по настоятельному требованию Марины.
Готовили ее в спешке. Заставили снять блузку и надеть броник. Микрофон спрятали в лифчике. У кого-то нашлась летняя курточка — под ее размеры…
На крыльцо она восходила медленно, как старая, заезженная заботами бабка. Ноги отказывали, суставы застревали. Неожиданно захотелось жить — очень острое чувство. Но… не отступать же было? Она шла с поднятыми — на всякий случай — руками. Вспотевшие ладони повернуты к дому…
Дверь приоткрылась.
— Ну что вы, что вы, — зашептал некто, стремительно втягивая Марину внутрь. — Зачем — руки? Опустите же! Опустите! Вы — единственный человек, которому я всецело доверяю. Единственный живой человек…
Голос был знаком ей. Определенно.
После насыщенного светом дворика ничего не было видно, оставалось лишь ждать, когда глаза привыкнут.
— Напомните, если не трудно, где мы встречались? — сказала Марина, чтобы хоть что-то сказать. — Ваш голос мне знаком… и фамилия…
— Понимаю, столько лет прошло. Сейчас я покажу вам… только не пугайтесь…
На мгновение вспыхнул фонарик, выхватив из мрака лицо говорившего.
Ее зазнобило. Разумеется, Марина знала этого человека! Герой одной из ее статей — семилетней давности… ну да, Алексей Львовский, тогда еще — ассистент в Политехе… по версии следствия, убивший своих родителей… как можно было забыть эту фамилию? Она тогда раскопала правду, преподаватель был невиновен… однако вовсе не вернувшиеся воспоминания стали причиной озноба.
Хозяин дома вдруг напомнил Марине совершенно другого человека. Того студента с факультета философии, который… ( нет, нельзя об этом!!! только не сейчас!.. ) который стал ее Третьим…
Наваждение.
Семь лет назад, когда Марина брала у Львовского интервью, никакого сходства она не заметила. Львовский был моложе… другие манеры, другое, в конце концов, освещение… да и студент, собственно, тогда еще жил и здравствовал…
— Здесь небезопасно, — сказал Алексей. — Я уведу вас из прихожей. Вот моя рука, нащупали?
Его ладонь была сухой и горячей. Жар? Болезнь? Или это у Марины руки заледенели от страха и… как ни странно — от возбуждения?
Она не могла в себе разобраться.
— Зачем вы пришли? — послышался женский голос. — Он нас всех убьет… И вас тоже…
Абсолютное безразличие было в этих словах.
— Не слушайте её, никого я не убью.
Свет со двора, оказывается, проникал в дом — сквозь незакрытые части окон, сквозь прорехи в занавесках. Марина уже многое различала, если не в деталях, то в целом. Картина складывалась. Все окна, какие попадались им на пути, были завешены разномастными тряпками. Импровизированная светомаскировка… Они начали подниматься на второй этаж.
— Осторожно, ступеньки, — подсказал проводник.
— Спасибо, я вижу.
Она видела. Наверху было некое подобие лестничной площадки, нависающей над первым этажом. Довольно большой площадки, причем, с ограждением. На полу, опираясь голыми спинами о стойки ограждения, сидели двое: женщина и ребенок… девочка. Их руки, просунутые сквозь балясины, были скручены то ли веревками, то ли толстой проволокой…
Пленницы.
— Мои, — с нежностью сказал мужчина, осветив их фонариком.
Они были обнажены — обе. Левая половина лица у женщины была вспухшей и сизоватой — жуткий кровоподтек…
И сам Алексей был обнажен. Голый он был — если попросту, — ну совершенно голый! Если не считать патронташа на поясе. В руке — двустволка.
Полная шиза…
Во что я вляпалась, подумала Марина, испытывая противоестественный азарт.
— Вам не холодно?.. так…
— Вы же чувствуете , что нет. И это еще одно доказательство, что я прав. Я ПРАВ!!! — внезапно крикнул он — в глубоком восторге. — Знаете, Марина… Вам ведь тоже надо раздеться, — с виноватой ноткой, но вполне твердо закончил Алексей.
— Зачем? — просто спросила она.
— Чтобы стать неуязвимой. Как я, как мои близкие, — так же просто объяснил он.
Она принялась неуверенно освобождаться от всего лишнего. Куртка, туфли — для начала… В темноте не сложно раздеваться, особенно, если ошибочно полагаешь, что тебя не видят.
— Что они на вас напялили, — брезгливо сказал Алексей, спихивая бронежилет вниз.
Маечка, юбка…
— Лифчик тоже… простите… и трусики…
Последнее усилие — и одежда жалкой кучкой лежит под ногами. Где-то там остался ментовской микрофончик…
Мужчина смотрел на нее. Он видел ее. Но взгляд его был — не мужской, нет, даже не взгляд художника, лишенный сексуальной составляющей. Она и вправду чувствовала . Особенный взгляд, каким смотрят невинные дети… или ангелы… бесполые существа, для которых все естественное — прекрасно…
— Как вы чисты.
— Каждый день моюсь.
— Я же не об этом.
— Что вы от меня хотите, Алексей?
— Убить… — равнодушно сообщила привязанная к перилам женщина. — Вопрос, кого раньше…
— Простите ее, она пока не поверила мне. А вы… вы были единственной, кто семь лет назад — после ТОГО ДНЯ… поняли меня и поверили мне. Вы написали правду. Поэтому я не мог вас не позвать… потому что я ваш вечный должник. Вы столько лет писали о несчастных людях, которые жили зря. Я подарю вам право написать о человеке, который жил не зря. Вы живая … вы запомните правду… И я живой, поэтому они нацелили на меня свои стрелы. Мертвые истребляют живых. Меня, вас…
— Да нет, никто вас не планирует уничтожать! — не выдержала Марина. — Я даю все гарантии…
— Не надо со мной спорить, надо меня слушать!!!
Она вздрогнула, больно прикусив язык. Алексей помолчал, собираясь с новыми силами.
— Сегодня ночью случится чудо, — вновь заговорил он. — Я расскажу вам…
И он рассказал всё, что ему поведали ангелы.

…Прапорщик Муртазалиев, снайпер из спецподразделения ФСБ «Альфа», лежал в чердачном помещении. Никто ему не мешал, ни люди, ни прочая живность. Дачников внизу не было: хозяина еще днем увезли в больницу (объект его подранил), и жена уехала с раненым.
Сквозь низкое оконце хорошо просматривалась восточная стена соседнего дома. Два этажа, крутой скат крыши. Деревьев, мешающих обзору, нет. Возле дома — разрушенные парники (объект начудил). Лампы прицел не слепят… ну разве что на крыльце — яркая, сволочь.
— Голубь-два, доложите обстановку, — пискнуло в ухе.
— Объекты с моей стороны, на втором этаже, — ответил прапорщик, не отрываясь от прицела. — Перемещаются из комнаты в комнату. Распознать, кто из них кто, нет возможности, инфракрасный фон одинаковый по интенсивности.
— Заставил ее раздеться, извращенец… Без фильтра пробовал его поймать?
— Мелькает иногда, товарищ полковник. Он в спальне окно на две трети занавесил, сверху щель. Только он все время ходит, как заведенный.
— Если зафиксируешь — тут же, слышишь, в сей же миг «шептуна» давай!
— Без приказа, товарищ полковник…
— Это приказ!
— А что… что он с ней… это… агрессивно себя ведет?
— Пока в свою веру обращает.
— Тогда почему…
— У тебя, голубь, что, мозги через уши поперли?
— Виноват… Без приказа непосредственного начальника… из моего ведомства…
— Я подтверждаю приказ, — вмешался голос капитана Серова. — Мурзик, этот парень себя не контролирует. Тебе бы послушать его бред, ты бы с голыми руками туда пошел. Он, понимаешь, собрал группу для переправки на тот свет. Сам — вроде инструктора. Может сорваться в любой момент. И если кроме жены с ребенком он захватит с собой еще и журналистку… в общем, всем фуражки на жопы натянут. Тебе тоже. Есть вопросы?
— Какие вопросы… — вздохнул Муртазалиев, непроизвольно поглаживая холодный бок своей СВД-С.

…— Значит, вот он какой — Вход, — сказала Марина, разглядывая «Павловское зеркало». — А вы уверены, что вам явились именно ангелы? Я всегда думала, что ночь — это время созданий Тьмы.
— По-вашему, ангелы по ночам не ходят? Тогда все светлые люди должны были бы обязательно днем умирать.
— Вас же не забирать приходили.
— Наверное, утром было бы поздно… тем более, днем. Вы же сами видите. Вход вот-вот откроется. Скорей бы…
— Вы правда предлагаете мне идти с вами?
— Все вместе — Надя, Ларинька… и вы. Я же для того вас и позвал, вы не поняли? Не ради же переговоров об условиях моей капитуляции. Я так вам обязан, Марина, если б вы знали…
— Вы только не обижайтесь, Алексей… Могу я отказаться?
— Конечно. Но я все-таки попрошу вас остаться и посмотреть, как все это будет. Я уверен, вы передумаете.
— Ну хорошо. А потом?
— Потом вы вернетесь и расскажете людям правду.
— Из Рая? Вернусь?
— Сие от вас зависит. Вы напишите обо мне, обо всех нас, которые жили НЕ ЗРЯ… и потому стали Избранными… нельзя молчать, Марина. А еще вы расскажете о моем брате…
— О брате?

…— Огонь! — шипел полковник Лебедев в переговорник. — Голубь-два! Огонь! Приказываю! На поражение!
— Я его не вижу! — шипел в ответ прапор Муртазалиев, лихорадочно шаря прицелом по окнам. — Не вижу!
— Бей по силуэту!
— Нет силуэтов!
— Голубь-один, Голубь-три! У вас?
— Пусто…
— Тоже пусто…
— Они опять на лестнице!
— П’твоюмать… Общая готовность! Штурм — по моему сигналу!
Полковник Лебедев не находил себе места. Он ведь слышал все, что говорится внутри…

— Пройдем в комнату, — предложил Алексей. — То, что я должен вам открыть, не терпит суеты.
Они вошли в супружескую спальню.
— Присаживайтесь.
Оглядевшись, гостья села на разобранную кровать. Больше садиться было не на что. Хозяин остался стоять.
В окно светила Луна. Полоса света, проникшего сквозь горизонтальную прореху в затемнении, вырезала в комнате молочно-белый сектор. ( «Луна? Она же в гостиной была… кажется…» — мельком удивилась гостья. )
— У вас есть брат? — спросила Марина с любопытством.
— Старший, — лицо Алексея словно зажглось изнутри. — О нем и речь. Это такой человек, я вам доложу, такой… знаете, я давно собирался порадовать его одной новостью, да все не решался… — пригнувшись, он метнулся к прикроватной тумбочке, достал нечто белое и плоское, протянул вещь Марине, распрямился, блаженно улыбаясь…
( Конверт! — успела догадаться она. )
…и угодил верхней своею частью точно в лунную мережку.
Что-то жуткое случилось с его головой.
Взорвалась скула. Выплеснулся черный гейзер — ошметки плоти в черных брызгах… и тут же, мгновенно — гулкий хлопок за окном… черная клякса расползается на белой стене… в затылок стреляли, сволочи, отстраненно подумала Марина… и тут же — слепящий свет залил весь дом.
Это включились прожекторы.
Алексей постоял секунду-другую, потом мягко осел на пол.
Вероятно, он считал, что если в доме темно, то снайпер снаружи ничего не увидит. Наивный. Доцент, одним словом.
Стараясь ни на кого не наступить и ни во что не вляпаться, Марина рванула на балюстраду. Одежда ее лежала, где была брошена. Надеть белье и спрятать конверт на своем теле она успела прежде, чем в дом ворвались.
— Ну вот, вы добились своего? — осведомилась эта дура, привязанная к ограждению.
К кому она обращалась — к бойцам или к Марине?
Плевать…
Дочь Алексея, как выяснилось, привязана была скверно. Папа то ли пожалел ее, то ли лопухнулся. Девочка освободила руки, поднялась, доковыляла до зеркала и принялась тыкаться в него, словно мотылек в горящее окно. Она громко хныкала:
— Хочу в Рай! К папе!
— Ларинька! — бесновалась мать, не в силах освободиться.
Одевалась Марина, как во сне. Кажется, справилась сама… или ей все-таки помогли?
Она видела, как Лариньку оттаскивали от дьявольского зеркала, как помогали госпоже Львовской…
Потом она слышала сверху голоса — Александра и кого-то еще (почему сверху???), — про то, что это временный психологический шок, ступорозное состояние, которое быстро пройдет…
Какой же это шок, думала она. Это — Рок…
Конверт, переданный ей Алексеем Львовским, Марина никому не отдала и не рассказала о его существовании.

Капитан ФСБ Серов отвел снайпера Муртазалиева в сторону.
— Добрая работа, — сказал капитан. — Жди поощрения.
Муртазалиев вопросительно посмотрел, никак не отреагировав.
— Слушай внимательно. Ты выстрелил, когда Львовский вскинул оружие и направил его на переговорщицу, — продолжил капитан. — Понял?
— Приказ был: нейтрализовать преступника при первой возможности, — уклончиво ответил прапорщик. — Прокурор это слышал.
— Прокурор этого не слышал. А наш Орел как с цепи сорвался. Когда этот шизик успел ему дорогу перебежать? Главное, сначала все тихо-мирно было…
«Орлом» называли полковника Лебедева. От большого уважения, надо полагать.
— Я не понимаю, Степаныч, — с горечью констатировал Муртазалиев. — Ихний Орел — и мы… Из разных контор… из разных ведомств…
— Ведомства разные, а город один, Мурзик. Так что ты скажешь, когда тебя спросят, как было дело?
— Объект прицелился в заложницу. Я его снял. Другого выхода не было.
Капитан потрепал прапорщика за загривок и пошел к прокурору.
Орлам летать, а нам в дерьме ползать, подумал снайпер… впрочем, нет, — ни о чем таком он не подумал. Инструментам не положено думать, не для того созданы.

Понедельник-вторник, ночь. ИСТЕРИКА

Долго молчали. Шоссе послушно стелилось под колеса.
— Понимаешь, он был похож на Третьего! — вдруг сказала Марина. — И потому погиб!
1 2 3 4 5 6 7 8