C.
Адрес: Голубая цапля П.О. No 1121.
Это объявление печаталось ровно неделю, но никто не отозвался на него и не явился за получением утерянного.
Глава 2
МАДАМ ЖОЗЕН
Мадам Жозен отличалась мускулистой фигурой и угловатыми манерами. У нее были большие бархатистые черные глаза, нос клювом и губы до того узкие, что они казались двумя красными полосками. Несмотря, однако, на отталкивающие черты нижней половины лица, верхняя часть его была иногда привлекательной благодаря кротким, большим глазам, которые Жозен любила возводить кверху, точно с мольбой.
У Жозен были две слабости: безграничная, слепая любовь к негодяюсыну Эдрасту и пламенное желание, чтобы все считали ее светской дамой. Она из сил выбивалась, чтобы составить себе репутацию уважаемой женщины. В прошлом ее жизнь была чрезвычайно тяжелой и ей пришлось много испытать, особенно во время замужества.
У ее мужа оказался бешеный характер. Однажды в минуту запальчивости муж столкнул ее с лестницы - она сломала себе ногу и на всю жизнь осталась калекой. Спустя некоторое время на ее голову обрушилось другое страшное горе: мужа уличили в тяжких преступлениях и приговорили к пожизненному тюремному заключению. Муж вскоре умер, и она осталась в нищете с маленьким сыном.
Мадам Жозен стала прачкой тонкого белья.
Она снимала одноэтажный домик в предместье Нового Орлеана Грэтне, где было всего две комнаты и каморка, служившая кухней. Вход был прямо с улицы; стоило только подняться на две ступеньки, чтобы войти в дверь, окрашенную зеленой краской.
В описываемый нами вечер мадам Жозен сидела у себя на крыльце и беседовала с соседками. Ее дом выходил одним углом на ту улицу, которая вела к спуску на паром. Мадам Жозен находила большое удовольствие в том, чтобы сидеть на ступеньках своего крыльца и наблюдать за прохожими.
Стоял душный июльский вечер. Мадам Жозен чувствовала какую-то непонятную усталость и была в прескверном расположении Духа.
Соседки скоро разошлись. Она осталась одна и принялась зевать.
В эту минуту раздался свисток подъезжавшего поезда.
- Немного сегодня приехало, - пробормотала Жозен, вглядываясь в небольшую группу пассажиров, с мешками и узлами спешивших к перевозу.
Прошло несколько минут, движение возле дома прекратилось. Постепенно стало темнеть.
- Кто же это? - раздумывала Жозен, всматриваясь в приближавшихся к ее дому мать в трауре и маленькую девочку. - Это также приезжие, только отчего они не торопятся? Паром без них уйдет... Наверное, опоздают!
В нескольких шагах от дома показались знакомые нам мать и дочь, только что сошедшие с поезда. В одной руке девочка тащила корзину, а другой крепко держалась за платье матери. Было очевидно, что они обе растерялись, попав в чужое, незнакомое место. Мать хотела было повернуть в сторону, но девочка удержала ее.
- Остановимся здесь, мама! Отдохни! - проговорила она умоляющим голосом.
Дама в трауре подняла вуаль и только тогда заметила мадам Жозен, смотревшую на нее кроткими выразительными глазами.
- Позвольте мне немного отдохнуть, я совсем больна и чувствую, что мне делается дурно... - проговорила слабым голосом молодая женщина. Нельзя ли мне попросить стакан воды?
- Сейчас, сейчас! - засуетилась Жозен, забыв о своей хромой ноге. - Прошу вас, зайдите в комнату и сядьте в мое кресло-качалку. На перевоз вы уже опоздали.
Измученная молодая женщина охотно вошла в комнату. Там было тихо и прохладно. Широкая кровать с безукоризненно чистой постелью так и манила к себе.
Молодая женщина упала в кресло, положила голову на подушки кровати и выпустила из рук дорожный мешок. Девочка поставила корзину с птицей на ближайший стул и нежно припала к матери, с испугом осматривая чужую комнату. Жозен, ковыляя, вернулась со стаканом воды и бутылочкой нашатырного спирта, которым она чистила кружева. Она проворно сняла с головы больной шляпу и тяжелую траурную вуаль, освежила мокрым полотенцем горячий лоб, руки и дала ей понюхать спирта. Малютка крепко ухватилась за платье матери и спрашивала вполголоса:
- Мама, милая мама! Лучше твоей головке?
- Лучше, лучше, крошка! - ответила мать минуты через две, Затем, обернувшись к Жозен, кротко и ласково произнесла:
- Как я вам благодарна! Я теперь совсем освежилась!
- А вы издалека приехали? - спросила Жозен, стараясь придать своему голосу как можно больше мягкости.
- Из Сан-Антонио. Но я выехала уже больная.
Молодая женщина опять закрыла глаза и прислонилась к спинке кресла.
Жозен с первого взгляда догадалась, что ей будет чем поживиться от этих пришельцев.
- Да, да, путь неблизкий, особенно для человека больного, заметила она.
- Не ждет ли вас кто-нибудь по ту сторону перевоза? - допытывалась Жозен. - Быть может, приедут сюда справиться, куда вы делись.
- Нет, нет, нас никто не ждет. Я еду в Нью-Йорк. Здесь у нас есть знакомые на улице Джексон, я думала к ним завернуть и отдохнуть дня два. Напрасно я вышла на этой станции, нужно было бы доехать до нижнего перевоза. Ноги положительно отказываются мне служить!
- Не волнуйтесь, - успокаивала ее Жозен, - вы немного полежите, а когда паром вернется, я вас разбужу и сама провожу до перевоза: тут всего несколько шагов. Так и быть: проковыляю, усажу вас в лодку, а на той стороне найдете экипажи.
- Благодарю, какая вы добрая! - проговорила больная, опуская веки и опять запрокидывая голову назад.
Жозен смотрела на нее с минуту как-то особенно серьезно. Затем, тотчас переменив выражение лица, с нежной улыбкой обратилась к девочке:
- Подойдите сюда, душенька, я сниму с вас шляпу и освежу немного голову. Вам, верно, также жарко?
- Не надо, благодарю вас, я останусь подле мамы, - отвечала малютка.
- Пожалуй, пожалуй! Только скажите, милая, как ваше имя?
- Меня зовут леди Джейн, - пресерьезно ответила малютка.
- Леди Джейн! Самое подходящее имя! Присядьте, по крайней мере! Ведь вы, верно, устали?
- Я голодна, мне хочется поужинать, - откровенно заявила девочка.
Жозен сделала гримасу, вспомнив, что буфет у нее пустой. Чтобы развлечь ребенка, она продолжала болтать, не умолкая. Вдруг раздался свисток приближавшегося парома. Больная торопливо стала надевать шляпу, а девочка схватила в одну руку дорожный мешок, в другую корзину и весело закричала:
- Скорей, скорей, мама, пойдем!
- Но что с вами? - воскликнула Жозен. - Какая вы бледная! Как осунулись! Нет, вам не дойти даже с моей помощью. Как жаль, что Раста нет дома! Он у меня такой сильный, на руках бы отнес вас в лодку...
- А может, я дойду и сама, попробую, - пробормотала больная, поднялась, закачалась и, как сноп, свалилась на руки Жозен.
В первую минуту хозяйка дома растерялась, затем проворно приподняла молодую женщину, уложила ее в постель, расстегнула платье и осторожно начала раздевать. Несмотря на хромоту, Жозен была очень сильной. Не прошло и четверти часа, как больная уже лежала на свежей, чистой простыне, укрытая легким одеялом. Малютка Джейн, припав к холодным рукам матери, горько плакала.
- Не плачьте, моя крошечка, не плачьте! - уговаривала ее Жозен. Помогите мне обтереть маме спиртом лоб. Ей сейчас легче станет. Ей теперь необходимо спокойно лежать, она скоро заснет.
Девочка утерла слезы, сняла свою шляпу и серьезно, как большая, отперла дорожный мешок.
- Вот возьмите нюхательные соли и одеколон, - сказала она, вынимая все это из мешка, - намочите маме носовой платок. Она это любит.
Жозен, зорко следя за каждым движением ребенка, заметила, что в мешке много серебряных вещей и туго набитый бумажник. Пользуясь тем, что девочка прикладывала надушенный платок к губам матери, плутоватая женщина вытащила из мешка бумажник и несколько серебряных туалетных принадлежностей, сунула их на полку шкафа, заперла его, а ключ спрятала за пазухой.
- Надо скрыть от Раста эти вещи! - думала Жозен. - Он у меня такой ветреный, нерассудительный; пожалуй, завладеет чужим добром, а потом разделывайся...
Долго возилась Жозен с больной приезжей, всячески стараясь привести ее в чувство. Малютка Джейн усердно помогала ей, стараясь двигаться и ходить как можно осторожнее.
Наконец мать ее вздрогнула, застонала и приоткрыла глаза. По тусклому взгляду можно было догадаться, что сознание к ней не вернулось.
- Мама, милая, милая моя мама, лучше тебе? - умоляющим голосом спрашивала малютка, обнимая мать и целуя ее.
- Вы видите, душенька, мамаша открыла глаза, значит, ей легче, только она почивать хочет, - ласково уговаривала девочку Жозен. - Вы лучше ее не беспокойте, это ей вредно. Сидите смирно и дайте ей хорошенько выспаться, а сами пока покушайте. Вот я вам принесла парного молока и вареного риса, поужинайте. Потом я вас раздену, подам ночной капотик, который вы вынули из мешка, и уложу на кровать рядом с мамой. Вы проспите до утра и будете обе отлично себя чувствовать.
Леди Джейн беспрекословно подчинилась всем распоряжениям хозяйки, но только ни за что не соглашалась отойти от матери, которая опять впала в беспамятство и лежала, не шевелясь.
- Можно мне ужинать, сидя на кровати, поближе к маме? - спросила девочка. - Мне очень хочется есть.
- Конечно, милочка, садитесь как вам удобнее, а я придвину к кровати маленький столик и поставлю перед вами молоко и рис.
Жозен проворно устроила все так, как хотела малютка, и с самой приветливой улыбкой стала следить, как та с аппетитом принялась за еду. Затем, убрав тарелки и столик, Жозен умыла девочку, надела на нее ночной капот, расчесала и заплела на ночь густые длинные волосы и уже взяла было ее на руки, чтобы уложить рядом с матерью, но леди Джейн вскрикнула:
- Ах! Что я сделала! Я совсем забыла о Тони.
- Что там такое? - с удивлением спросила креолка, встревоженная шорохом, который послышался в корзине. - Кто это шевелится?
- Птичка, голубая цапля, - отвечала девочка с улыбкой. - Мне ее в вагоне подарил такой хороший джентльмен...
- Что же, он ваш знакомый?
- Нет, мы с ним в первый раз встретились, - леди Джейн тихо засмеялась. - Сказать вам правду, я даже фамилии его не знаю. Неловко было спросить, ведь это невежливо.
- Конечно, конечно! - заметила Жозен. - Но что же вы будете делать с длинноногой цаплей?
- Да ведь это голубая цапля! Это, говорят, редкость! - ответила девочка, развязывая корзину и вынимая оттуда птицу.
На хорошенького ребенка, стоявшего босиком в длинном ночном капотике, с голубой цаплей на руках, невольно можно было залюбоваться, как на картинку.
- Я боюсь ее оставить на свободе ночью; она, пожалуй, убежит, говорила леди Джейн, - а ей, верно, пить и есть хочется. Что мне делать?
- А мы вот что сделаем, - придумала Жозен, стараясь тем или другим способом угодить ребенку. - У меня в кухне висит старая клетка нашего попугая, я вам принесу ее.
- Очень вам благодарна, - вежливо, но довольно сухо проговорила девочка. - Когда мама проснется, она вас тоже поблагодарит.
Жозен быстро все устроила: притащила клетку, поставила туда блюдечко с рисом и кружку с водой. Леди Джейн посадила в клетку птицу, заперла дверцу и, не смея поцеловать мать, чтобы не разбудить ее, осторожно улеглась на краю постели. Утомленная впечатлениями, малютка через минуту сладко заснула.
Мадам Жозен более получаса не сходила с своего кресла-качалки, раздумывая, что ожидает ее больную гостью в случае, если болезнь затянется. "Если я оставлю ее у себя и буду за ней ухаживать, рассуждала она, - то мой труд хорошо оплатят. По-моему, гораздо спокойнее исполнять должность сиделки, чем чистить кружева капризным барыням. Если же бедняжка опасно занемогла, то лучше ее не отправлять в больницу, особенно если у нее в городе нет ни родных, ни знакомых. Мне кажется, что у нее начинается горячка и она долго не опомнится. Если она умрет и я не буду знать, кто она, мне ничто не помешает покрыть все расходы ее же собственными деньгами. Вон их сколько в бумажнике! Надо только действовать осторожно. Нельзя обойтись без доктора, тут как раз попадешь под ответственность. Я вот что сделаю: если завтра ей не станет лучше, пошлю за доктором Дебро".
Рассуждая таким образом, Жозен опять вышла на крыльцо, чтобы дождаться там сына. Нехорошие мысли шевелились в голове этой женщины, злое дело замышляла она: обобрать приезжих и на их средства улучшить свое положение. Бумажник, набитый деньгами, серебряные вещи в дорожном мешке пробудили в ней алчность. У нее в жизни была одна цель - деньги. Труд ей был ненавистен; еще ненавистнее было унижаться перед теми, кого она считала ниже себя. Какое было бы счастье стать независимой, ни в чем не нуждаться, иметь в кармане порядочную сумму денег! Раст молодец: ему стоит только дать немного денег для оборота, и он сразу же придумает выгодное дело!
В это время из комнаты раздался болезненный стон. Больная беспокойно заметалась на кровати, затем все стихло. У Жозен пробежали мурашки по телу, когда она услыхала эти звуки: ей показалось, что ктото подслушивает ее мысли. Но через минуту она успокоилась и продолжала рассуждать про себя: "Да полно, нужно ли Раста делать поверенным моих тайных планов? Рассказать ли ему, что я спрятала в шкафу бумажник с деньгами и несколько серебряных вещей?"
Доставая из дорожного мешка ночной капотик девочки, Жозен нашла в боковой сумке железнодорожные билеты в Нью-Йорк, две квитанции на получение багажа и горсть мелочи. Это все можно показать Расту, а о бумажнике лучше помолчать.
В это время на мостовой раздались знакомые шаги сына. Эдраст возвращался домой, напевая веселую песню. Мать вскочила с крыльца и заковыляла навстречу ему, боясь, что он разбудит спящих. Молодой Жозен был высокого роста, плечистый, рыжеволосый, черноглазый, с красноватым лицом и всегда щегольски одетый. Судя по наружности, это был парень умный, ловкий и очень наблюдательный.
Сразу заметив, что мать как-то неестественно торопится, что лицо у нее бледное, встревоженное, он мгновенно смекнул, что дело неладно: не привык Эдраст к тому, чтобы мать выходила его встречать.
- Матушка! - крикнул он. - Что с тобой?
- Тише, тише, Раст, не кричи!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17