Кубанский Г
Гринька - Красный мститель
Г. Кубанский
Гринька - Красный мститель
НЕОБЫЧАЙНОЕ ЗНАКОМСТВО
Базарный день подходил к концу. Длинные ряды мажар1 с отпряженными конями сильно поредели. Немного оставалось на них лоснящихся арбузов, душистых узорчатых дынь и помидоров. Редкие покупатели неторопливо бродили по затихающему привозу. Опустевшая улица, по которой далеко - к самому взморью - тянулся привоз, стала широкой и бесконечно длинной. Ослепительно белели под августовским солнцем саманные хаты. Стремительный степной ветерок, словно обрадовавшись простору, стлался низко, по самой земле, сметая пыль и соломинки под колеса мажар и к дощатым заборам. А то вдруг высоко взмахнет он густой пыльной завесой и бросит ее наземь, разобьет на маленькие, бойко вертящиеся вихорьки. А сам помчится дальше, погонит по широкой улице пыльные волны. Все больше мажар оставалось на попечении мальчишек. Гордо восседали казачата на солнцепеке. В черных бешметах, туго перехваченных узкими сыромятными поясками с серебряным набором, в смушковых кубанках, надвинутых на самые брови, они грозно поглядывали на прохожих. Жизнь базара перешла с привоза в торговые ряды. Там станичники шли густой толпой. Отцы семей - важные бородатые казаки - спешили в хозяйственные и кожевенные лавки. Женщины постарше заполнили мануфактурный ряд. Молодые шумно толпились возле галантерейных лотков. Свисавшие с навесов разноцветные ленты, кружева и горящие на солнце мониста привлекали девчат, хотя на любой из них было столько бус, что с каждым ее шагом слышалось тяжелое, густое бряканье. Галантерейный ряд растянулся почти по всему базару. Последние лотки его стояли у переезда через полотно железной дороги. Дальше уже шли добротно сколоченные будки кожевников. На переезде, у черно-белого полосатого шлагбаума, сидел на столбике чумазый оборванный мальчишка. Не успел Роман Петрович поравняться со шлагбаумом, как беспризорник соскочил со столбика и окликнул его: - Дяденька! Роман Петрович откинул полу рабочего фартука и сунул руку в карман за кошельком. - Не надо мне денег, - остановил его мальчишка. - Отойдем в сторону. Дело есть. Роман Петрович присмотрелся к пареньку. Лицо его было в копоти и лоснилось, запыленные космы жестко торчали во все стороны из-под большой фуражки, вылинявшей, без козырька, с четким следом ополченческого креста. Быть может, поэтому влажный, яркий рот мальчугана и серые чистые глаза казались чужими на его чумазом лице. - Дело? - переспросил Роман Петрович. - Какое же у тебя ко мне дело? - Пойдем! - шепнул мальчуган и показал глазами в сторону. - Потолкуем. - Пойдем... Они свернули с переезда на железнодорожную насыпь, поросшую иссохшей, жесткой травой. Мальчуган остановился. Внимательно осмотрел он фартук Романа Петровича и спросил: - Ты, дядь, рабочий? - Рабочий. Паренек еще раз взглянул на фартук, испещренный разноцветными пятнами: - Маляр? - А ты что, - усмехнулся Роман Петрович, - собрался собственный дом красить? Мальчишка не смутился. Все так же деловито огляделся он по сторонам. Поблизости никого не было. - Скажи... - Он придвинулся к Роману Петровичу почти вплотную и дрогнувшим голосом спросил: - Скажи, где теперь большевики? Роман Петрович опешил. Если бы оборвыш действительно сказал, что ему требуется выкрасить собственный дом, то он, пожалуй, удивил бы его не больше, чем вопросом о большевиках. - Зачем они тебе? - спросил Роман Петрович, стараясь выиграть время и обдумать, как держать себя. Паренек понял, что собеседник его уклоняется от ответа. - Ты, дядь, не бойся меня, - быстро зашептал он. - Не бойся. Я парень хороший. Свой парень! - И он стукнул себя в оголенную загорелую грудь грязным кулаком. Услышав, что бояться нечего, Роман Петрович чуть не засмеялся. Ростом мальчишка был ему немного выше пояса. В дыры серых обтрепанных брюк проглядывало смуглое тело. Рваный офицерский френч с большими накладными карманами и наполовину подрезанными рукавами свисал до колен. Роман Петрович сдержал себя, не засмеялся. - Большевики, малец, далеко сейчас, - ответил он серьезно. - Где-то за Ростовом. - Насчет Ростова любой знает, - махнул рукой мальчуган. - Ты мне про здешних скажи. Где они? - Про здешних? - переспросил Роман Петрович. Настойчивость оборванца уже не нравилась ему. - Ничего, малец, не могу тебе сказать. Я даже не слышал, есть ли в городе большевики. - Ты не слышал, зато я... - Беспризорник оборвал фразу и выжидающе посматривал на собеседника. - Слышал, что ли? - Слышал. - Где? - В Общественном собрании. - Ты? - Роман Петрович осмотрел собеседника от босых, почти черных ног до громадной измятой фуражки. - В Общественном собрании? - Я! - гордо ответил мальчуган. - Сижу и слушаю, как там беляки разговаривают. - Где ж ты сидел там? - не выдержал Роман Петрович. - А на заборе. В аккурат против балкона. Беляки курили, а я слушаю... Один говорит: "Теперь здешним большевикам крышка". А другой отвечает: "Генерал Тугаевский не зря приехал сюда. Он еще себя покажет!" А потом как пошли чесать языками! Я такое узнал! - Он зорко взглянул на собеседника, проверяя, какое впечатление произвели его слова. - А потом ихний хор пел. Я этому хору такого рака печеного приготовил! Всю ночь думал. Такое придумал! - Что же ты придумал такое? - спросил Роман Петрович с самым безразличным видом, хотя, услышав о генерале Тугаевском, он насторожился. Мало ли что мог услышать бойкий беспризорный мальчишка, с утра до ночи бегающий по городу паренек заметил, что собеседник заинтересовался его рассказом, и плутовато подмигнул ему: - Интересно? - Расскажи. - А ты прежде скажи: где теперь большевики? - Мальчуган вдруг сорвался с деловитого тона и как-то очень по-ребячьи произнес: - Я их, дядь, который день ищу. - Как же ты ищешь? - А так. Увижу, идет по улице рабочий посурьезнее - я к нему: "Скажи, где тут большевики?" Ну, как и тебе говорю. - И что же они? Мальчуган вздохнул: - Ни черт-ма толку! Кто смеется, а кто и серчает, прочь гонит. А один нашелся чудило, говорит: "Большевики сейчас в подполье". Обдурить захотел. - Почему же обдурить? - остановил Роман Петрович нахмурившегося паренька. - Если в городе и остались большевики, так только в подполье. - В подполье? - вспыхнул мальчуган. - Да я сам который уж день в подпольях да сараях ночую, - никого там нету. Одни крысы! Он круто повернулся, соскочил на откос насыпи и на широко расставленных ногах съехал по сухой, скользкой траве вниз. Роман Петрович окликнул его, но тот даже не обернулся, юркнул в проход между будками, стоявшими тыльной стороной к полотну железной дороги. Просьба мальчонки удивила Романа Петровича и встревожила. В городе, где прочно обосновались деникинцы, за одно лишь знакомство с человеком, состоявшим в партии большевиков, можно было сесть за тюремную решетку. И вдруг... бездомный паренек останавливает прохожего в людном месте и спрашивает, как ему разыскать большевиков! Размышляя об этом, Роман Петрович все еще смотрел в сторону будок, за которыми скрылся оборвыш. Кто он и почему ищет большевиков? Не зря же парнишка завел такой разговор! Скользя по иссохшей траве, Роман Петрович спустился с крутой насыпи и пошел по кожевенному ряду. Он бродил между будками, увешанными ботинками, туфлями и громадными рыбацкими сапогами. Останавливался у прилавков, на которых были разложены подошвы, стельки, хром, юфта. Внимание его привлекла кучка людей. Роман Петрович подошел к ним и увидел, что они обступили его недавнего собеседника. Мальчуган поднял руки над головой и, звучно щелкая зажатыми в пальцах гладкими бараньими ребрышками, собирал публику. Потом он опустил руки, деловито осмотрел обступивших его людей и звонко прокричал: - Граждане дорогие! Дяденьки и тетеньки! Братишки и сестрицы! Не жалости жду я вашей, а уважения к моему таланту и голому сиротству. С малолетства остался я без отца; без матери, сиротою безродным и никому не нужным. Не знаю я ни материнской ласки, ни отцовского уважения. И пропасть бы мне в пучине жизненной, если б не открылся во мне счастье-талант бесценный. И теперь только он, талант мой, кормит меня и поит, одевает и обувает... Многие слушатели улыбались, глядя на худую, тонкую шею и рваный френч певца. Видно было, что "талант" кормил и одевал его обладателя очень неважно. Не обращая внимания на улыбки и шутки, оборванец кашлянул в кулак и запел, ловко прищелкивая костяшками о колено:
Котенок Васька Зелены глазки, Любил на теплой печке спать. Его поймали, Винтовку дали, На фронт послали воевать. Усы обрили И глаз подбили. Теперь не Васька он - солдат...
Хлеборобы и солдаты, торговцы-разносчики и ремесленники внимательно вслушивались в слова наивной и злой песенки. Она высмеивала порядки, при которых даже безобидного серого котенка Ваську заставили воевать неизвестно за что. Кое-кто из слушателей испробовал на себе унтерские кулаки и понимал, о чем идет речь в песенке. Беспризорник закончил песенку. Широким жестом он сорвал с головы фуражку: - Граждане! Кто сколько не пожалеет! В измятую фуражку посыпались монеты. - Тоже работа! - обернулся к Роману Петровичу немолодой солдат с темным лицом, изрытым глубокими, редкими оспинами. - Кормится!.. - А ну подходи, подходи! - закричал уличный "артист", доставая из-за пазухи листки, исписанные тусклым химическим карандашом. - Кому слова новой песни "Котенок серый"? Бери, хватай! Торговля шла бойко. Роман Петрович тоже взял грязноватый листок, исписанный неровным почерком. Уличный певец поднял вверх пустые руки, показывая, что песен у него больше нет. Слушатели уже собрались расходиться, когда в его руках как-то особенно звучно щелкнули костяшки. Оборвыш наморщил острый, чуть облупившийся носик. Часто и коротко оглядываясь по сторонам, он запел дерзкую, озорную песенку: Эй вы, буржуи! Отдайте-ка мильоны, Теперь наше право и наши законы, Эй вы, буржуи! Намажьте салом пятки. Пока еще не поздно - тикайте без оглядки. Пожилой фельдфебель, грузный, с багровым, одутловатым лицом и пышными, старательно расчесанными усами, решительно расталкивал слушателей, пробиваясь к уличному певцу. Роман Петрович быстро шагнул в сторону и загородил ему путь. Но мальчишка был зорок. Не успел фельдфебель отодвинуть плечом Романа Петровича, как мальчонка оборвал песенку и скрылся в узком простенке между будками. Фельдфебель бросился за ним, но будки стояли тут тесно, и он застрял в узком простенке. Старый служака не успокоился. Придерживая рукой шашку, он припустил бегом вокруг будок. Фельдфебелю не повезло: на повороте он грузно, всем телом налетел на выходившего из-за будки седого есаула. От толчка дородного фельдфебеля офицер еле устоял на ногах. - С ума спятил! - крикнул он. - Пьяная м-морда! - Фулигана ловлю! - впопыхах ответил фельдфебель. Он хотел было вновь пуститься в погоню, но есаул понял движение фельдфебеля как попытку сбежать от него. А тут еще заметил улыбающиеся лица окружающих и пришел в ярость. - Стой! - крикнул он. - Разрешите, вашбродь? - шагнул к нему фельдфебель. - Как стоишь? - процедил сквозь зубы есаул. - Кто тебе разрешил разговаривать? Два наряда! - Осмелюсь, вашбродь... - Не раз-ре-шаю раз-го-ва-ри-вать! - Шея есаула стала пунцовой. - Три наряда! Лицо фельдфебеля от гнева и стыда налилось кровью: - Господин есаул!.. - М-молчать! - оборвал его есаул и топнул ногой, обутой в мягкую козловую ноговицу. - Пять суток ареста! Смирно! Кругом! Фельдфебель четко повернулся, щелкнул каблуками. А в спину его ударила злая, издевательская команда: - На гарнизонную гауптвахту шаго-ом... арш! Фельдфебель гулко топнул огромным сапогом и двинулся четким шагом старого строевика. На лбу и подбородке у него нависли крупные капли пота. Они скользили по лицу и падали на грубое сукно гимнастерки, украшенной георгиевскими крестами на черно-оранжевых полосатых бантах. Есаул проводил его злым взглядом и пошел своей дорогой. Роман Петрович посмотрел вслед офицеру и зашел в простенок между будками. Там стоял рябой солдат в мешковатом английском мундире. За ним виднелся молодой рыбак в грубой холщовой блузе. Оба они недоверчиво покосились на Романа Петровича. - Что ж, - сказал Роман Петрович, - почитаем новую песенку? - И показал им листок. Вместо ответа рыбак вытащил из-за пазухи большой костистый кулак и раскрыл его. На мозолистой, в смоляных пятнах ладони лежал такой же, как и у Романа Петровича, смятый листок. На одной стороне его была записана песня, а на другой большими буквами выведено: ТОВАРИЩИ! Не верьте буржуям недобитым. Продают они Россию, губят народ ни за что. Осиротят они вас и деток ваших, как осиротили и меня. Отца моего забрали белые в солдаты. Только он понял ихнюю злую душу и убежал до красных. За отца белые забрали мою мать. Пятый месяц живу я на улице, ночую где ни попало, танцую, как говорится, за печенку и жду не дождуся, когда наступит крышка распроклятым белым генералам. Красный Мститель Прочитав это не очень-то грамотное обращение, Роман Петрович задумался. Перед его глазами все еще стояло лобастое, живое лицо паренька с выцветшими тонкими бровями и чуть выдающимся вперед задиристым подбородком. Роман Петрович решил разыскать уличного певца. Он обошел базар. Заглянул на пристань. Постоял возле обгорелого дома полицейского участка, где ночевали бездомные ребята... Поиски были неудачны. Роман Петрович чувствовал себя несколько виноватым. Разве нельзя было осторожнее расспросить мальчонку, кто он и зачем ему большевики? Да кто знает этих мальчишек! Как с ними разговаривать! Дома Роман Петрович поделился своими огорчениями с хозяйкой квартиры Анастасией Григорьевной. Она долго расспрашивала о мальчике, и ее темное лицо в прямых, резких морщинах выглядело строго, осуждающе. И это еще больше усиливало у Романа Петровича смутное ощущение своей вины. Соборный колокол пробил полночь, когда Роман Петрович лег в постель. Он все еще видел наморщенный, облупившийся носик, слышал звонкий, с легкой хрипотцой голос уличного певца: Эй вы, буржуи! Намажьте салом пятки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11