- Отрезанный ломоть, - жалела нянька, вынянчившая Артема с первых дней его появления на свет. - У других, поглядишь, как деток-то берегут, у сынка плешью макушка сквозит, а его всё поют, кормют, а нашего с рук спихнули, и без заботы.
Так она отчитывала родителей Артема. Те помалкивали. Спорить с нянькой опасно.
Артем открыл крышку пианино в кабинете отца, заиграл что-то бравурное, шумное, созвучное его приподнятому настроению.
- Артем! - узнала мать, еще за дверью слыша музыку.
Она целовала его, теребила густые пряди волос, отпущенных, как у всех современных юнцов, ниже ушей, не портя, как ей казалось, милое, родное лицо с расплывчатыми чертами и так любимым ею выражением ребяческой доверчивости и открытости.
- Дорогой ты наш, как я рада, как соскучилась! Ну, кажись, кажись, не похудел? Нет. А усы? Лялька, няня, взгляните на его усы, его каштановые усы! И замшевая куртки, ах-ах, щеголь, весь в отца. Ну, рассказывай, что у вас там в газете. Здорово тебе достается: и газета и учеба. Тёмка, ты редко нам пишешь, лентяй, ни о товарищах не расскажешь, ни...
Она не договорила, пытливо вглядываясь в его лицо, чуть порозовевшее от ее недосказанного, но угаданного им вопроса.
Разумеется, он влюблялся. И не раз, и, казалось, навечно. Но рано или поздно наступало охлаждение, разрыв. Он не встретил еще свою Беатриче и был невинен, как отрок, и стыдился, и прятался грубых порою разговоров на любовные темы некоторых опытных или притворявшихся опытными в отношениях с женщинами знакомых ребят.
- Сынище! - входя в дом, обрадовался Игорь Петрович, обнимая сына, раскачивая из стороны в сторону.
- Да миленькие вы мои, да хорошие, да полюбовные! - приговаривала нянька, вытирая фартуком большой нос.
Словом, Артем попал под мирную отчую кровлю, где жизнь текла безмятежно, как в детстве. Все удачны, веселы, счастливы.
- Выкладывай. Учеба? Служба? Успехи? Да или нет? - допрашивал отец, расположившись в кресле у письменного стола, аппетитно закуривая папиросу, смеющимся взглядом разглядывая сына: "Взрослеет. Уже не тот недавний юнец. Усы отпустил, ишь ты! И во взгляде что-то такое... А ведь, судя по физиономии, в чем-то подвезло"...
- Какими судьбами до дому? - спросил Игорь Петрович.
- Командирован спецкором газеты! - стараясь не сиять, ответил Артем.
- Растешь, мальчуган. Егоровна, высоту сын набирает. А я, признаться, немного уже беспокоиться начал: не слышно нашего корреспондента А. И. Новосельцева. Начнешь печататься, подписывайся - Артем Новосельцев. Звучит, Анна, да? По какому делу прибыли, товарищ спецкор?
- Пока секрет, - пряча волнение, сказал Артем. - Мама, папа, не спрашивайте. Мне хочется самому, без помощи... Я так и вижу обстановку, действующих лиц. В общем, мне ясна ситуация, мотивы и выводы...
- А вот это нельзя, - вмешалась Анна Георгиевна. - Принимать решение заранее нельзя. Все может оказаться другим, не так, как ты воображаешь.
- Не бойся, мама, буду объективен и мудр, как Соломон. Уверен, что ты меня поддержишь, мама, станешь целиком за меня.
- Увидим. Дело покажет.
Она снова запустила пальцы в его густые волнистые космы, потрепала.
- Подрос сынишка! Уже не сынишка, а целый сын.
- Мама, знаешь, как с командировкой получилось, - в порыве доверия сказал он, отвечая на ласку. - Разбираю письма, вдруг будто электрическим током: адрес на конверте обратный!
Артем умолк, на миг призадумавшись, нащупал в нагрудном кармане письмо. "Дать им прочесть? Может быть, дать?" Но нет! Хотелось самостоятельных наблюдений и выводов, без подсказок и взрослых советов. Хотелось эффекта. Конечно, в конце концов они все узнают. Завтра же все узнают, но пусть немного после того, как узнает и разберется во всем сам спецкор.
И он продолжал:
- Я к редактору. Сначала уперся, дело, говорит, не такое уж важное. А я: как же не важное, там семья, дом, говорю. Ну и сдался, уж если, говорит, случай такой, поезжай. Надо когда-нибудь начинать, говорит.
- Что верно, то верно, - одобрил отец. - Под лежачий камень вода не течет.
- Отсюда вывод - лежачим камнем больше не будем, - заключил Артем, раскрасневшись от одобрения отца.
- Егоровна, наш сын растет. Только глупостей не наделай, смотри.
- Нет, папа, расследую все, и тогда уж посоветуюсь с вами и такую грохну статейку, что... ах! А сейчас не расспрашивай. Сначала сам хочу познакомиться.
12
Возле одного из новых домов на одной из центральных улиц города всегда можно увидеть несколько машин, легковых и вездеходов, многолюдно, дверь подъезда то и дело открывается, впуская и выпуская посетителей, - здесь расположен горсовет со всеми его отделами.
Отделу народного образования принадлежат комнаты на втором этаже. Таблички на каждой двери крупным каллиграфическим почерком сообщают ее назначение:
Инспекторы
Материальный отдел
Расчетный отдел
Централизованная бухгалтерия гороно
Инженер по технадзору
Секретарь гороно
И рядом, в глубине коридора:
Зав. гороно А. Г. Зорина
Сегодня завгороно принимает посетителей.
Обычно к концу этого дня у Анны Георгиевны голова идет кругом, хотя старший инспектор Надежда Романовна ни на полчаса не оставляет ее одну и, правду сказать, здорово помогает, особенно в трудных случаях. А почти каждый приход посетителя - трудный случай. В одиночку не всегда и решишь.
Старший инспектор практична, находчива, умеет ладить с людьми. Анна Георгиевна дорожит ценными рабочими качествами своей первой помощницы, в чьем характере уживались, казалось бы, совершенно противоречивые черты: властность и ласковость. Вернее, то властная (Анне Георгиевне иной раз покажется, даже до жестокости), то ласковая (тоже иногда чересчур).
Словом, не простушка, не вся на ладони, но к ней, Анне Георгиевне, внимательна до трогательности. А это тоже не минус.
- Анна Георгиевна, чайку вскипятить?
- Анна Георгиевна, что-то вы побледнели. Съездите домой отдохнуть, я побуду за вас.
Или:
- В гастрономе вчера селедки выбросили слабого засола. Я себе брала, вам прихватила килишко.
Но это уже совсем ни к чему.
- Категорически прошу вас, Надежда Романовна, никаких селедок, ничего этого. Категорически!
- Анна Георгиевна, неужели у нас формальные отношения? Изо дня в день четвертый год вместе. Неужели вы за три года не проверили мои чувства? Я вам в матери гожусь, я вас как дочку люблю.
Она - это правда! - искренне привязана к Анне Георгиевне.
В матери, положим, не годится: самой не больше сорока пяти, а принарядится, подгримируется, и того не дашь. У нее слабость к нарядам и косметике, она еще не теряла надежд на любовь и семью. Или хотя бы поклонника, с которым можно бы показаться на каком-нибудь мероприятии в Доме учителя. Сходить в кино не с кем!
Год назад старшего инспектора Надежду Романовну оставил муж. Разрыв произошел грубо, скандально. Все роно знало о случившемся. Обсуждали подробности, женщины шумно выражали сочувствие. Стараясь казаться равнодушной, она отвечала, что сама бросила мужа: пьяница, опостылел!
Все знали, что это выдумка, и еще оживленнее шептались, пересудам не было конца. Анна Георгиевна старалась пригасить сплетни, удивляясь, как мало друзей у Надежды Романовны. А ведь деловита, энергична, участлива. Во всяком случае, к ней, Анне Георгиевне, участлива, притом что сама несчастлива.
Анна Георгиевна всячески старалась скрасить безрадостную жизнь старшего инспектора хотя бы ответной ласковостью, благодарностью за работу. Старший инспектор привыкла к похвалам руководства.
...А день сегодня чудесный! Вчерашний нежданный приезд Артема, загадочность его командировки, музыка, разговоры, рассказы, ужин всей семьей и не в кухне за пластмассовым столиком, а в комнате, где две тахты служили постелями, а когда приходили гости, раздвигался стол, спальня превращалась в столовую - весь вчерашний вечер, полный веселой суматохи, душевных разговоров и шуток волновал и радовал Анну Георгиевну.
Не хотелось работать! Хотелось делиться с кем-нибудь счастьем, но не с Надеждой Романовной. Жестоко рассказывать Надежде Романовне о недоступном ей.
Анна Георгиевна поделилась только, что приехал Артем с каким-то интересным заданием от газеты и какой же еще мальчишка! Держит в секрете.
- Как в секрете? От вас, родной матери? - изумилась Надежда Романовна. - Вот детки, даже самые лучшие! Вырастают - и порх из гнезда. И разумения свои, и дела. Так и утаил? Неужели?
Анна Георгиевна не разделила критического настроя старшего инспектора. Она понимала Артема. Держит в секрете, потому что вроде уже и взрослый, а в сущности мальчишка. Все они в этом возрасте рвутся к самостоятельности. Что ж, пусть пробуют силы.
Склонившись над столом, Анна Георгиевна чертила на листе бумаги квадратики и кружки, делая вид, что занята, а сама слушала внутри себя радость.
Недолго ей дали порадоваться. Пришел посетитель, разумеется, с жалобой. И как с утра началось, так и пошло.
Явился отец ученика десятого класса. Парень сломал ногу. Доктора уложили, грозят на полгода, не меньше. Раздраженный отец пришел обрушить гнев в первую очередь, конечно, на школу.
- Что за учителя у вас! Бездушные. Скоро неделя, как мальчишка учиться не ходит, а им хоть бы что! Никто и не хватился. Десятый класс - вы-то сознаете?
- Сознаем. В школе были?
- Был. Сказали, придут. Не идут.
- Так ведь еще недели нет, как занятия начались. А вы сразу в гороно жаловаться.
- На них не пожалуешься, дело с места не сдвинешь. Мальчишка со сломанной ногой, а им хоть бы что! Не почешутся.
- Где вы работаете? - осведомилась Надежда Романовна.
- Рабочий. Кабы инженер или какое начальство, сейчас прибежали бы. Что им до рабочего классу, им чины да званья подавай.
- Ну уж, позвольте, - сухо прервала Анна Георгиевна.
"А ведь он наглец, этот папаша, в костюме, при галстуке, с рабочими руками и головой мещанина. Как он смеет оскорблять учителей? Сам, наверное, пока все в порядке, в школу и не заглянет".
- Кого из учителей сына вы знаете ближе?
Замешательство. Посетитель мнется, отводит в сторону глаза.
"Так и есть. Назвал бы хоть кого-нибудь, хоть из приличия. Нет".
Разговор мог обернуться неприятно, но вмешалась Надежда Романовна. Она умела не возмутиться в самых опасных ситуациях, соблюсти хладнокровие и какими-то ласковыми словечками, улыбками, обещаниями погасить нависавший конфликт.
- Не волнуйтесь, товарищ, свяжемся со школой, мобилизуем учителей, мальчика не бросим, будьте спокойны.
На этот раз Анна Георгиевна была недовольна ее дипломатией и в душе бранила себя, что поддалась обыкновению старшего инспектора любыми способами отводить неприятность: "Тише, тише. Сора не выносить из избы".
Отец ушел, не согнав с лица хмурь, но удовлетворенный. "Проучили вас малость, а то, ишь, как рабочий, так нос воротить".
Ушел победителем. А напрасно... Нахалам нельзя уступать.
Затем в кабинет завгороно буквально ворвался хорошо ей известный учитель физики, великолепный знаток предмета, умевший влюблять ребят в свою науку, преподававший ее много шире изложенного в учебнике, и притом вздорный склочник, отравлявший существование себе, всему коллективу, всему гороно.
Больше часа обсуждалась очередная война физика с кем-то, кто за его таланты копает ему яму.
- Надежда Романовна, - уже усталым голосом от никчемности и пустоты разговора распорядилась завгороно. - Сходите завтра к ним в школу, разберитесь, что там.
Словом, весь день был занят разбором различных малых и немалых, иногда серьезных, но чаще мелких событий и случаев.
- Ну и денек! - вздохнула Анна Георгиевна.
Но денек продолжался, и под конец вовсе нехорошая узналась история, сильно расстроившая и рассердившая Анну Георгиевну. Она говорила о ней по телефону, когда вошел Артем.
- Тёма! Здравствуйте, Тёма! - дружески приветствовала Надежда Романовна, знавшая его по приездам домой на праздники и каникулы.
- Здрасьте! - холодно бросил он и не сел, будто не заметил приглашения.
Стоял, опершись на спинку стула, и не глядел на нее.
- Что с вами, Тёма? - обеспокоилась она.
Поглощенная трудным телефонным разговором, мать поначалу не заметила странной угрюмости сына, так не свойственной его открытой и простодушной натуре.
- История! - кладя телефонную трубку, вздохнула она. - Тёма, хорошо, что зашел. Надежда Романовна, трудно поверить! Принимают девочку в комсомол, отличницу, во всех смыслах чудесная девочка! Вызвали на бюро и подумайте, какая бессовестность! - томят у двери комитета, в коридоре, час, полтора. Потом секретарь, школьник же, девятиклассник (не старше шестнадцати, а уже бюрократ) вышел к девчонке: "Ступай домой, сегодня не успеем, вызовем после".
Девочка на людях сдержалась, а дома в слезы. А после из-за экзаменов отложили прием до осени. Теперь зовут на бюро, а она ни в какую. Волновалась, готовилась как на праздник... А теперь ни в какую. Вот формализм так формализм. А учителя были где? А мы? Вот о чем, товарищ спецкор газеты, надо писать бы.
Артем молча, исподлобья глядел на мать. Только теперь она заметила его недружелюбие.
- Тёма, что-то случилось?
- Мне надо поговорить с тобой наедине.
Его тон и ответ показались ей грубыми и обидными для Надежды Романовны.
- Если о деле, можешь говорить сейчас, обычно мы сообща решаем дела.
- Наедине.
Мать удивленно, не понимая, смотрела на сына. Он молчал.
- Тогда ступай домой. Кончу работу, поговорим дома.
Он повернулся уйти.
- Артем! - все более удивляясь, окликнула мать. - Ты не простился с Надеждой Романовной.
Он оглянулся через плечо, кивнул. Как кивнул! Мать похолодела от его кивка.
- Боже мой, что с ним такое? - испуганным полушепотом спросила старший инспектор после ухода спецкора газеты.
- Извините, - растерянно ответила мать. - Что-то, должно быть, его огорчило. Извините, Надежда Романовна.
13
Не укладывается в голове! Хорошую учительницу вынуждают уйти на пенсию, вместо нее назначают другого учителя, знакомого зав. гороно, Анны Георгиевны Зориной, матери Артема. Так прямо спецкору и сказали: по рекомендации завгороно.
До сего дня Артем о матери знал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14