- Со страху отдал! Со страху отдал! - не унимается Гребкус, а за ним и вся свора.
Тут уж пан совсем взбеленился. Велел слугам гнать коней вскачь. Хлестнули те рысаков кнутами, и кони понеслись во весь опор. Вихрем летел пан в карете, но еще быстрее мчались Гребкус с приятелями, не переставая драть горло:
- Со страху отдал!..
Во время бешеной скачки и слуг своих пан-шляхтич растерял, повываливались они на дорогу, и самого растрясло до полусмерти, и коней загнал, а от Гребкуса все равно не убежал. В конце концов ясновельможный пан заткнул уши паклей, натянул на голову шубу и лежит, мертвым прикинулся, может, отцепятся, думает. Но не тут-то было. Учуял Гребкус обман и решил пана перехитрить - в речке утопить. Стали пана из кареты выволакивать: за одну полу потянут, за другую потащат, за пятки куснут, за икры хватнут, только ничего не выходит, не поднимается пан, и все тут.
"Замерз, наверное", - решили собаки, победно подняли хвосты торчком и разбежались довольные. А Гребкус домой героем вернулся.
Вот какими смекалистыми и упорными были предки Чюпкуса еще в средние века. Так что уж о нем говорить? За последнее столетие, после ужасного собачьего мора, эта порода до того навострилась в упорстве, что Чюпкус мой, если за кем во сне увяжется, до тех пор дрыхнет, пока не догонит свою жертву.
Однажды зачем-то нужно мне было Чюпкуса разбудить. Так я его, представьте, в воду бросил. Уже пузыри идут, а он знай себе спит. В землю его закапывал, пятки щекотал, соломинку в нос совал, по-всякому ухищрялся, пока, наконец, удалось запахом шипящего сала поднять. Оказалось, Чюпкус вовсе не спал, просто он загнал во сне на дерево кота, да не простого, а самого вредного в нашей деревне, и караулил, глаз с него не сводил.
Кот сидит, а Чюпкус спит и караулит. Кот изнывает на дереве, а Чюпкус похрапывает и сторожит. Кот уже обессилел вконец, а Чюпкус - сторожит, ни на минуту глаз не открывает, чтоб не упустить врага.
Так и караулил, пока запах сала не перешиб его упорства.
За свое вмешательство я извинился, а его за упорство угостил - березовой кашей с тем самым салом. Не совсем, правда, с салом, больше с запахом.
А то был еще такой случай. У нашего соседа беда приключилась - какие-то негодники свели со двора быка. Не прошло и получаса, как мы с Чюпкусом были уже на месте происшествия. Глазом моргнуть никто не успел, как мой Чюпкус взял след. Кинулись мы в погоню за злодеями. Два часа бегом бежали. Наконец в придорожных кустах нашли теленка спрятанного. Знает мой Чюпкус дело! Люди, правда, стали сомневаться, только я все чин-чином по-научному им объяснил:
- У быка сколько ног? Четыре? И у теленка четыре. И у того и у другого копыта раздвоены? Раздвоены. А что от рогов на земле следа не остается - так тут уж Чюпкус ни при чем. Нашел пропажу, и нечего болтать зря. Только авторитет моего пса подрываете!
А сосед наш - тот уж так благодарил, слов найти не мог, молился на нас, от радости чуть изрядной дубинкой не перекрестил. Но это уже другой разговор...
До злодеев-грабителей Чюпкус еще целый год добирался. И до того их настращал, что с испугу они за границу сбежали. Но Чюпкус все не унимался, след не терял. На следующий год, едва снег сошел, он привел к заброшенной могиле и стал землю лапами рыть. Я сразу сообразил, что за собака тут зарыта. Ну, не то, чтобы собака... Одним словом, схватил я лопату и стал копать. Копал-копал, покуда девять потов с меня не сошло, а докопался-таки. Оказалось, мой пес учуял: в этой могиле был похоронен бронзовый чубук палисандровой трубки дальнего предка двух злодеев, который прославился грабежами еще во времена соловья-разбойника.
Вот какой удивительный нюх у моего Чюпкуса!
Но все это сущие пустяки по сравнению с тем, что произошло потом. Не упорством и не чутьем прославился мой пес на весь мир, а совсем другим, неведомым ни одной собаке свойством, которое я, посоветовавшись с нашими балаболскими говорунами, назвал "телецуцикомагизм". Это начала слов, которые все хорошо знают и очень часто произносят: "цуцик" - намекает на происхождение Чюпкуса, "магизм" - сокращение от магнетизм, теперь все о нем говорят. Ну, а "теле" я добавил просто так, чтобы новый термин звучал более научно и скорее прижился. Быстрее, чем "телик", наверное, ничто не приживается!
А дело было так.
Купил я однажды мелких гвоздей сапоги чинить. Шел домой и на лугу, в том месте, где трава гуще всего, до того расчихался, что рассыпались все мои гвоздики. Посеять посеял, а собрать - дудки! Трава высокая, былинки нос щекочут, гвоздики острые, пальцы колют, а ухватить не ухватишь. И так прилаживался, и эдак примеривался - не выходит, и только.
И вдруг вспомнил! Нет, видно, не зря учитель о мою спину два воза розог обломал! Побежал в скобяной магазин и прошу у продавца:
- Продай мне магнит!
- А вам какой? - не торопится он.
- Самый сильный. И, конечно, не слишком большой, чтоб карман не рвал. Очень нужно, - объясняю.
Продавец усмехнулся и приносит мне небольшую вещицу, вроде надкусанной баранки. И за этакую безделицу содрал с меня как с богатея: всю мелочь я ему выложил, а он крупными даже сдачи не дал.
- Этот магнит, - говорит он, увидев, что я поморщился, - прямо с выставки увели. Дефицит. В магазинах такого хоть умри не достать. Предназначался для отправки в Париж. Я вам как доброму приятелю.
Вышел я из магазина с этим бубликом в кармане. Иду. Только стал к железному мосту подходить, чувствую - кто-то с меня брюки стягивает. Оглянулся вокруг - никого, а брюки ползут и ползут, пояс уже не держит. Вот напасть!
Остановился. Прислушался - тихо, никого. Но кто-то же тянет с меня брюки? Тянет, хоть плачь. Счастье, что карман вдруг прорвался, из него магнит - блям! и к железному настилу прилип.
- Так вот в чем загвоздка! - обрадовался я. - Это же надо - такое редкое изобретение в мои руки попало.
Положил магнит в заплечный мешок и двинулся дальше. Не успел несколько шагов шагнуть, снова начались чудеса; поровнялся с железным столбом, мешок мой как рванется в сторону и меня за собой потащил... Хочу в ворота пройти, он то кверху подпрыгнет, то по сторонам мечется. А когда по рельсам шел, чуть было меня пополам не разорвало.
Редкого качества магнит попался. Выставочный!
Пришел я на луг, поводил этой замечательной вещицей по траве, все гвозди и прилипли. Все до единого и еще два чужих, с широкими шляпками, видно, обронил какой-то разиня.
Как только возвратился домой, сразу же обмазал этот редкостный магнит чистым барсучьим жиром - чтоб не заржавел, и засунул в сенях под порог, а то еще, чего доброго, завалится куда-нибудь, где потом найдешь? И надо же такому случиться, откуда ни возьмись, появился Чюпкус - хвать магнит и проглотил. Он, бедняга, думал, это кусок его любимого барсучьего сала.
Согрелся магнит в Чюпкусовом брюхе, стал действовать с такой силой, что меня страх взял. Не успел Чюпкус сунуть нос в избу, как сразу же со всех сторон его облепили вилки, ножи, ложки. Так и ходит еж ежом. Шагнет шаг, из пола гвозди вылезают, шагнет второй - из стены выдергиваются. Чудище какое-то. Не собака, а прямо-таки клещи самоходные. Еще с полчасика походить ему по избе, рухнула бы, право слово!
Выгнал я его в конуру, но и там чудеса продолжались: даже на цепь сажать не понадобилось. Поднес ее к ошейнику, она и прилипла накрепко.
С того дня повелось: только выпустишь пса погулять, начинается светопреставление - бежит он по улице, облепленный всякими жестянками, железками, консервными банками, кружками, сковородками, гремит на всю деревню, как расхлябанный трактор. Через неделю Чюпкус наносил во двор целую груду всевозможного железного хлама-лома и получил первую и последнюю премию общества утильсырьевщиков. А еще через несколько дней староста предложил мне за него баснословную сумму.
- Да что ты с ним делать собираешься? - поинтересовался я.
- Хе-хе, с таким псом я не только воров, но и детей их и детей их детей выловлю, дальних родственников из-под земли выкопаю и таким манером все воровское семя уничтожу, - горячится староста. - Это собака государственного значения, а ты ее к утилю приспособил.
- Не могу, - отвечаю. - Я друзей не продаю. Мы с Чюпкусом тебе по воскресеньям без всякой платы помогать станем, а в будние дни с браконьерами воевать будем. Это тоже полезное дело.
Но пока мы на охоту выбрались, мой Чюпкус отличился.
Пекла наша соседка блины и поставила сковородку во дворе остывать. А мой пес как раз мимо пробегал и нехотя горячую сковородку хвостом зацепил. Ручка р-раз! и прилипла. Чюпкус перепугался, кинулся наутек, а баба - за ним. Детишки ее блинов ждали, тоже следом помчались, ревут, им блинов жалко. А за всей семейкой по пятам толпа зевак. Интересно им, видишь ли, чем все кончится.
Ну и показал Чюпкус, на что способен этот его телецуцикомагизм. Со всех ног от разъяренной бабы улепетывал и до того разгорячился, что магнит внутри накалился, шерсть дыбом встала, из когтей искры сыплются, глаза прожекторами светятся, а лай совсем диковинный стал - будто электрогитара на полную мощность вопит. И сковородка по камням отчаянно бренчит. Такой шум, треск и грохот поднялся, приходится выбирать - то ли блины бросать, то ли навек глухим оставаться, да еще неделю таблетки от головной боли глотать.
Но зевакам ничего не страшно - ни на шаг не отстают. Наверно, и дом бы с места своротили, да посчастливилось мне: Чюпкус дыру в заборе нашел, сам-то пролез, а сковородка между кольями застряла, ни туда ни сюда. Нахохотались мы вместе с зеваками до упаду. Ну, а когда все разошлись и я вызволил Чюпкуса, стало мне ясно, что дела нешуточные завариваются.
"Да, пока кашу варил, сладко казалось, а стал расхлебывать - загорчило", подумалось мне, но Чюпкусу ничего не сказал. Стыдно стало. Ведь я по знакомству этот магнит выставочный купил и пса честного в такую неприятную историю втянул.
Но и это еще не все.
Все на ошибках учатся: глупцы - на своих, умные - на чужих.
БРАКОНЬЕР
Когда я сделался известным охотником, волки нашу деревню стороной обходить стали. Знали серые разбойники, с кем могут на околице столкнуться, вот и не совали носа туда, куда достигал мой меткий глаз, заплывший от комариного укуса.
Избегали встреч со мной и клыкастые кабаны, и длиннохвостые лисы. Стремглав убегали зайцы, чуть заслышат мои шаги. Черви прятались в земле, рыбы - в воде. Только комары да люди преследовали меня толпами, лезли в глаза, назойливо жужжали и по-всякому расписывали мои подвиги, да так, что трудно отличить быль от небылицы. В конце концов невтерпеж мне стало слушать эти россказни, спрятался я от них в самый темный угол чулана.
Оказывается, прославиться - это еще хлопотнее, чем выставочный магнит проглотить. Опаснее, чем дурака на узкой тропке встретить. Одним словом, слава, добытая на охоте, теперь сама за мной охотиться стала. Куда я, туда и она, как тень за мной бродит. А где она - там зеваки пиявками прилипают, вопросами засыпают, совета спрашивают.
- Скажи, уважаемый, почему петухи, когда поют, глаза закрывают?
- Потому что песню свою на память знают.
- Так-то так, но посоветуй, что делать: как запоют - обязательно дождь накликают?
- Зарежь петуха - дождя не будет.
- А почему аист на одной ноге стоит? - непременно хочет знать другой.
- А потому, что если обе поднимет - опрокинется.
- Пупкус, каких деревьев в лесу больше всего?
- Стоячих...
- Может, и правда твоя, но почему ж тогда вода стоячая вверх не бежит?
- Да потому же, почему корова шпоры не носит...
Вот так, пока других поучал, сам я до того поглупел, что набрал в поле камней и сам себе памятник строить начал. Высокий - что колокольня, красивый как корчма. И каждое утро, бывало, взберусь на него и перед соседями проповеди балабоню. Так и тянулось, пока в один прекрасный день я до того заболтался, что за край шагнул и на землю свалился. Не знаю, сколько времени пролежал без памяти, а когда пришел в себя, слышу - матушка рыдает:
- Ох, несчастье, ох, беда!.. Человека, можно сказать, уже нет, а язык все еще трепыхается... как оторванная подметка болтается!..
Невтерпеж мне стало, решил, как поправлюсь, обязательно свое прославленное имя в самом глубоком озере утоплю. Так и сделал. Сунул голову в воду и чуть сам не утоп. Но люди это на свой лад объяснили: мол, великий охотник Пупкус в воде ушами дышит, голыми руками щук хватает и на берег как поленья мечет.
В сердцах пытался я от славы в погребе прятаться, одеялом голову накрывал. Но по деревне снова поползли слухи: мол, я нарочно глаза к темноте приучаю, потому что собираюсь в полночь на Волчьем болоте бесенят ловить.
Вывели меня из терпения, залез я в чулан, дверь изнутри запер, ключ в окошко выбросил. Но дорогие соседушки так по мне соскучились, что к дому подступили, поднатужились, с фундамента его приподняли и заботливо спрашивают:
- Как думаешь, Пупкус, не повредит ли долгое сидение твоему драгоценному здоровью?
Ничего я им не ответил, но до того разволновался, что нервы у меня дергаться стали, весь трясусь с тех пор, в разговоре не сразу на нужное слово попадаю, все мимо промахиваюсь. Ну, думал, - всё, отстанут. Но однажды случилось вот что. Волки поверили, что я не охотник больше, и расхрабрились, у свинопаса козу задрали, потом у мясника собаку, а у чабана кожух в клочья растерзали. Куролесят, совсем распоясались - режут без разбора, что только им на глаза попадет: коня так коня, быка так быка, даже пугало в огороде и то не пожалели.
Пострадавшие хозяева пугала прибежали ко мне:
- Ты, говорят, охотник, у тебя ружье, ты и должен уничтожить разбойничье семя.
- Погодите, не горячитесь, - поясняю им. - Разбой разбоем, волков перевести можно, да только что за лес без волков?
- А что за деревня без пугала? Сами, что ли, станем воробьев с конопли гонять?
- Погодите шуметь, - успокаиваю их. - Слезы слезами, но какое же село без беды?
- А что за село без скота? Хочешь, чтоб мы друг друга пасли?
- Согласен: нет села без мужика, огорода - без пугала, леса - без волка, уговариваю, а переговорить все равно не могу. Да и то правда, кому приятно, когда дикие звери домашний скот без всякого плана режут?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17