- О господи!. - сказал Жачек. - Это было бы чревато ужасными последствиями.
- Чревато, - повторил ребенок, наслаждаясь новым словом. - Чревато, черт побери.
- Сыночек!!!
- Чреватая кровяная котлета, - отчетливо произнес Бобик.
Цеся сидела как на иголках. Что подумает Данка об их семейке? Пока что ее родные показали себя не с наилучшей стороны. А ведь еще всякое могло случиться.
Вошел дедушка, уткнувшись носом в книгу. Недавно он приступил к изучению французской литературы, и занятие это целиком его поглотило. Оторвать от чтения старшего Жака мог только пожар. Глава рода машинально сел за стол, на ощупь взял ложку и отведал капусты, не переставая читать.
- Дедушка, - чуть ли не простонала Целестина, - у нас гости.
Дедушка как будто очнулся.
- Ах, да, - рассеянно пробормотал он, едва поглядев в Данкину сторону. Простите, что я читаю, но этот Барбюс мне смертельно наскучил.
- Чреватый кровяной барбюс, - сказал Бобик, нехотя засовывая в рот ложку тушеной морковки.
Цеся боялась даже взглянуть на свою ослепительную одноклассницу. А тем временем собравшиеся за столом обращались с гостьей запросто, словно она не была обладательницей одухотворенного лица и загадочного взгляда. И, о стыд, отец даже позволил себе отпустить грубоватую шуточку насчет миндалевидных Данкиных глаз: он сказал, что, по всей вероятности, у нее есть еще одна пара миндалин, притом увеличенных... Ох, как было бы здорово, если б можно было повернуть время вспять!..
Не намного, минут на десять: звонок бы раздался, когда Цеся была в кухне, - она бы сама открыла дверь и увела Данку куда-нибудь в укромный уголок. А так...
В конце концов Цеся отважилась поднять глаза на Данку, ожидая самого плохого. Однако на русалочьем лице гостьи играла снисходительная улыбка: кажется, ей было весело. Она с аппетитом поглощала пельмени и даже как будто стала чуть менее одухотворенной. "Это под влиянием моих милых родственничков, - подумала Цеся. - Они так безнадежно прозаичны".
Наконец можно было встать из-за стола.
- Идите, девочки, - проникновенно сказала тетя Веся. - Я помою посуду. Я все понимаю, сама когда-то была молода. Идите, идите к себе.
"К себе". Легко сказать. У самой двери Цеся сообразила, в каком состоянии оставила утром комнатушку, где жили они с Юлией. Позор. К сожалению, в квартире не было другого уголка, где две полувзрослые особы женского пола могли бы углубиться в интеллектуальную беседу. В кухне все вверх дном. К дедушке в комнату нельзя: надо же ему где-то единоборствовать с Барбюсом, да и вообще такого в заводе не было, дедушкина комната - святыня. У родителей все завалено глиной и гипсом, в углах, словно пугала, торчат обрубки незаконченных скульптур для индивидуальной маминой выставки; исключение составлял уголок за книжным стеллажом, где отец устроил свой кабинет, который со свойственной ему педантичностью содержал в идеальном порядке. Однако там он сам любил вздремнуть после обеда.
Цеся вздохнула. Увы, ничего не поделаешь...
Предупредив Данку, что в комнате немного не прибрано, она с опаской приоткрыла дверь. О чудо! Юлия убрала комнату! Это был верный признак того, что сестра работала. Всегда, прежде чем окунуться в стихию творчества, Юлия мыла пол, а иногда, в случае необходимости, даже окна. В комнате все сверкало, воздух был напоен запахом свежевыстиранных занавесок и дождя. Легкий диссонанс в эту симфонию чистоты вносил огромный стол сестры, заваленный изрезанной бумагой, заставленный незакрытыми бутылочками с плакатной тушью и множеством сосудов с грязной водой от кистей. Посреди забрызганного красками и клеем листа картона белел большой прямоугольник - след от произведения искусства, с которым Юлия, очевидно, умчалась на занятия в академию.
Цеся усадила Данку на диван.
- Здорово, что ты наконец зашла, - сказала она, преодолевая робость.
- Я должна была тебя поблагодарить. Такая у меня возникла внутренняя потребность, - ответила Данка. Слова ее прозвучали красиво и многозначительно.
- Не за что, - простодушно ответила Цеся и тут же засомневалась, стоило ли так отвечать.
- Павел поступил отвратительно. Никто не сделал для меня столько, сколько ты. И так бескорыстно, - продолжала Данка, полузакрыв свои подернутые туманом глаза.
- Не о чем говорить. - Цеся погрязла в банальностях.
- Я очень одинока, - . сказала Данка печально и посмотрела Цесе прямо в глаза.
Целестина набрала воздуху в легкие. Одинока. О господи!
- Да? - задала она идиотский вопрос.
- Бесконечно одинока, - повторила Данка.
- А... Павел? - отважилась спросить Цеся.
- Павел не считает меня человеком. Моя внутренняя жизнь его абсолютно не интересует. Цеся сочувственно вздохнула.
- Он только и знает, что спрашивает, почему я от всего прячусь! А как можно это объяснить? Я боюсь жизни. Ты тоже боишься жизни?
- Кто не боится.
- Мир такой чужой и неприветливый...
- Это верно, - согласилась Цеся. - Стоит выйти за порог, и у меня появляется ощущение, будто я прыгнула в ледяную воду... Ой нет, это я глупости говорю...
- Наоборот, это очень интересно, - сказала Данка без всякого интереса. - А мне ничего не хочется... из школы меня, наверно, выгонят... я ведь совсем не занимаюсь. Только целыми часами кручу пластинки. Смотрю в стенку, слушаю музыку, и мне становится спокойно.
- Хандра у тебя, что ли?
- Она у меня всегда, - простонала Данка. - Знаешь, я просто не вижу в нашей жизни смысла. Зачем учиться? Зачем мучиться? Все равно умрем.
- Это просто хандра, - заявила Цеся, наконец почувствовав себя уверенно на знакомой почве. - От нее можно избавиться. Я знаю несколько хороших способов. В зависимости от степени нужно...
- Я одинока, - перебила ее Данка, с тоской глядя в потолок.
- Если хочешь, - вырвалось у Цеси из глубины души, - я могу быть твоей подругой. Давай с завтрашнего дня заниматься вместе. Договорились?
- Ты это предлагаешь из жалости, - вздохнула Данка. - А я и того не стою. Я слабая, безвольная курица...
- А ты не будь курицей, - лаконично посоветовала ей Цеся, которой эта волынка постепенно начинала надоедать. - Возьми себя в руки. От депрессии лучшее средство - напряженная работа. Такая, чтобы сразу были заметны результаты.
- Наоборот... когда много работы, я совсем скисаю.
- Лень, - коротко сформулировала Цеся. - Самое простое - махнуть на все рукой. Моя мама всегда говорит, что работать над собой нужно до конца жизни, так как никогда не поздно еще что-то исправить.
Раздался смешок.
- Я бы этого не сказал, - произнес Целестинин отец. Он стоял, прислонившись к дверному косяку, и преспокойно подслушивал.
Цеся даже вскрикнула от негодования:
- Подслушиваешь?
- Ни в коем разе, - возразил отец. - Я только пришел спросить, не хотите ли компоту. Тетя Веся меня прислала.
- Ты не мог хотя бы кашлянуть? Или постучать! - Цеся едва сдерживалась, чтоб не расплакаться.
Как не стыдно, в самом деле! Подслушивают, вмешиваются в разговор... Нет, это невыносимо!
- Дверь была открыта, - оправдывался Жачек. - Ну, так как насчет компота?
- Мы не хотим! - со злостью отрезала Цеся.
- Я бы выпила... - Данка робко улыбнулась Жачеку.
- Извини меня за папу, - сказала Цеся, как только отец скрылся за дверью кухни.
- Ты что? У тебя ужасно симпатичные родственники! - убежденно воскликнула Данка. - Послушай, а как они относятся к твоему мальчику?
- Никак не относятся, потому что у меня его нет, - мужественно призналась Целестина.
- Шутишь! Как это - нет?
- Очень просто. Никому мало-мальски интересному я не приглянулась.
- Потрясающе! У тебя хватает смелости быть одной!
- Просто я никому не нужна. - Цеся печально усмехнулась.
- Да ведь ты очень красивая! - воскликнула Данка, непроизвольно перенимая роль утешительницы.
- Какое там, - сказала Цеся еще печальнее.
- Хорошенькая!
- Это ты хорошенькая... - Цеся с завистью поглядела на Данусю.
- Ненавижу свою физиономию, - угрюмо призналась Данка.
- Ты что, с ума сошла?! - изумилась Цеся. - Подойди к зеркалу, посмотри, какое у тебя выразительное лицо, а у меня что? Розовая картофелина. Телятина.
- Да нет, это как раз у тебя выразительное лицо! - из вежливости упорствовала Данка.
- Ничего подобного! У тебя!
- Нет, не у меня! У тебя!
- А я говорю, что у тебя, и не спорь!
- О господи! - простонала вдруг Данка.
Девочки отвернулись от зеркала и, поглядев друг на дружку, бешено расхохотались.
- Приятно такое слушать, а?
- Тщеславные идиотки.
- Нам только об этом и тверди - какие мы хорошенькие.
- Мальчишкам нравятся хорошенькие.
- Вот именно. Ты читала в "Филиппинке"? Девочки больше всего ценят в мальчиках ум и чувство юмора.
- А мальчики?
- Ты еще спрашиваешь! Конечно, им нужно, чтоб была смазливая и умела вкусно готовить.
- Не может быть.
- Представь себе!
- Вот дураки.
- Не дождется он, чтобы я ему готовила и стирала носки.
- Это еще кто же?
- Хотя бы Павел. Этот человек меня раздражает. Вчера устроил ужасную сцену ревности, а сегодня написал для меня сонет.
- Шутишь.
- Нисколько. Настоящий сонет, по всем правилам. Я была в восторге, пока мама не сказала, что все от начала до конца содрано у Шекспира.
- Наверно, у него самого не получалось, - великодушно сказала Цеся.
- Похоже на то, - пискнула Данка.
И девочки, переглянувшись, в приступе смеха повалились на диван. Смеялись до полного изнеможения.
- С завтрашнего дня, - проговорила наконец Цеся, отсмеявшись и вытирая слезы, - с завтрашнего дня будем заниматься вместе, хорошо?
- Ладно. Ты молоток.
- Я тебе помогу: по математике и вообще по всем предметам. В конце концов, невелика наука.
- Да уж наверно. Если какая-то там Ковальчук может получать четверки и пятерки...
- Вот именно. Будешь приходить каждый день, ладно?
- Ну... не знаю, что скажет Павел...
- Как хочешь, - уже суше произнесла Цеся и переменила тему.
Жачек был так напуган, что высунул нос из кухни, только когда услышал, как за Данкой захлопнулась входная дверь.
- В Телятинку при посторонних вселяется дьявол, - заявил он.
- Оставь ее, - попыталась умиротворить его тетя Веся. - Ей ужасно хотелось, чтобы подружке все понравилось.
- Так стараться ради какой-то бледной немочи?! - вспылил Жачек.
Именно в эту минуту в комнату вошла Цеся.
- Бледной немочи! - крикнула она. - Данка красотка! А ты, папа, без очков уже вообще ничего не видишь!
- Без очков я только увидел, что у нее постоянно приоткрыт рот, огрызнулся уязвленный Жачек. - Потому и позволил себе тонкий намек насчет миндалин. А вообще, можете считать меня самонадеянным глупцом, но больше всего мне нравятся собственные дети. - Он с восхищением поглядел на Целестину. Просто кровь с молоком: мордашка красная, глазки блестят, здоровая, упитанная, аж лоснится. Разве сравнишь с этой подружкой твоей... да она же, с позволения сказать, ни рыба ни мясо.
"Упитанная"! "Мордашка красная"! Знал бы Жачек, как больно задел свою младшую дочь, он бы, наверно, предпочел помалкивать целую неделю.
Глава 2
1
Совершенно неожиданно выпал снег. В этом, правда, не было ничего противоестественного - на дворе стояла зима. Но декабрь в том году больше смахивал на дождливый ноябрь, и никто из жителей Познани даже не мечтал, что на рождество выпадет снег. И тем не менее перед самыми праздниками первые утренние прохожие с изумлением увидели мир преображенным, идиллически тихим, сверкающим невинной белизной.
Ежи Гайдук стоял у открытого окна и жадно вдыхал пахнущий снегом воздух. Улица Сенкевича была еще пуста, кое-какое движение началось только в продовольственном магазине на первом этаже. Было холодно, но на такие мелочи Ежи Гайдук не обращал внимания. Он стоял в пижаме у окна и смотрел поверх крыш домов на макушку желтой башенки, освещенную слабым светом уличного люминесцентного фонаря. Ничего больше увидеть он бы не смог, даже наполовину высунувшись наружу. И все-таки вот уже три месяца по утрам, едва открыв глаза, подходил к окну и смотрел в сторону дома, где жила Целестина.
Ежи Гайдук был человеком одиноким. С раннего детства его воспитывала бабушка, так как родители давно умерли. В маленьком городке, где они жили, не было средней школы, а поскольку бабушка решила дать внуку образование, он был отправлен в лицей в Познань. Комнату сняли у пани Пюрек, которая заслуживала доверия хотя бы по одной причине: она была родом из того же города, что и Гайдуки. Кроме того, что было весьма существенно, сия пожилая дама не требовала за комнату оплаты вперед. Ежи у нее жилось хорошо, завтраками и ужинами она его кормила, а обедать можно было в кафе-молочной.
Ежи Гайдук был неразговорчивый, застенчивый, чертовски способный и начитанный подросток Два последних свойства в школе пока не были замечены, ибо этому препятствовали два первых. Однако отсутствие общественного признания Ежи не волновало. Он был всецело поглощен изучением университетских учебников физики, а также "Размышлений" Марка Аврелия. Это до такой степени его занимало, что позаботиться о своей внешности времени уже не оставалось, поэтому выглядел он - с точки зрения ровесниц - весьма непрезентабельно. Впрочем, на ровесниц он тоже не обращал внимания. За исключением Целестины.
Но Целестина в самом деле была исключением.
Ему нравилось на нее смотреть. Вот и все.
Ему вообще нравилось все, что имело к ней хоть какое-нибудь отношение. Например, ее дом, ее улица, ее сапожки, ее отец и велькопольский хлеб, который она покупала каждый день, из чего можно было заключить, что этот сорт ей особенно по вкусу. Все, что касалось Целестины, было таинственным и исключительным, окрашенным неизъяснимой прелестью, удивительным и волшебным.
Гайдуку было очень интересно, как там, в этом странном доме, внутри. Он пытался представить себе его обитателей: симпатичных, уравновешенных - так ему казалось - родителей и утонченную элегантную Цесину сестру, которую однажды видел издалека. И ее саму - всегда надменную, прелестную, загадочную, зеленоглазую Цесю, которая с начала учебного года от силы три раза удостоила его взглядом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25