Вы ищете Бога, так же точно, как другие ищут счастье в спиртных напитках, в приобретении власти, и так далее. Все это хорошо известные и устоявшиеся мотивы. Мотив порождает желанный результат. Но есть ли поиск, когда есть мотив?
«Думаю, что я начинаю понимать то, что вы имеете в виду. Пожалуйста, продолжайте, сэр».
Если вы действительно искренни, то в тот миг, когда почувствуете, что во всей этой схеме так называемого поиска вообще нет никакого поиска, вы откажетесь от него. Но причина вашего поиска все еще остается. Вы можете отложить схему A, которая является поиском того, что ум спроецировал, но тогда вы возьметесь за схему B, которая основывается на идее, что вы не должны преследовать схему A. Но если это не схема B, то это будет схема C, N или Z. Ядро вашего ума не осознало целостную проблему поиска, и именно поэтому оно перемещается от одной схемы к другой, от одного идеала к другому, от одного гуру или лидера к другому. Оно вечно движется в сетях известного.
А теперь, может ли ум оставаться без поиска? Есть ли ум, ищущий, когда нет этого движения поиска? Ум кочует от одного движения поиска к другому, вечно ища, вечно нащупывая, вечно попадая в сети опыта. Это движение всегда направлено на «больше»: большее возбуждения, больше опыта, более обширные и более глубокие знания. Охотник вечно проектирует то, за чем охотится. Ищет ли ум, как только он осознает значение этого целостного процесса поиска? А, когда ум не ищет, есть переживающий по отношению к переживаемому?
«Что вы подразумеваете под переживающим?»
Пока существует ищущий и то, что ищется, обязательно будет переживающий, тот, кто узнает, и это является ядром эгоцентричного движения ума. От этого центра начинается всякая деятельность: или благородная, или позорная: желание богатства и власти, принуждение быть довольным тем, что есть, побуждение искать Бога, производить реформы и так далее.
«Я вижу в самом себе истинность того, что вы говорите. Ко всему этому у меня был неправильный подход».
Это означает, что вы собираетесь подойти к этому «правильно»? Или же вы осознаете, что любой подход к проблеме, «правильный» или «неправильный, является эгоцентричной деятельностью, которая только усиливается, слегка или в значительной степени, переживающего?
«Какой же хитрый ум, какие быстрые и утонченные его действия, чтобы поддержать себя! Я очень четко это понимаю»
Когда ум прекращает искать, потому что он понял полное значение поиска, разве не ломаются ли ограничения, которые он на себя наложил? И не становится ли ум тогда неизмеримым, непознанным?

Психологическая революция

Перед тем, как отъехал поезд, была огромная суматоха и суета. Длинные вагоны были сильно переполнены, набиты людьми и полны дыма, и каждое лицо скрывалось за газетой. Но, к счастью, все еще было одно или два свободных места. Поезд был электричкой, и вскоре он оказался за пределами трущоб и набирал скорость на открытой местности, проезжая мимо автомобилей и автобусов на шоссе, которое пролегало параллельно рельсам. Это была красивая местность, с зелеными покатыми холмами и древними, историческими городами. Солнце светило ярко и нежно, потому что это была ранняя весна, и на фруктовых деревьях только начинали показываться розовые и белые цветы. Вся сельская местность была в зелени, свежей и молодой, с нежными листочками, сияющими и танцующими на солнце. Это был божественный день, но в вагоне было полно утомленных людей, а воздух отяжелел от табачного дыма. Маленькая девочка и ее мать сидели прямо поперек прохода, и мать объясняла ей, что она не должна смотреть на незнакомцев. Но ребенок не обращал ни малейшего внимания, и через некоторое время мы улыбались друг другу. После этого момента она почувствовала себя раскованно, часто поглядывая, чтобы увидеть, смотрят ли на нее, и улыбаясь, когда наши глаза встречались. Спустя некоторое время она уснула, свернувшись калачиком на своем месте, и мать прикрыла ее пальто.
Должно быть, это было прекрасно – пройтись по той дорожке через поля, посреди такой красоты и чистоты. Люди махали руками, когда мы с ревом проезжали вдоль по хорошо заасфальтированной дороге. Большие белые волы медленно тянули телеги, загруженные удобрением, и некоторые из мужчин, которые вели их, должно быть, пели, так как их рты были открыты, и можно было видеть по их лицам, что они наслаждались свежим утренним воздухом. В полях были мужчины и женщины, которые копали, сажали и сеяли.
Я побрел по длинному проходу с местами по обеим сторонам к голове поезда. Проходя через обеденный вагон и мимо кухни, я толкнул и открыл дверь и вошел в багажный вагон. Никто не остановил меня. Вещи багажа были аккуратно выстроены на стойках, а их ярлыки трепетали на сквозняке. Я вошел в другую дверь, и там оказалось два водителя поезда, полностью окруженные большими, широкими окнами, которые давали полное представление обо всем в этой прекрасной сельской местности. Один из мужчин управлял рычагом, который регулировал электричество, и перед ним были различные измерительные приборы. Другой, который наблюдал и неторопливо курил, предложил свое место и, взяв табурет, сел прямо позади меня. Он очень настаивал, чтобы я сел там, и начал задавать несметное количество вопросов. Между вопросами он останавливался, чтобы показать замки на вершинах холмов, некоторые из них превратились в руины, а другие все еще хорошо сохранились. Он объяснил, что означали те блестящие красные и зеленые огни, и, бывало, вынимал свои часы, чтобы посмотреть, успевали ли мы по графику на каждой станции. Мы мчались со скоростью между 100 и 110 километрами вверх по прекрасным склонам, по мостам и по длинным, прямым участкам рейса. Но мы никогда не ехали больше 110 километров. «Если вы вышли бы на станции, которую мы только проехали, и сели на другой поезд, – сказал он, – вы бы поехали в город, названный по имени известного святого». С грохотом проносясь мимо железнодорожных стрелок, мы со свистом ехали мимо станций с названиями, которые происходили с древних времен. Мы теперь бежали вдоль берега синего туманного озера и могли видеть только города на другой стороне. В этом районе произошло известное сражение, от исхода которого зависела судьба целого народа. Вскоре мы миновали озеро, и, поднимаясь из долины и холмов, мы оставляли позади нас оливковые деревья и кипарисы и оказались в более заросшей местности. Мужчина позади меня объявил название грязной реки, когда мы проезжали мимо нее, она выглядела маленькой и хрупкой для такого известного течения. Другой мужчина, который только однажды или дважды оторвал свою руку от дросселя в течение двух с половиной часовой поездки, принес извинения от имени их обоих, что они не умеют говорить по-английски. «Но какое это имеет значение, – сказал он, – раз вы понимаете наш красивый язык?»
Сейчас мы уже подъезжали к предместьям большого города, и голубое небо было затянуто его дымом.
В той маленькой комнате с видом на красивое озеро нас было несколько, и это было тихо, хотя приятно шумели птицы. Среди группы присутствовал крупный мужчина, полный здоровья и энергии, с острым, но приятным взглядом и медленной, осторожной речью. Поскольку он жаждал высказаться, другие молчали, но они присоединятся, когда почувствуют, что это необходимо.
«Я в политике уже много лет, и по-настоящему старался ради того, что искренне считал благом для страны. Это не означает, что я не стремился к власти и положению. Я действительно стремился к этому, боролся с другими из-за этого и, как вы можете заметить, достиг этого. Впервые я услышал о вас много лет назад, и, хотя некоторые из вещей, о которых вы говорили, находили отклик в душе, весь ваш подход к жизни имел для меня только сиюминутный интерес, он никогда не пускал во мне глубокие корни. Однако, годы спустя, после всей этой борьбы и боли, кое-что созрело во мне, и с недавних пор я стал посещать ваши беседы и обсуждения всякий раз, когда мог. Теперь-то я полностью осознаю, что то, о чем вы говорите, – это единственный выход из опутывающих нас трудностей. Я побывал везде в Европе и Америке и как-то раз обратился за решением к России. Я был активным работником в коммунистической партии и с хорошими и серьезными намерениями сотрудничал с ее религиозно-политическими лидерами. Но теперь я ухожу ото всего. Это все стало коррумпированным и неэффективным, хотя в некоторых направлениях был достигнут неплохой прогресс. Много размышляя по поводу этих вопросов, сейчас я хочу исследовать все это заново, и чувствую, что я готов к чему-то новому и проясняющему».
Чтобы исследовать, не стоит начинать с умозаключения, с лояльности партии или предубеждения. Не должно быть никакого желания успеха, никакого требования немедленного действия. Если вы вовлечены в любое из этих явлений, истинное исследование совершенно невозможно. Чтобы заново исследовать целостную проблему существования, ум должен до конца избавиться от какого-либо личного мотива, какого-либо чувства расстройства, какого-либо поиска власти либо для себя, либо для группы, что одно и то же. Это так ведь, сэр?
«Пожалуйста, не называйте меня „сэр“! Конечно, это единственный способ исследовать и понять что-либо, но я не знаю, способен ли я на это».
Способность приходит вместе с прямым и немедленным применением. Чтобы исследовать множество сложных проблем существования, нам надо начать, не являясь преданными какой-либо философии, какой-либо идеологии, какой-либо системе мышления схемы действия. Способность постигать – это не вопрос времени, это немедленное восприятие, не так ли?
«Если я воспринимаю что-то как ядовитое, избежать этого не проблема. Мне достаточно не прикасаться к нему. Точно так же, если я вижу, что некоего рода умозаключения мешают полному исследованию жизненных проблем, тогда все умозаключения, личные и коллективные, отпадают. Мне не приходится бороться, чтобы освободиться от них. Так ли это?»
Да. Но доходчивое утверждение факта – это не настоящий факт. Быть по-настоящему свободным от умозаключений – это совсем другой вопрос. Как только мы чувствуем, что всякого рода предвзятое отношение препятствует полному исследованию, мы сможем приступить к рассмотрению без предвзятости. Но из-за привычки ум имеет тенденцию прибегать к авторитету, к укоренившейся традиции, и надо к тому же так осознать эту тенденцию, чтобы она не вмешивалась в процесс исследования. Поняв это, продолжим дальше?
Теперь же, что является самой фундаментальной потребностью человека?
«Пища, одежда и кров. Но чтобы было равноправное распределение этих основных потребностей – это проблема, потому что человек по природе жадина и собственник».
Вы имеете в виду, что общество его поощряет и учит быть таким, какой он есть? А сейчас, другой вид общества через законодательство и другую форму принуждения может быть способным вынудить его не быть жадиной и собственником, но это только вызывает обратную реакцию, и таким образом появляется конфликт между индивидуумом и идеалом, установленным государством или мощной религиозно-политической группировкой. Чтобы равноправно распределить продовольствие, одежду и кров, необходим совершенно иной вид общественной организации, не так ли? Отдельные нации и затем суверенные правительства, политические блоки и конфликтующие экономические структуры, также как кастовая система и организованные религии – все они провозглашают, что их собственный путь – это единственный истинный путь. Все это должно прекратить быть, что означает, надо положить конец иерархическому, авторитарному отношению к жизни.
«Я понимаю, что это единственная реальная революция».
Это полная психологическая революция, и такая революция необходима, если люди во всем мире не должны нуждаться в удовлетворении основных физиологических потребностей. Земля наша, она не принадлежит англичанам, русским или американцам, и при этом она не принадлежит и какой-то идеологической группе. Мы люди, а не индусы, буддисты, христиане или мусульмане. Все эти разделения должны исчезнуть, включая самые последние, коммунистов, если нам суждено создать полностью иную экономико-социальную структуру. Это должно начаться с вас и меня.
«Могу ли я политически содействовать, чтобы помочь устроить такую революцию?»
Если позволите спросить, что вы подразумеваете, когда говорите о политическом содействии? Является ли политическое содействие, каким бы оно ни было, отделенным от общечеловеческого содействия или же оно часть его?
«Под политическим содействием я подразумеваю действие на правительственном уровне: законодательное, экономическое, административное и так далее».
Конечно, если политическое содействие отделено от общечеловеческого содействия, если оно не учитывает целостное бытие человека, его психологическое, также как его физическое состояние, тогда оно вредно и привносит дальнейшее замешательство и страдания. А это именно то, что происходит в настоящее время в мире. Не может ли человек со всеми его проблемами действовать как цельная человеческая сущность и не как политическое лицо, отделенное от его психологического или «духовного» состояния? Дерево – это корень, ствол, ветвь, лист и цветок. Любое действие, которое не всестороннее, не всеохватывающее, должно неизбежно привести к горю. Существует только общечеловеческое действие, а не политическое действие, религиозное действие или индийское действие. Действие, которое является отделенным, фрагментарным, всегда ведет к конфликту, как внутреннему, так и внешнему.
«Означает ли сказанное вами невозможность политического содействия?»
Вовсе нет. Понимание всеохватывающего действия, конечно, не мешает политической, образовательной или религиозной деятельности. Они не отдельные действия, все они являются частями объединенного процесса, который проявляет себя в различных направлениях.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5 6 7 8 9