они пытаются вывести эти ужасные пятна крови.
— А вы носите оружейную перевязь?
— Она уже натерла мне плечо.
— А вы вообще-то носите оружие?
— В моей левой ноздре спрятан небольшой пистолет.
— Понятно. А если серьезно?
— Японское правительство проверяет американских туристов на предмет огнестрельного багажа. Как бы то ни было, пока я здесь, я не намерен участвовать в дуэлях.
Алексу нравилось даже то, как она смеялась: искренне и музыкально, без тени девчоночьего хихиканья. Джоанна сказала:
— Я ожидала, что частный детектив... ну, слегка потрепанный...
— Покорнейше благодарю.
— ... скрытный, всегда смотрящий через плечо сверлящим взглядом, вооруженный до зубов, чувствительный и в то же время хладнокровный, даже циничный, всех посылающий к черту.
— Сэм Спейд в исполнении Хэмфри Богарта.
— Точно.
— Моя работа во многом не соответствует этому представлению, — сказал Алекс. — Я сомневаюсь, что такое вообще может быть в жизни. Мы делаем в основном обычную работу, редко что-нибудь опасное. Расследовать убийства приходится гораздо реже, чем это внушают нам авторы детективов. По большей части мы занимаемся расследованиями, связанными с разводами, слежкой, собиранием материалов для адвокатов уголовных судов... Иногда мы занимаемся розыском пропавших лиц; часто работаем телохранителями у богатых и знаменитых или просто нервных людей. Большая доля работы компании приходится на установку и обслуживание систем сигнализации и снабжение магазинов и офисов, одетыми в форму агентами безопасности. Боюсь, что у нас даже вполовину нет той романтики, что у Богарта.
— Ну, ... может быть. и так, — сказала Джоанна. — И все-таки это гораздо романтичнее, чем быть бухгалтером. — Она замолчала, чтобы насладиться нежным кусочком цыпленка. Она ела так изящно, как это делают японцы, но со здоровым, неотталкивающим и очень возбуждающим аппетитом. Алекс исподтишка наблюдал, как она расправляется с цыпленком и маленькими глоточками пьет свой сакэ. Перекатывание ее жевательных мышц, движение шейных мышц при проглатывании, утонченная линия ее губ, когда она потягивала горячий напиток, рождали в нем откровенное желание.
Джоанна поставила чашку с сакэ и спросила:
— А как вы пришли к столь необычной профессии?
— В детстве я решил, что, когда вырасту, то не буду жить на грани бедности, как мои родители. Я думал, что любой самый последний юрист на земле также богат, как индийский раджа. Так с помощью небольшой стипендии и упорной работы по ночам мне удалось окончить колледж и юридическую школу.
— Summa cum laude? — спросила она.
Вздрогнув, Алекс спросил:
— А вы откуда знаете?
Она улыбнулась.
— Догадалась.
— Вам надо быть частным детективом.
— Самантой Спейд. А что произошло после окончания учебы?
— Год я проработал в крупной чикагской фирме, специализировавшейся в корпоративном праве. Но, оказалось, такой образ жизни не очень-то мне подходит.
— Вы променяли перспективную карьеру адвоката на то, чтобы быть частным сыщиком? — спросила недоверчиво Джоанна.
— Она не была особо перспективной. Но одну вещь я выяснил точно: не все юристы богаты. Среднее жалованье фактически составляет двадцать пять тысяч долларов в год и еще меньше, особенно у начинающего. Когда я был молодым, для меня это были большие деньги, но я быстро понял, что правительство будет отхватывать большой кусок в виде налогов. То, что мне удалось скопить, не оставляло надежды и на колесо от "роллс-ройса".
— А вы хотели жить, как те, что ездят на "роллс-ройсах"?
— А почему бы и нет? Противоположное я испытал еще ребенком.
1 2 3 4 5 6 7