- Плохо дело, - сказала Юлия. И, отставив лак, вышла.
Минуту спустя она вернулась вместе с Кристиной, которая несла на вытянутых руках свою прелестную белую блузку. Блузка была вся в оборочках, в рюшечках и расшита несметным количеством причудливых закорючек.
Долгих два месяца трудилась Кристина над этим шедевром, целые часы проводя за рукоделием и теша себя мыслью о грядущих днях, когда она снова станет стройной и элегантной.
- Получай на время это чудо, - торжественно произнесла Юлия, а Кристина вручила Цесе блузку, радостно кивая рыжей головой.
- Но... я не могу... - пробормотала Цеся без особой убежденности.
- Бери, бери, - сказала Кристина. - К твоей цветастой юбке очень подойдет.
- Наверняка понравишься, - заявила Юлия.
- Кому? - спросил отец немножко громче, чем следовало бы.
- Ну... каждому. Что, нет, Цеська?
Цеся уже не плакала. Она взяла блузку, просияла и убежала переодеваться.
- В самом деле, - вполголоса заметила Юлия, - она права. Пора покупать дочке наряды, дорогие родители.
- Что ты говоришь! - отмахнулся отец. - Цеся еще ребенок.
- Ребенка тоже нужно одевать. К тому же Цеся как раз вышла из детского возраста, - сказала мама. - Я так считаю, Жачек: нужно пересмотреть бюджет и выкроить немного деньжат.
Отец помрачнел: он ужасно не любил говорить о деньгах. У него, как правило, не хватало средств для удовлетворения всех безумных потребностей своих домочадцев.
- Снова прикажешь залезать в долги?
Жачек явно намеревался подавить мамину инициативу.
- Мне скоро заплатят за "Орлицу I", - робко напомнила он. - Можно было бы купить Цесе дубленку и красивые сапожки. И платье.
- Сколько тебе заплатят? - спросил отец сурово.
- А, не знаю.
- Почему не знаешь?
- Ну, не знаю, почему не знаю.
- Не знаешь, а уже покупаешь дубленку.
- Я другое знаю, Жачек. У меня иногда складывается впечатление, что ты скуп.
- А у меня складывается впечатление, что ты безрассудно расточительна.
- Не ссорьтесь из-за денег! - сказала Юлия. - Ссоры из-за денег убивают настоящую любовь.
Родители переглянулись и вдруг расхохотались.
- Жаченька, - сказала мама, падая в объятия мужа, - я считаю, пора кончать этот спор.
- Верно. Если наша любовь под угрозой...
- Давай просто условимся, что...
- ...что мы пойдем на компромисс. Дубленку покупать не станем, а купим платье.
- И сапожки.
- И сапожки.
Скрипнула дверь ванной, и появилась Целестина.
Родители умолкли и уставились на младшую дочь. Цеся выглядела прелестно. Ее лицо выражало глубокую решимость, глаза были подернуты загадочной пеленой. Она окинула своих родственников невидящим взглядом и, не проронив ни слова, шагом сомнамбулы направилась к двери.
- Куда ты идешь? - спросила мама, испытывая странное чувство - нечто среднее между жалостью и тревогой.
Цеся вздрогнула.
- К одно... - сказала она. - К одной девочке. Скоро вернусь.
12
Собственно говоря, почему она солгала?
Ведь всем было ясно, что ради подружки она бы не стала так наряжаться.
Проклиная в душе свою беспредельную глупость, Цеся выбежала из подъезда и торопливо зашагала по направлению к улице Сенкевича. Павелек не помнил номера дома, в котором жил Гайдук, Цеся узнала только, что в этом доме внизу продовольственный магазин.
Итак, на Сенкевича. Смелее.
Было солнечно и холодно. Сильный ветер без труда пронизывал тонкое Юлино пальто и Кристинину блузку. Он дул прямо в лицо, и Цеся почувствовала, как в уголках глаз у нее скапливаются слезы. Она сама толком не знала, от ветра это или из-за хандры.
Цеся перешла мостовую, чудом избежав смерти под колесами мчавшегося с огромной скоростью грузовика. И, поглощенная своими мыслями, даже этого не заметила.
Родителям она соврала, потому что испугалась, как бы ее не подняли на смех. Но испугалась-то почему? Ее вышучивали столько раз, что она давно должна была приобрести стойкий иммунитет. Да и шутки всегда были беззлобные и никому вреда не приносили.
И тем не менее на этот раз ей почему-то не захотелось, чтобы объектом шуток стал Гайдук. Бородач - пожалуйста, сколько угодно. Когда бы Зигмунд ни появлялся, отец буквально засыпал его колкостями и насмешками; кстати, бородач выдерживал натиск, не моргнув и глазом. Но Гайдук?
Очень уж Гайдук к ним ко всем не подходил.
Цеся ойкнула, вспомнив его злобный взгляд, и остановилась. Отвага окончательно ее покинула.
- Привет! - крикнул с противоположной стороны улицы бородач и бросился через дорогу к Целестине.
Видно было, что он немало потрудился над своей внешностью: из-под дубленки выглядывал воротничок шикарной клетчатой рубашки и узел модного вязаного галстука. Явно гордясь достигнутыми результатами, он остановился перед Цесей, скаля в улыбке зубы:
- А я как раз к тебе. У меня есть билеты на "Рим" Феллини, на четыре часа. Правда до восемнадцати не пускают, но ты сегодня как-то так выглядишь... тебя пустят.
Цеся едва обратила внимание на комплимент. Предложение пришлось совсем некстати.
- Боюсь, я не успею. Мне еще нужно зайти к одно... к одной девочке.
- Я пойду с тобой.
- Ой, нет! - крикнула Цеся.
- Если ты меня стесняешься, я могу подождать и у подъезда, - обиженно сказал бородач. - Где живет твоя подруга? - И, обняв Цесю потянул за собой.
- На Сенкевича, - нехотя ответила Цеся и сняла со своей талии руку бородача. - Знаешь, мне что-то неохота идти в кино.
- Не валяй дурака! - возмутился бородач. - Билетам, что ли, пропадать!
Цеся со вздохом подумала, что пылкие брюнеты нужны не во всякую минуту жизни. Они подходили к большому дому на улице Сенкевича. Цеся оставила бородача возле продовольственного магазина и вошла в ближайший подъезд.
В списке жильцов Гайдук не значился, но Павелек сказал, что Ежи живет у некоей пани Пюрек. Цеся стала подниматься по ступенькам, пытаясь утихомирить норовящее выпрыгнуть из груди сердце.
Она остановилась перед дверью квартиры номер восемь. Стало быть, это здесь. Совершенно не думая о том, что делает, Цеся вынула зеркальце и внимательно на себя посмотрела. Ну конечно, никаких перемен, к сожалению.
Еще минуты три прошло в колебаниях и топтании на месте, и наконец, внезапно набравшись решимости, Цеся нажала кнопку звонка, чувствуя, как ее сердце проваливается в желудок и там странным образом продолжает громко стучать. Звук неторопливых шагов за дверью едва не заставил ее убежать сломя голову.
Дверь открылась; на пороге стояла старушка в темном домашнем халате.
Цеся заставила себя заговорить:
- Здравствуйте. А Ежи дома?
Старушка окинула Цесю испытующим взглядом.
- Он у себя, - сказала она тихим голосочком. Но и не подумала сдвинуться с места. Лишь внимательно оглядев Цесю, она решилась: - Заходи, пожалуйста.
В коридоре напротив входа висела картинка, изображающая юную деву с кошечкой. Картинка была овальная, девица, изображенная на ней, - пухленькая и сияющая. Слева была узкая дверь, застекленная матовым стеклом. В ту минуту, когда Цеся оторвала взгляд от улыбающейся красотки, эта дверь приоткрылась, и мгновенно стало ясно, что картинка сулила обманчивые перспективы: Гайдук стоял на пороге мрачный и злой, хмуря брови и глядя исподлобья.
- Привет, - сдержанно сказал он. - Входи.
Цеся послушно вошла. Сердце у нее колотилось, щеки горели, назойливый шум в ушах заглушал все остальные звуки. Она с ужасом обнаружила, что не в силах выдавить ни единого слова. Гайдук медленно закрыл дверь и обернулся. Он тоже молчал. Все это было похоже на какой-то страшный сон. Минуты шли, оба продолжали молчать, и это молчание становилось все более нестерпимым. По коридору прошаркала пани Пюрек, зажурчала струя воды, загремел чайник. Во дворе кричали мальчишки и кто-то с грохотом захлопнул мусорный ящик. В соседней квартире разливалось радио: передавали арию из "Искателей жемчуга".
Только Цеся подумала, что еще секунда - и она или грохнется в обморок, или разревется, как Гайдук наконец заговорил:
- Садись. - И пододвинул ей стул.
Цеся села и стала оглядывать комнату в надежде, что так будет легче овладеть собой. Рука Гайдука, лежавшая на спинке стула позади нее, отдернулась как ошпаренная, когда Целестина прикоснулась к ней плечом.
- Хорошо у тебя, - сказала Цеся не очень уверенно, обводя взглядом аскетически пустую комнату.
В ней не было ничего, кроме дивана, стола и полки с книгами. На стене висел вырезанный из газеты портрет улыбающегося мужчины на фоне исписанной мелом доски.
Гайдук враждебно молчал.
- Я пришла спросить, - выдавила из себя Цеся, - не нужно ли тебе помочь... ты совсем перестал ходить в школу...
- Перестал, - противным голосом подтвердил Гайдук. - А в помощи я не нуждаюсь. Привык справляться сам. Во всех случаях.
Они взглянули друг на друга и, смутившись, одновременно отвели глаза.
- Ты... обиделся? - прошептала Цеся. - За то, что я тогда...
Гайдук с усилием рассмеялся:
- С чего бы это мне на тебя обижаться?
- Потому что я тебя не поддержала.
- А зачем тебе было это делать? - спросил Гайдук деревянным голосом. Каждый поступает так, как считает нужным. - И вдруг все его самообладание куда-то испарилось. - Разве я могу на тебя обижаться за то, что ты не такая, как я думал! - быстро проговорил он. И тут же, спохватившись, нахмурился и сунул руки в карманы. - Ну, а теперь иди. Не то этот тип, который тебя ждет внизу, помрет с тоски.
- Там... никого нет!.. - горячо воскликнула Цеся. Она сама не знала, почему ей так важно, чтобы Гайдук в это поверил. Но он не поверил.
- Я говорю о том типе, что с тобой пришел. Я вас видел из окна. Тот самый, с которым ты ходишь в кино и в парк. - Гайдук изобразил на лице нечто вроде улыбки: - От меня можешь не скрывать, я никому не скажу.
Цеся пристыженно молчала.
- Теперь небось тоже в кино собрались? - осведомился Гайдук с прежней неприятной ухмылкой. - Поторопись, начало, наверно, в четыре... - И, когда смертельно обиженная Цеся встала, добавил: - Да и я должен уходить. У меня свидание.
Цеся бросила на него быстрый взгляд.
- Ну, иди же наконец! - крикнул Ежи и зажмурился.
Целестина, гордо выпрямившись, торопливо вышла, задыхаясь от сдерживаемого плача. Выбежав из дома, она опрометью бросилась через улицу. Бородач, о котором она совершенно забыла, посмотрел на нее с удивлением, а потом, убедившись, что это не шутки, подхватился и кинулся следом.
- Стой, голубушка, - сказал он, обнимая ее сзади за плечи. - Что происходит?
Цеся посмотрела на него невидящим взором:
- Ничего, ничего. Пошли. Пошли в кино.
- Но что все-таки случилось? Эта идиотка тебя обидела? Говорил - не ходи.
- И был прав, - сказала Цеся безжизненным голосом. - Был прав, был прав, был прав.
- Ну что с тобой? - Бородач взъерошил Цесину челку. - Не расстраивайся!
Цеся как будто внезапно его заметила.
- Зигмунд! - сказала она с удивлением. И вдруг горько зарыдала. Слезы хлынули у нее из глаз, как из водопроводного крана, целыми потоками. Открытым ртом она судорожно хватала воздух, в носу громко забулькало.
Проходящая мимо полная дама, нагруженная авоськами с картошкой и морковью, остановилась, привлеченная любопытной сценой. Бородачу, кажется, это не понравилось.
- Люди смотрят, - буркнул он. - Успокойся.
Цеся отчаянно ревела, обеими руками вцепившись в его рубашку. Правда, она пыталась сдержать рыдания и что-то произнести; в конце концов ей это удалось.
- Я... ничего... не... понимаю! Я... ничего... не... понимаю! - вырвалось у нее.
Со стороны Звежинецкой улицы приближалась другая дама. Из ее авоськи уныло торчали две бледные куриные ноги.
- Что случилось? - громко спросила она у дамы с морковкой.
- Не знаю, милочка. Похоже, он ее бросить хочет. Плачет, бедняжка, и плачет.
Бородачу нисколько не улыбалась перспектива оказаться в центре общественного внимания. Вдобавок его новенькая рубашка промокла от слез и измялась. А пренебрежительное отношение, к своему гардеробу он не каждому мог простить.
- Идем же наконец! - прошипел он. - Или я пойду один!
- До чего ж нетерпеливый, обманщик! - Дама с цыпленком подошла поближе, готовая из женской солидарности активно включиться в действие.
Бородач схватил Цесю за руку и поволок в безопасную сень подворотни. Цеся покорно последовала за ним, пряча свое отчаяние в носовой платок.
- Чего не терплю, так это истеричек и уличные сцены! - сердито сказал бородач, когда они укрылись в темноте подворотни. - Если ты немедленно не успокоишься, я пойду в кино один.
- Я... ничего... не... пони... - рыдала Цеся, и вид у нее был такой, будто она вот-вот начнет биться головой о стену, вследствие чего бородач, который в самом деле больше всего на свете не терпел истеричек и уличные сцены, откашлялся, поправил галстук и смело вышел из подворотни.
Он бы удивился, если б узнал, что Цеся этого даже не заметила.
13
Впервые в жизни случилось так, что Телятинке не от кого было ждать вразумительного совета, и уж меньше всего - от домашних. Родные бы просто ничего не поняли, в этом она была твердо уверена, и поэтому не только не рассказала дома о случившемся днем, а наоборот, изложила фальшивую версию происшествия, которое довело ее до столь прискорбного состояния. Она сообщила, что была у одноклассницы, на обратном пути упала с лестницы, расшибла колено и исключительно по этой причине вернулась вся в слезах. Потом последним усилием воли сняла с себя восхитительную Кристинину кофточку, повалилась на диван и
до вечера плакала, не снисходя до беседы ни с одним из своих родственников.
Разумеется, никто в эту версию не поверил. Цесю оставили в покое, лишь за дверью время от времени слышались голоса, в которых звучало беспокойство и скрытое любопытство. Цеся поплакала, поплакала и встала. Она пошла на кухню, где в угрюмом молчании поглотила шесть консервированных огурчиков и полбаночки маринованных грибков. Затем, несколько воспрянув духом, энергично взялась за посуду, вымыла ее, натерла пастой линолеум в кухне, кое-что простирнула и почувствовала себя еще лучше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25