В поведении, плаваниях, в охоте на морского и пушного зверя, рыбной ловле. Белое море от города Мезени в сорока пяти верстах, по-тамошнему почти рядом. Неспокойное студеное море. Штормы налетают внезапно, и тогда выше дерева, выше церковного шатра или ветровой мельницы дыбятся волны. Не страшась волн, шли мезенцы по Белому морю на веслах или бежали под парусом.
Талантливые геройские характеры мореходов рождались в Мезенском уезде. По десять - двадцать раз ходили в дальнее плавание к Шпицбергенским островам. Гигантскими копьями высятся на островах остроконечные горы. Первооткрыватели таинственных необитаемых земель охотились вблизи них за моржами, белыми медведями, голубыми песцами. Несметные полчища драгоценных зверей и птиц в округе Шпицбергена. Но путь туда бурным морем далек и опасен. Немногие смельчаки решались. О них рассказывают сказки, написаны книги. И стар и мал в Мезени знают о зимовке в Арктике четырех матросов-рыбаков. Дошли до самого отдаленного острова в районе Шпицбергена. Там ладью рыбаков стиснули льды: по льдам пошагали охотники на землю. Слышно, земляки-мезенцы построили здесь избушку, чтобы было где переночевать потерпевшим в море крушение. Нашли матросы избушку, помянули добрым словом тех заботливых земляков. А утром вернулись к морю, хвать: ладьи нет. Ледяное поле за ночь разогнало ветром, ладью унесло.
Шесть лет и три месяца прожили зимовщики в арктических льдах. Выли ветры, гремел близкий океан, до крыши заносило снегом избушку. Матросы забыли запах хлеба. Кормились рыбой и мясом без соли.
Коротко лето, когда солнце чуть заденет краешком горизонт и снова ходит по небу. Долга полярная зима. Нескончаема ночь. Год сменяется годом. Придет ли спасение?
На седьмой год судно нашего Северного флота обнаружило зимовщиков. Чудо! Живы матросы. Сколько по ним панихид отслужили, а они живы. Спасли мужество, воля.
Инесса Арманд узнала о прошлом, понаслушалась сказаний и былей, когда обжилась в Мезени. Обжилась? Нет, не свыкнуться с унылым существованием в угрюмом городе.
Город Мезень весь деревянный. Деревянные тротуары, дома, церкви, амбары, бани, ветровые мельницы, выстроившиеся, как стражи, в ряд позади города в тундре. Не охватить взглядом плоскую равнину, где ни кусточка, только бурый мох стелется по земле да топкие болота грозят тысячеголосым комариным писком.
Бродят олени, щиплют мох.
По одну сторону города тундра, по другую - могучая северная река Мезень. Ширина ее здесь четыре версты. Неприветливая, даже солнце не разгонит хмури.
- Даже в редкий теплый день лета не тянет посидеть на берегу, как здесь, на французской речушке. Или на вашей симбирской вольной Волге, Владимир Ильич!
На сотни верст стали за рекой непроходимые леса. Ветры пригонят с моря и океана холодные туманы, тяжелой пеленой окутают реку, город - с крыльца не различишь соседнего крыльца, - и тоской сожмет сердце, и кажется, никогда не кончится ссылка...
- Вы на то и Инесса Арманд, что своими усилиями сократили мезенскую ссылку. Натянули полицейщине нос, - сказал Владимир Ильич.
Надежда Константиновна ласково погладила ее по плечу: "Умница наша".
...Завелись среди ссыльных знакомые, нашлись товарищи, а тосковала в Мезени Инесса Арманд, болела, скучала о детях. Держалась надеждой на побег. Придумывала несбыточные планы.
Планы сбылись. Группа польских рабочих отбыла срок ссылки. Санный обоз с освобожденными поляками готовился к отъезду в конце октября. Пала ранняя северная зима. Вьюжило. Дороги переметало поземкой.
Нашлись среди отъезжавших поляков добрые души. Сговорились. Ранним утром в назначенный день укутали Инессу в шаль, тулуп, втиснули в сани между своими. И, раскидывая из-под копыт снежные комья, лошади рысцой тронулись в путь...
- И вот я с вами! - смеется Инесса. - Рада. Пусть маленькая, но навсегда ваша помощница, Владимир Ильич. Люблю вашу мечту, Владимир Ильич! Вы политик, философ, ученый, реалист, и всегда в каждом вашем замысле и деле большая мечта. Вы писали: "Надо мечтать". Люблю вашу мечту.
5
Жюстен домывал кастрюлю после обеда, когда прибежал Андрей.
- Жюстен! Жюстен! Знал бы ты! Нет, не скажу, ну же, быстрее, сам увидишь. И там не скажу, сам угадывай.
Касе-Ку снял с гвоздя соломенную, поношенную донельзя шляпу с широченными полями, она надевалась в особенно жаркие дни. Нынче день стоял особенно жаркий, солнце немилосердно пекло, раскаленная земля через подошвы жгла ноги.
- Не спрашивай, не спрашивай, - торопливо говорил на ходу Андрей.
- Не подумаю спрашивать, - небрежно бросил Жюстен, хотя любопытство его разбирало.
- К Влади... - Андрей спохватился, - к месье Ильину приехали еще люди.
- Из Парижа?
- Нет, из России.
- Из Рос-сии? Так далеко? Там морозы, бураны.
- Ха-ха-ха! - залился Андрей. - В России тоже бывают май и лето. В России много рек и теплых и холодных морей и...
- Наш школьный учитель рассказывал: французскую армию императора и знаменитого полководца Бонапарта победили в России морозы.
- Мало смыслит твой школьный учитель. То Кутузов, не знаешь? Эге... Русский полководец, познаменитее твоего Бонапарта. Кутузов и русские солдаты победили Бонапартову армию. Морозы, правда, помогли, но главная сила - солдаты.
- Может, ты тоже русский? - начал догадываться Жюстен.
Андрюша смутился. Он прекрасно знал, что такое конспирация, и если скажет про себя, что он не русский, а француз, это не будет враньем конспирация требует тайны. А надо ли скрываться? Он не успел переговорить об этом с мамой, мама не предупредила его.
Но они как раз приблизились к цели, и вопрос о национальности был отложен. Град новых вопросов обрушился на Андрюшу:
- Что они делают? Зачем? Откуда они? А! Ты сказал, из России. Почему они здесь? Непонятно.
В самом деле, непонятное что-то происходило во дворе дома No 17 по Гран-рю. Дом как дом в глубине замощенного крупными плоскими камнями двора. Впрочем, немного отличный от других домов Лонжюмо. К боку его прилепился сарай под островерхой крышей из черепицы. Одна стена сарая глухая, позади хозяйский огород. Другая - наполовину застеклена, как бы протянулось длинное окошко.
Когда-то в сарае помещалась столярная мастерская, сейчас здесь кипела другая, не столь тонкая, скорее плотницкая работа. Через застекленную стену сарая было видно: человек десять или больше мужчин сооружают самую простецкую мебель. Сколачивать из досок стол и скамьи - дело плотников, не так ли?
- Ах, и мама здесь! - хлопая в ладоши, воскликнул Андрэ.
Да, мадам Инесса в простеньком платьице и фартучке усердно мыла окна застекленной стены сарая. Кто-то из мужчин ей помогал. Кто-то подметал цементный пол, сгребая граблями щепки, опилки от досок, тащил в мусорную яму.
Однако что же это все означает?
- Угадай, угадай! - веселясь и прыгая на одной ножке, поддразнивал Андрей.
Жюстен сдвинул шляпу на затылок, наморщил лоб, силясь угадать, не угадал бы, конечно, но счастливое обстоятельство подоспело на помощь. Во двор вошел мужчина лет сорока, одетый, несмотря на жару, в темный солидный пиджак, на голове темная шляпа - котелок. Владимир Ильич спешил из сарая навстречу пришедшему. Тот приподнял шляпу-котелок.
- Позвольте представиться - мэр Лонжюмо. А вы, насколько я понимаю, месье Ильин?
- Правильно поняли, - улыбнулся Владимир Ильич.
- Мне надобно с вами переговорить, месье Ильин. Где для вас будет это удобно?
- Да хотя бы здесь. Вон у стены сарая немного тени, посидим. Мальчики, принесите-ка нам...
Мальчики, не дослушав команды, опрометью кинулись в сарай, притащили два табурета. Навострив уши, стали в сторонке.
- Я представитель власти в Лонжюмо, - начал мэр. - Я должен обеспечивать порядок, спокойное проживание односельчан. Должен наблюдать, что происходит в доверенном моим заботам селении. Приезжает группа русских, снимает на лето заброшенный сарай, я должен знать, с какой целью.
- Конечно! - охотно согласился Владимир Ильич. - Из России приехала группа школьных учителей, здесь мы сообща займемся самообразованием. Углубим свои познания истории, литературы, искусства...
- Почему нужно было приезжать из России повышать свое образование к нам в Аонжюмо, а не заняться этим благородным делом дома?
- Вполне резонный вопрос, - живо, даже обрадованно подхватил Владимир Ильич. - В Париже много русских эмигрантов или временно там поселившейся высокообразованной публики. Они согласились читать лекции приехавшим учителям бесплатно. А Лонжюмо мы выбрали потому, что у вас дешевле прожить, чем в каком-нибудь дачном месте, курорты нам не по средствам. И еще для нас весьма важна близость Парижа - средоточие мировой культуры, искусства. Мы будем совершать экскурсии в Париж. Резонно?
- Кажется, да, - помедлив, согласился мэр. - Вы, русские, немного странные люди. Немного чудаки.
Достал из кармана белоснежно чистый платок, вытер влажный от пота лоб. Жара даже в тени донимала.
"У него добрые глаза. Он не будет нам мешать", - подумал Владимир Ильич. Но неожиданно лицо мэра приняло строгое выражение.
- Месье Ильин, у нас в Лонжюмо нет полиции. Вся власть в руках мэра, то есть моих. Я отвечаю за все. Вам ясно, что я хочу сказать?
- Нет, - сознался Владимир Ильич.
- Вы, русские, любите заниматься политикой. Предупреждаю, никаких политических разговоров ваши учителя не должны вести с жителями Лонжюмо, никаких агитаций.
- Помилуйте! Какая политика, какая агитация! - в недоумении ответил месье Ильин. - Наших учителей интересуют проблемы педагогики. Кроме того, никто из них не знает французского языка.
- В таком случае я удовлетворен, - подвел мэр итог встречи. - Рад знакомству, месье Ильин. Желаю вам успеха в вашем благородном предприятии... Будьте здоровы.
Он приподнял котелок и, довольный исполненной дипломатической миссией, удалился с достоинством.
- Э-э! - разочарованно протянул Жюстен, когда они с Андреем остались вдвоем у стены сарая. - Проблемы педагогики, хэ! Вот так скука.
Андрей, смышленый мальчуган, кое-что знал о том, какими науками будут заниматься "учителя" в школе, но конспирация не позволяла хоть чуть-чуть открыть истину даже другу. Русский и французский мальчишки успели подружиться, однако дружба дружбой, а чужую тайну нельзя выдавать. Подмывает, но стоп: нельзя.
- Если месье Ильин берется за дело, скуки не жди, - объяснил Андрей. - Но все-таки взрослые, у них свое... Им нескучно, а нам...
- Да уж, да! Я больше люблю иметь дело с ребятами. Бежим на речку, позвал Жюстен.
А в сарае дома No 17 не оставляли работу. Час от часа сарай все более становился похожим на класс. Правда, вместо парт скамьи вдоль дощатого стола; учительской кафедры нет, есть старенький столик и старенький стул перед ним - так или иначе к концу дня русская партийная школа в Лонжюмо была готова к открытию.
6
Невзрачна квартирка из двух тесных комнатушек в черном от заводской копоти доме. Зеленоватые кляксы плесени растекались по углам. Обои от сырости то вздулись пузырем, то повисли лохмотьями. Под низким потолком духота.
Елизавета Васильевна искала прохлады в тени чужого дерева. Возле дома, где они жили весной и летом 1911 года, ни кустика.
Владимир Ильич и Надежда Константиновна целые дни не бывают дома: подготовка школы, устройство учеников по квартирам - забот и дел тьма. Обдумывать план лекции, беседы с учениками, очередной статьи Владимир Ильич часто уходил в поле, на луг.
- Просторный у тебя кабинетик, - шутила Надежда Константиновна.
Вечер. Они шли вдвоем берегом реки. В бледном, еще не ночном небе мигнула синяя звездочка. Остро блеснула вторая. В ивняке над рекой щелкал, свистел, рассыпался серебряной трелью, совсем как в России, французский соловей.
Завтра открытие школы. Владимир Ильич думал вслух:
- Если мы уже в Париже познакомились с главным содержанием и целью "Манифеста Коммунистической партии" Маркса и Энгельса...
- Ты основательно разъяснил им содержание "Манифеста". Они поняли. Им нелегко было, но они поняли. Ты раскрыл самую суть...
- Щедрый критик, Надюша. Умный друг.
- Ну, ну, Володя, лишку не хвали. Не такой уж умный.
- Этого не скажу. Ты мне очень, Надюша, нужна! В работе. В жизни, негромко, как бы взвешивая каждое слово, произнес он.
В его смугловатом от весеннего загара лице, молодо вспыхнувших глазах Надежда Константиновна узнала ту нежность, которая была ее счастьем.
"А ты! Как бесконечно дорог мне ты!"
Она не сказала этих слов. Чувствуя глубоко, они скупо говорили о чувствах.
- Так вот, - вернулся Владимир Ильич к прерванной мысли, - если гениальное учение Маркса нашим слушателям хотя бы первоначально открылось, то Маркс-человек почти незнаком. Надо, чтобы к ним пришел Маркс - человек гениального сердца. Коммунист раньше всего хороший человек. Дурной не может быть коммунистом.
- А неизбежная жестокость революции к врагам? - полуспрашивая, сказала Надежда Константиновна. И ответила сама себе: - Хороший человек не значит мягкотелый. С врагами революции у коммуниста не может быть мира.
Таким был Маркс. Он родился в Германии, в небольшом городке Рейнской области. Родительский дом был добр и дружен. Были братья и сестры.
- Как ваш симбирский дом, Володя, - с живостью вставила Надежда Константиновна. - Братья и сестры. И твоя мама, Мария Александровна, спасибо ей.
- Да, - кивнул Владимир Ильич. - Карл рос живым, умным мальчуганом. Бездна фантазии! Весел. Способности уже в школе огромные. Гениальный первооткрыватель. Что дальше я расскажу завтра в классе? Скоро в рамках школьных и университетских наук Марксу стало тесно. Он перешагнул рамки. Его интересуют история, философия, литература, искусство. Могучий ум! Но я хочу рассказать и о сердце. Архиважно человеку, тем паче коммунисту, воспитывать сердце.
...В восемнадцать лет Карл полюбил. Женни фон Вестфален подруга детских лет. Пришла пора мятежной, мечтательной юности. Постепенно или внезапно Карлу открылись необыкновенная красота и талантливость Женни?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12