Без тебя у нас в доме случились престранные вещи. Присядь-ка здесь, на ступеньку, я тебе расскажу.
И мать вкратце рассказала ему о неожиданном появлении приезжих и о болезни молодой женщины.
- Они, значит, у нас там спят? - проговорил Эдраст, указывая толстым пальцем на дверь, ведущую в комнаты. - Славное дело, нечего сказать! Навязала себе на плечи больную, да еще с ребенком!
- Что мне было делать? - возразила мадам Жозен. - Не вытолкнуть же на улицу умирающую женщину, да еще ночью!
- Да какова же она из себя-то? Может, нищая, побирушка? Есть ли с ней багаж? Видела ли ты у нее деньги? - с любопытством расспрашивал сын.
- О, Раст, Раст! Не обыскивала же я ее корзины! Она и девочка прилично одеты, на матери дорогие часы с цепочкой, а когда я осмотрела мешок, то обнаружила там много серебряных вещей.
- Какое счастье! - радостно воскликнул Эдраст. - Так она, значит, богачка и завтра, когда будет уезжать, отвалит тебе пятерку долларов!
- Не думаю, чтобы она была в состоянии завтра выехать; она долго пролежит у нас. Если завтра утром ей не станет лучше, то поедешь на ту сторону и привезешь доктора Дебро.
- Это зачем? Ты не можешь держать больных у себя в доме, ее надо отправить в больницу. Ведь ты даже имени ее не знаешь, не знаешь, откуда она приехала и куда едет. Ну, а если она умрет на твоих руках, что ты тогда скажешь?
- Если я буду ее лечить, а она все же умрет, вина будет не моя, сказала мадам Жозен. - Тогда я буду иметь право за свои хлопоты и труды воспользоваться ее имуществом.
- Да хватит ли имущества-то, чтобы расплатиться с тобой? - спросил сын и при этом тихо засвистел. - Эх, маменька, тонкая ты у меня штука! Вижу тебя насквозь!
- Не понимаю, что ты под этим подразумеваешь? - воскликнула с искренним негодованием мадам Жозен. - Очень понятно: если я ухаживаю за больной, уступаю ей мою кровать, то я вправе ожидать, что мне за это заплатят. Отправить же ее в больницу у меня не хватает духу. Имени ее я не знаю, фамилии тех знакомых, у которых она хотела остановиться, мне неизвестны. Что же мне остается делать?
- Делай то, что ты задумала, маменька... Да, жаль, очень жаль молодую женщину! - заключил он, посмеиваясь.
Мать ничего не ответила на слова сына и несколько минут сидела в раздумье.
- А не принес ли ты немного денег? - спросила она вдруг у Эдраста. - Ужинать мне нечего, а я собираюсь всю ночь просидеть у постели больной. Не сбегаешь ли ты в лавку купить мне хлеба и сыра?
- Ты спрашиваешь: есть ли у меня деньги? Погляди! - повеса вытащил из кармана целую пригоршню серебра. - Вот что я принес!
Через час мать с сыном сидели уже в кухне, ужиная и дружески болтая, а больная и девочка крепко спали в отведенной им комнате.
Глава 3
ПОСЛЕДНИЕ ДНИ В ГРЕТНЕ
Наступило утро. Больная оставалась все в прежнем, тяжелом забытьи. Опасность была очевидна. Мадам Жозен решила отправить Эдраста за реку, чтобы скорее привезти доктора Дебро.
Но до этого мать и сын забрались в кухню, притащили туда дорожный мешок приезжих и принялись рыться. Белье, разные принадлежности туалета, квитанции на получение багажа, пассажирские билеты - все это оказалось налицо. Но ни писем, ни записок, ни карточек, ни счетов, ничего подобного не было, и только монограмма J.C., которой были помечены белье и серебряные принадлежности туалета, свидетельствовала, что все вещи принадлежат одному и тому же лицу.
- Не лучше ли мне теперь же захватить с собой багажные квитанции? - спросил Эдраст, вставая и пряча в карман жилета свернутые бумажки.
- Если больная очнется, ты можешь ей сказать, что ей понадобились платья и мы нашли необходимым вытребовать сундуки. Так, что ли, обстоит дело? - спрашивал сын у матери, многозначительно улыбаясь.
Мадам Жозен, ничего не отвечая, с озабоченным видом опять завязала мешок и начала торопить сына.
- Скорее, скорее привези доктора! Я так боюсь за бедную женщину. Того и гляди, девочка проснется и расплачется, увидя, что мать все в том же состоянии.
Эдраст проворно оделся и побежал к перевозу.
Через полтора часа он возвратился в сопровождении доктора Дебро. Доктор, осмотрев больную, уверил, что опасности нет.
- У женщины сильная лихорадка, - прошамкал старичок, - надо серьезно ею заняться. Лежать долго она не будет. Кризис должен скоро наступить. Я сделаю все, что возможно, для ее спасения.
Он прописал лекарство и, давая нужные наставления относительно ухода за больной, все время гладил золотистые волосы малютки Джейн, которая, проснувшись, не сводила глаз с матери.
Вскоре после ухода доктора к крыльцу подъехала тележка с двумя сундуками, и Эдраст при помощи рабочих втащил тяжелый багаж в комнату рядом со спальней.
Телега с рабочими уехала, зеленая дверь захлопнулась и как будто поглотила последние следы бедной матери и ее ребенка, точно исчезнувших для всего мира.
Доктор Дебро продолжал свои визиты и каждый раз уезжал все более встревоженным. Он убедился, что положение больной безнадежно. У него сердце болело за малютку дочь.
Бледная, молчаливая девочка целыми днями сидела на кровати подле матери с выражением тяжелого горя на лице.
Жозен как-то заметила девочке, что матери необходим полный покой. Трогательно было видеть, как малютка сдерживала себя. Часами она просиживала у постели матери, почти не двигаясь, не выпуская ее руки из своей.
Нельзя было упрекнуть мадам Жозен в недостатке заботы о постояльцах. Она с неутомимым усердием ухаживала за больной и малюткой дочерью и в душе восхищалась своей самоотверженностью.
- Ну кто, кроме меня, способен так лелеять больную, так баловать ее ребенка? Я считаю их своими, - твердила она сыну. - Беспомощные, безродные, они только во мне одной и нашли опору. Они, положительно, мои, мои!
И, тешась этим самообольщением, мадам Жозен непременно хотела уверить себя, что она действует без всякой корысти.
Спустя дней двенадцать после приезда матери с ребенком по узкой улице Грэтны, по дороге к перевозу, двигалась скромная погребальная процессия. Встречные сторонились и внимательно оглядывали Эдраста Жозена, одетого с иголочки и сидевшего рядом с доктором Дебро в открытой коляске, единственном экипаже, следовавшем за гробом.
- Это какая-то иностранка, родственница мадам Жозен, - говорили в толпе, - она приехала недавно из Техаса с маленькой дочкой, а вчера умерла. Вчера же ночью, говорят, и девочка свалилась и лежит без памяти. Вот отчего не видно мадам Жозен. К ним в дом страшно зайти. Старик доктор говорит, что такого рода горячка заразна.
Когда Эдраст вернулся с похорон, он нашел свою мать сидящей в качалке подле кровати, где в полном беспамятстве лежала леди Джейн. Волнистые волосы ее рассыпались по подушке. Синие круги под глазами и яркий горячечный румянец на щеках служили верным признаком, что ребенок заразился от матери тифом.
Мадам Жозен, разряженная в свое лучшее черное платье, все утро не осушала глаз. При появлении сына она бросилась к нему и разрыдалась.
- О, милый друг мой, мы погибли! Какие мы несчастные! Как мы наказаны за доброе дело! Беру к себе в дом совсем незнакомую больную, ухаживаю за ней, как за родной, хороню в своем фамильном склепе - и вдруг заболевает девочка! Доктор Дебро говорит, что это повальная горячка, что мы оба с тобой заразимся и умрем! Вот что значит делать добро!
- Пустяки, маменька! Зачем видеть все в черном цвете! Старик Дебро, вероятно, напутал. Может, горячка совсем и не заразна. Лучше более никого к себе не принимать; да к нам, впрочем, из страха никто и не придет. Я на время переселюсь в город, а к тебе горячка не пристанет. Пройдет несколько дней - увидим, выздоровеет девочка или умрет, и тогда мы отсюда переедем и устроимся где-нибудь в другом месте...
- Хорошо, мой друг! - сказала Жозен, утирая слезы, успокаиваясь словами сына. - Никто не имеет права сказать, что я не исполнила своего долга относительно покойной. Буду теперь ухаживать, сколько сил хватит, за девочкой. Тяжело, конечно, в такую жаркую погоду сидеть взаперти, но я отчасти рада, что малютка без сознания. У меня сердце разрывалось, когда я наблюдала, как она убивалась по матери...
Глава 4
ГОРБУНЬЯ ПЕПСИ
В Новом Орлеане на улице Добрых Детей все знали Пепси и ее мать. Пепси была убогой от рождения, а мать ее Маделон, или Вкусная Миндалинка, как прозвали ее дети, считалась личностью очень почтенной среди соседей. Мать и дочь жили в небольшом домике, стоявшем на углу улицы, между аптекой и табачной лавкой. Дверь, окрашенная в зеленый цвет, вела на улицу; на нее же выходило единственное окно, огражденное красивой чугунной решеткой. Окно было такое широкое, что с улицы можно было очень хорошо рассмотреть комнату. Большая деревянная кровать на высоких ножках с красным балдахином и кружевными накидками на подушках занимала целый угол. Напротив постели красовался маленький камин. На каминной доске стояли часы, две вазы с розовыми бумажными цветами, голубой кувшинчик и гипсовый попугай.
За главной комнатой, или спальней, находились небольшая кухня и дворик, окруженный забором, где Маделон готовила свой жареный миндаль и сладкие пирожки и где подросток-негритянка, Маленькая Мышка, все утро мыла, жарила, варила и скребла, а в случае надобности прислуживала мисс Пепси, когда мать уходила из дома. Маделон торговала разными сладостями. Близ здания Французской оперы, на улице Бурбонов, у нее была небольшая палатка, на прилавке которой соблазнительно раскладывались жареный миндаль, особого сорта рисовые пирожки и орехи в сахаре.
Маделон с утра отправлялась туда с большой корзиной свежих лакомств, а к вечеру у нее всегда все уже было распродано. Пока ее не было дома, Пепси обыкновенно сидела у окна в специально устроенном для нее кресле на колесах. Каждый знал убогонькую Пепси. Все как-то привыкли видеть ежедневно у окна ее предолговатое, бледное лицо, блестящие черные глаза, большой рот с широкими белыми зубами, сверкавшими, когда она улыбалась. Голова у Пепси была непомерно велика и точно сжата приподнятыми кверху уродливыми плечами Начиная от пояса все туловище Пепси прикрывалось доской стола, придвинутой почти к коленям За этим столом она щелкала орехи и лущила миндаль.
Сидя у окна, Пепси проворно действовала стальными щипчиками, щелкая ими орехи. Это занятие не мешало ей следить за происходящим на улице. От зорких ее глаз не ускользал ни один прохожий: одному она просто кланялась, другому приветливо улыбалась, с третьим, если он останавливался под ее окном, непременно заводила разговор, и, таким образом, редко случалось, чтобы у ее окна не стоял кто-нибудь. Убогонькая всегда была веселой и приветливой, поэтому ее все любили, а дети просто обожали. Только не подумайте, что она их закармливала орехами в сахаре. О нет! У Пепси на первом плане было дело. Засахаренные орехи стоили денег. За десять штук матери платили почти восьмую часть доллара - тут не раскутишься! Детей привлекал сам процесс работы: им очень нравилось смотреть, как Пепси, начистив целую кучу миндаля и других орехов, ловко бросала их в кипящий сироп, который ставили перед ней в круглой фарфоровой чашке. У нее мгновенно появлялись вкусные конфеты; она нанизывала их на проволоку и раскладывала для просушки на листах белой бумаги. Пепси так проворно это делала, что ее тонкие белые пальцы точно летали от кучи орехов к чашке сиропа и листу бумаги В течение часа соблазнительных лакомств набиралось так много, что со стороны можно было, пожалуй, осудить Пепси за скупость; казалось, трудно было бы не выделить глазеющим ребятишкам хоть горсточку конфет. Но это было для нее невозможно. При наступлении сумерек в комнату прибегала Маленькая Мышка за пустой чашкой из-под сиропа. Пепси аккуратно пересчитывала засахаренные орехи и миндалинки и записывала их число в маленькую книжку Этим она останавливала невольное поползновение маленькой негритянки полакомиться вкусным товаром Но главное, ей нужно было знать наверняка, сколько конфет поступит в продажу
Покончив с одним делом, Пепси вынимала из ящика какую-нибудь работу и непременно колоду карт Она принималась шить Белошвейка она была замечательная. Когда она уставала шить и оканчивала заданный себе дневной урок, работа складывалась и на сцену появлялись карты Гранпасьянс служил для больной девочки источником истинного наслаждения.
Так Пепси проживала день за днем, деля время между работой и невинным развлечением, но всегда была счастлива и довольна! Несмотря на то что девочке минуло уже двенадцать лет, мать относилась к ней, как к ребенку. Каждое утро перед уходом в лавочку на улице Бурбонов Маделон умывала, обувала и одевала Пепси, нежно и осторожно брала ее на руки и ловко усаживала на кресло-самокат.
Маделон, ради того чтобы ее ребенок не только не нуждался ни в чем, но и имел бы все в избытке, не щадила своих сил. Случалось, что дождь льет с утра до вечера, а она неуклонно сидит в своей палатке, торгуя конфетами; затем до полуночи возится у себя на кухне, замешивая тесто для пирожков, готовит обед и ужин, а между делом еще шьет по заказам клиентов. Ей было бы невыносимо больно знать, что Пепси в чемнибудь нуждается.
Раз как-то Пепси сказала матери, что ей очень хотелось бы пожить в деревне. Она знала о деревенской жизни только из книг и рассказов матери, которая когда-то жила за городом. Убогонькая, порой истомленная уличной пылью и духотой, закрывала глаза и мысленно представляла себе зеленую долину с извивающейся речкой. С одной стороны синели горы почти до облаков; с другой - тянулись поля с золотистой рожью, леса, сады, а у самых ее ног расстилался зеленый луг, покрытый густой травой и цветами. Это была единственная мечта девочки, которую мать, к великому сожалению, не могла осуществить.
Глава 5
НОВЫЕ СОСЕДИ
По другую сторону улицы Добрых Детей, почти напротив домика Маделон, стоял одноэтажный, но довольно высокий дом, более причудливый, нежели все окружающие. Входная дверь его была гораздо выше и массивнее обыкновенных. Два больших окна по обе стороны двери были украшены крошечными балкончиками, на которых едва ли мог поместиться даже один человек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17