Второе же действующее лицо – трудный ребенок, потом трудный подросток и, наконец, молодой человек, не раз преступавший закон. Вот все, что мне известно. Но я не знаю ничего о самой миссис Аргайл.
– Вы верно рассудили, – одобрительно заметил Макмастер. – Попали в самую точку. Расследуя убийство, всегда стоит задуматься о том, что представляет собой личность убитого. Обычно же все стараются выяснить, что было на уме у убийцы. Вероятно, вы считаете, что миссис Аргайл из тех женщин, которых просто не за что убивать.
– Так считают все, насколько я знаю.
– С точки зрения общепринятых правил морали, вы совершенно правы, – сказал Макмастер, потирая нос. – Но, если не ошибаюсь, китайцы считают, что благотворительность скорее грех, чем добродетель. В этом что-то есть, знаете ли. Благотворительность искажает отношения между людьми. Связывает по рукам и ногам. Окажите кому-то услугу, и вы почувствуете расположение к этому человеку, чуть ли не любовь. А он, чувствует ли он к вам такое же расположение? Любит ли он вас? В принципе, конечно, должен. А на деле?
Доктор помолчал.
– Ну так вот, – снова заговорил он, – посмотрим, что получается. Миссис Аргайл с полным основанием можно назвать безупречной матерью. Но она переборщила с благодеяниями. Вне сомнения. Во всяком случае, всегда демонстрировала свою готовность облагодетельствовать.
– Дети у нее приемные, – вставил Артур.
– Да. И по-моему, в этом вся загвоздка. Посмотрите на кошку. Как яростно она защищает своих котят, бросается на каждого, кто смеет к ним приблизиться. Но проходит неделя, и кошка снова начинает жить своей собственной жизнью. Уходит от котят, отдыхает от них, охотится. Если котятам что-то угрожает, она приходит на помощь, но она уже не прикована к ним постоянно. Она с ними играет, но стоит кому-то из котят слишком уж расшалиться, она тут же задаст неслуху хорошую трепку и покажет, что хочет отдохнуть. Понимаете, у кошки природа берет свое. Котята подрастают, и она все меньше о них печется, а мысли ее все больше занимают соседские коты. В природе такая модель поведения – норма для любой особи женского пола. Множество девушек и женщин с развитым материнским инстинктом стремятся выскочить замуж главным образом потому, что, даже не отдавая себе в этом отчета, страстно хотят иметь детей. И вот малютки появляются на свет, женщина довольна и счастлива. Но жизнь берет свое. Женщина снова начинает внимательно относиться к мужу и интересоваться местными проблемами и сплетнями, не забывая, разумеется, своих детей. Все в меру. Это когда материнский инстинкт, в чисто физическом смысле, вполне удовлетворен.
Теперь о миссис Аргайл. Природа наделила ее сильным материнским инстинктом, лишив при этом способности выносить собственное дитя. Поэтому ее одержимость не ослабевала. Ей хотелось иметь детей, много детей, и все казалось мало. Ее мысли день и ночь были заняты детьми. Муж стал совсем не в счет. Вообще-то приятно, что он есть, но ей было не до него. Главное – дети. Кормить их, одевать, играть с ними, вся жизнь сосредоточилась на них. Слишком много для них делалось. В чем они действительно нуждались, так это в более халатном отношении со стороны взрослых, да-да, в разумных пределах это совсем неплохо. Их не просто выгоняли в сад погулять, как это делают все родители. Нет, им устроили особую площадку с разными приспособлениями для лазания, мостик через ручей, маленький дом для игр среди деревьев, привозной песок, особый пляж на реке. Питание у них тоже было особое. Овощи, например, им до пяти лет протирали через сито, молоко стерилизовали, воду фильтровали; подсчитывали количество калорий и витаминов. Говорю вам как специалист, наблюдавший за этими детьми не один год. Сама миссис Аргайл у меня не лечилась. У нее был свой врач на Харли-стрит Харли-стрит – улица в Лондоне, на которой находятся приемные ведущих частных докторов-консультантов.

. Но она редко к нему наведывалась. Она была крепкой, здоровой женщиной.
Меня всегда вызывали к детям, хотя миссис Аргайл, видимо, считала, что я непозволительно небрежен и даже жесток. Я советовал, например, разрешить детям есть ягоды прямо с куста. Говорил, что ничего страшного, если они промочат ноги или получат насморк. И если у ребенка небольшая температура, то волноваться не стоит. Никакой паники, пока не подскочит выше тридцати семи. Этих детей баловали, кормили с ложечки, суетились вокруг них, слепо обожали, что совсем не всегда шло им на пользу.
– Думаете, Жако испортило такое вот воспитание?
– Вообще-то я имею в виду не одного Жако. У него, по-моему, с детства были дурные наклонности. Теперь про таких говорят «ребенок с неустойчивой психикой». Так ли скажи, иначе – суть не меняется. Аргайлы делали для него все, что от них зависело, все, что только можно было сделать. За свою жизнь я на таких юнцов довольно нагляделся. Когда парень сбивается с пути, родители что обычно говорят? «Надо было в детстве строже его держать» или: «Мы были слишком суровы. Ах, если бы мы мягче с ним обходились!» А по мне, что так, что эдак – никакой разницы. Одни сбиваются с пути оттого, что у них тяжелое детство и они лишены любви. А другие – от избалованности, чуть что не по их – сразу сворачивают на скользкую дорожку. Жако я причисляю к последним.
– Значит, вас не удивило, что его обвинили в убийстве?
– Честно признаться, удивило. Не потому, что не мог представить его в роли убийцы. Жако был способен на все. Меня удивило то, как он убил. Да, я знал, что у него бешеный нрав. В детстве он часто набрасывался с кулаками на других детей, мог швырнуть в них камнем, палкой, чем попало. Но он всегда выбирал тех, кто слабее его, и расправлялся с ними скорее даже не в припадке слепого гнева, а сознательно, желая причинить боль или чего-то добиться. Такого убийства я от него не ожидал. По-моему, для него характерно было бы иное. Скажем, они с сообщником совершили разбой, и за ними гонится полиция. «Ну, давай, друг, врежь ему! Давай, стреляй!» – кричат обычно такие как Жако. Они жаждут убивать, они подстрекают других, но у них не хватает духу собственными руками совершить убийство. Вот что я тогда подумал. И как теперь выясняется, был прав.
Колгари смотрел себе под ноги, на старый ковер, настолько потертый, что узора почти не было видно.
– Не представлял себе, – сказал он, – с чем я столкнусь. Не понимал, чем все это обернется для других. Не знал, что придется…
Доктор сочувственно кивнул.
– Понимаю. У вас такое чувство, будто вы должны выяснить наконец, что к чему, и все расставить по местам.
– Да, я и к вам-то пришел, если честно, надеясь, что вы, как человек хорошо знающий эту семью, поможете мне разобраться. Ведь, на первый взгляд, вроде бы ни у кого из Аргайлов не было причин убивать миссис Аргайл.
– На первый взгляд, да, – сказал доктор. – Но если копнуть глубже… О, тут, по-моему, обнаруживается множество причин.
– Каких?
– Вы действительно считаете, что это ваш долг?
– Да, именно. И ничего не могу с собой поделать.
– Может быть, на вашем месте я бы тоже так решил… Не знаю… Тогда слушайте, что я вам скажу: фактически никто из Аргайлов не мог собой распоряжаться. До тех пор, пока была жива их мать. Она сохраняла власть надо всеми ними.
– Каким образом?
– Она оставила им финансовое обеспечение. Притом весьма щедрое. В виде значительного дохода, который делился между ними в соотношениях, предусмотренных попечителями. Так вот: хотя сама миссис Аргайл не входила в число попечителей, ее воля имела силу…
– Примечательно, что все они так или иначе пытались ей сопротивляться, – продолжил доктор после довольно длительной паузы. – Не принимать тех стереотипов, которые она им навязывала. А она действительно их навязывала, причем из лучших побуждений. Она хотела, чтобы у них был уютный дом, хотела дать им хорошее образование и помочь утвердиться в тех профессиях, которые сама же для них выбрала. Она старалась обращаться с ними так, будто они их с Лео Аргайлом родные дети. Но они были чужие – с чужой наследственностью и с врожденными, не всегда понятными ей склонностями. Микки занимается теперь продажей автомобилей. Эстер, можно сказать, сбежала из дома, чтобы играть на сцене, к тому же еще влюбилась в какого-то весьма сомнительного типа… А актриса из нее вышла никудышная. Пришлось вернуться домой. Пришлось, хочешь не хочешь, признать, что мать была права. Мэри во время войны выскочила замуж против воли матери. Он неглупый и очень симпатичный молодой человек, но в делах оказался полным профаном. Потом заболел полиомиелитом. Когда стал выздоравливать, его привезли в «Солнечный мыс». Миссис Аргайл настаивала на том, чтобы они жили там постоянно. Филип с видимой охотой согласился на это, но Мэри решительно восстала. Она хотела, чтобы у нее был свой дом и чтобы ее муж был при ней. Но она точно не получила бы этот дом, если бы мать не умерла.
Микки всегда держался вызывающе. Родная мать бросила его, и он очень от этого страдал. Страдал и в детстве, и даже теперь. По-моему, в глубине души он ненавидел свою приемную мать.
Теперь об этой массажистке шведке. Она не любила миссис Аргайл. Но к детям и к Лео она привязана. Хозяйка осыпала ее благодеяниями, и она, вероятно, старалась платить ей за это благодарностью, но это ей не слишком удавалось. И все же не думаю, что ее неприязнь была так велика, что она смогла бы хватить свою благодетельницу кочергой по голове. В конце концов, она, при желании, могла бы в любой момент уйти от миссис Аргайл. Что до Лео Аргайла…
– Да. Так что же?
– Он собирается жениться, – сказал доктор Макмастер, – и дай Бог ему счастья. Она очень славная, эта молодая женщина. Добрая, отзывчивая, с ней приятно поговорить. Она его любит, и, кажется, уже давно. Какие чувства испытывала она к миссис Аргайл? Вероятно, вы догадываетесь, так же, как и я. Естественно, смерть миссис Аргайл все упростила. Лео Аргайл не из тех, кто позволит себе завести интрижку с секретаршей в доме, который он делит со своей женой. И оставить миссис Аргайл, я думаю, он тоже никогда бы не решился.
– Я видел их обоих, говорил с ними, – задумчиво сказал Колгари, – не могу допустить мысли, что кто-то из них двоих…
– Понимаю. Как можно допустить подобное. Однако.., вы же знаете, что убийство совершил кто-то из домочадцев.
– Вы в это верите?
– А что остается? В полиции убеждены, что посторонние тут ни при чем. Думаю, полицейские правы.
– Но кто из них?
Макмастер пожал плечами.
– Остается только гадать.
– Вам самому ничего такого на ум не приходит? Вы ведь всех их знаете.
– Даже если бы и приходило, я бы все равно вам не сказал. Как я могу? Пока не выявится нечто такое, что я, вероятно, прозевал, не хотелось бы никого подозревать. Однако ни одного из них я не мог бы вывести за скобки. Да, – задумчиво проговорил он, – по-моему, нам никогда не узнать всей правды. Полиция, как и полагается, произведет дознание. Уж они теперь все силы приложат. Но добыть показания через столько времени и не имея на руках почти ничего… – Он покачал головой. – Нет, думаю, правды мы никогда не узнаем. Подобных дел полным-полно, сколько об этом пишут! В двадцати – тридцати процентах случаев преступление налицо, а доказательств никаких, особенно в давних делах, когда прошло уже лет пять – десять.
– Думаете, и нас такое ждет?
– Ну да, конечно… – Он снова бросил острый взгляд на Артура. – Ужасно, правда?
– Конечно, ужасно. Для невиновных. Вот и она так сказала.
– Она? Кто?
– Эта девушка, Эстер. Сказала, что я ничего не понял, что теперь все дело в тех, кто невиновен. Вот и вы о том же. О том, что мы никогда не узнаем…
– …кто из них невиновен? – докончил за него доктор. – Да, если бы мы могли узнать правду… Не надо никаких арестов, судебных разбирательств и приговоров. Важно просто узнать правду. Ибо в противном случае… – Доктор умолк.
– Что?
– Сами понимаете что, – сказал доктор Макмастер. – Зачем говорить, вы ведь сами уже все сказали. Мне вспоминается дело Брейво. По-моему, уже лет сто прошло, а о нем все еще пишут, гадают, кто убийца – то ли жена, то ли миссис Кокс, то ли доктор Голи. Но ведь возможно, вопреки коронерскому вердикту, Чарлз Брейво сам принял яд. Однако все версии вполне правдоподобны, только теперь никто и никогда не узнает, какая из них верна. И вот семья отворачивается от Флоренс Брейво, она спивается и умирает в одиночестве. Миссис Кокс с тремя детьми на руках изгнана из общества, она так и состарится с клеймом убийцы. Доктор Голи погиб и как врач, и как личность… Виновник избежал наказания, а невиновные пострадали ни за что.
– Этому не бывать, – сказал Колгари. – В данном деле этому не бывать.

Глава 8

Эстер Аргайл смотрелась в зеркало. Но не тщеславие читалось у нее во взгляде, а смятение. Это был тревожный, вопрошающий взгляд, свойственный людям, постоянно сомневающимся в себе. Эстер отбросила волосы со лба, отвела их в сторону и недовольно нахмурилась. Внезапно в зеркале она увидела, что позади нее кто-то стоит. От неожиданности девушка вздрогнула и быстро обернулась.
– А! Испугалась! – воскликнула Кирстен Линдстрем.
– Испугалась? Чего, Кирсти?
– Меня испугалась. Думаешь, тихонько подкрадусь сзади и…
– Ох, Кирсти, брось эти шуточки. Разве мне может прийти в голову такая чепуха!
– Очень даже может. И правильно. Надо быть начеку. Потому ты и следишь за каждой тенью, дрожишь, увидев что-то непонятное. Потому что в этом доме есть чего бояться. Теперь-то мы знаем.
– Кирсти, дорогая, – сказала Эстер. – Кого-кого, а тебя я могу не бояться.
– Как знать? Вот я недавно читала в газете. Жили вместе две женщины, и не один год, и вдруг ни с того ни с сего одна из них убивает другую. Душит. Почему, спрашивается? А она в полиции спокойненько объяснила, что в ее подругу вселился дьявол. Сама, мол, видела, как он выглядывает у нее из глаз. Надо быть сильной и смелой, говорит, и убить дьявола.
– О да, помню этот случай, – сказала Эстер. – Но ведь та женщина – сумасшедшая.
– Ну да. Только ведь она не знала, что сошла с ума.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27