Двигается она с легкостью балерины, но фигура у нее достаточно пышная, ноги – длинные-предлинные, а зад такой, что великому Рубенсу потребовалось бы несколько ведер краски, чтобы изобразить его во всем великолепии.
Одевается она тоже что надо. Например, сегодня Бриджит надела джинсы и белую майку с изображением ромашки, которая поместилась точно между грудями. На ногах у нее высокие полусапожки, которые придают ей вид юный и бесшабашный, однако этот эффект уравновешивается стрижкой, которая делает Бриджит чуть старше. Впрочем, ни одна из этих подробностей не имеет особого значения. Бриджит могла бы весить на двести фунтов больше, могла напялить брезентовый мешок из-под картошки, но это ничего бы не изменило. Все дело в лице. В его выражении, которое меняется постоянно, словно погода в прибрежных заводях. В тонком носе, который придает Бриджит аристократический вид. В светлой коже. И конечно, в глазах… Описать их я не возьмусь. Стоит мне только на них взглянуть, и все девушки, включая лейтенанта Наркис, мгновенно вылетают у меня из головы. В разные дни глаза Бриджит кажутся то синими, то зелеными – но что цвета? Когда в ее глазах собирается гроза, мне хочется забиться в какую-нибудь глубокую щель; когда они радостно вспыхивают, мне начинает казаться, что вся вселенная не вместит моего счастья.
Я знаю, что несу чушь, но если б вы хоть раз увидели Бриджит, вы бы поняли, что я имею в виду.
О том, что Бриджит некоторое время встречалась с Энди, мне было известно еще до того, как об этом мне рассказал Темный. Увы, у Энди было слишком много серьезных, запутанных, практически непрерывных проблем со Службой иммиграции и натурализации. По-видимому, придурки чиновники так сильно донимали беднягу, что он просто не мог уделять Бриджит столько времени, сколько она заслуживала. Энди приходилось работать, приходилось ездить в четыре утра в офис СИН, чтобы занять очередь (в день там принимали ровно одну тысячу желающих), так что не было ничего удивительного в том, что в конце концов Бриджит его бросила. Ей тогда было семнадцать, а Энди – девятнадцать, и, насколько я знаю, он стал ее первым дружком. Между тем его положение было более чем неустойчивым, и я подозреваю, что в глубине души Энди был почти рад, что ему не нужно больше думать о Бриджит. Сам я не особенно разбираюсь в делах подобного рода, однако у любого более или менее внимательного человека, умеющего к тому же распутывать всякого рода загадки, могло сложиться впечатление, что Энди вовсе не влюблен в Бриджит и что на самом деле он действует в интересах другого лица, исполняя роль так называемой «заслонной лошадки». Насчет того, что это за «другое лицо», никаких сомнений быть не могло. Темный начал ухаживать за Бриджит где-то через месяц после того, как она рассталась с Энди. Нашему боссу примерно лет сорок пять или около того. Столь значительная разница в возрасте могла бы обеспокоить родителей Бриджит, если бы она не доказала, что умеет обращаться с мужчинами, когда бросила этого недоумка Энди, вечно приглашавшего ее в разные интересные места, но в последний момент отменявшего поездку из-за своих неприятностей с властями. Впрочем, я не сомневался, что сейчас, когда Энди пребывал в коме и вообще стоял одной ногой в могиле, прежние обиды были забыты.
В целом смысл всего сказанного выше сводится к тому, что на данный момент Бриджит была девушкой Темного. Единственной или нет, я точно не знал; во всяком случае, сам Темный вел себя так, словно кроме Бриджит у него больше никого нет. Они встречались уже больше года, и миссис Каллагэн, которая всегда была несколько старомодна, пару раз заикалась насчет помолвки. Бриджит – самая младшая из пяти ее дочерей, которые разлетелись кто куда – в университет, либо в Калифорнию, либо еще дальше, поэтому миссис Каллагэн совершенно искренне полагает, что для ее любимицы не будет слишком большой неудачей, если она в конце концов выйдет замуж за мистера Уайта, хоть он и не красавец. Больше того, это еще не самый худший вариант, поскольку Темный (который, кстати, был женат уже дважды) получает неплохой доход от своего строительного бизнеса, от стекольной компании и от своей доли в предприятиях мистера Даффи. И Пату, и самой миссис Каллагэн Темный нравится, и дело не в том, что они его боятся. Нет, они его не боятся, просто он действительно им по душе. Боятся они Лучика (а кто его не боится?), но Темного они любят и доверяют ему.
Иными словами, будущее бедной Бриджит давно спланировано; единственный выход для нее – побег из отчего дома, но она вряд ли на это решится. Не тот характер, к тому же Бриджит умна. Ей подходит быть хозяйкой дома, поэтому если не случится ничего из ряда вон выходящего, она, я думаю, успокоится, угомонится и в конце концов выйдет за Темного. В том, что Бриджит влюблена в него, я, однако, сомневаюсь. Не исключено, что она влюблена в меня, но и это не точно. Трудно разобраться, что творится у них внутри в этом возрасте. Впрочем, я в моем возрасте просто без ума от Бриджит, и не только потому, что она такая красотка. В чем именно дело, я не знаю, но уверен – кроме потрясающей внешности в ней есть что-то еще.
Не успела Бриджит войти, как полусапожки уже полетели в угол и пуговицы на джинсах оказались расстегнуты.
– Какая мерзость кругом! – такова ее первая реплика.
– Я знаю, но, честное слово, Мышка, я регулярно здесь убираю, – отвечаю я в не менее романтическом ключе.
Мышка – это ласкательное имя, к которому я пытаюсь ее приучить, и не без успеха. Бриджит одно время звала меня «Крысенок», но мне никогда не нравилось это прозвище, и постепенно оно отпало.
– Везде эти долбаные тараканы! – говорит она.
– И вовсе не везде.
– Я только что видела: на стене рядом с телефоном раздавленный таракан. Омерзительно!
– Извини, Мышка…
– Неужели нельзя извести их ДДТ, «Рейдом» или еще чем-нибудь?
– Я пробовал травить их борной кислотой.
– А в службу дезинсекции ты позвонить не пробовал?
– Они приехали и уехали, а тараканы остались.
И так далее в том же духе. Строго говоря, наш разговор мало напоминает диалог Абеляра и Элоизы, но Бриджит успевает раздеться, а это уже что-то.
Я в свою очередь стаскиваю майку и джинсы и несу ее в спальню.
– У тебя есть пиво? – спрашивает она.
Вряд ли в эти минуты уместно читать ей нотацию о том, что порядочные люди так рано не пьют, поэтому я просто иду к холодильнику, чтобы достать для нее бутылочку. Заодно я выпиваю одну бутылку сам, и это как раз то, что мне нужно.
Она лежит на постели; ее спина напряжена словно натянутый лук, губы алы, и этого вполне достаточно, чтобы я завелся. Кожа у Бриджит такая светлая, что на фоне простыней она почти не выделяется. Я целую ее в белый живот, а она лежит, приподнявшись на локте, и улыбается мне, наклонив голову так, что огненно-рыжий локон падает ей на плечо. От ее улыбки буквально захватывает дух. Я чувствую, что мне наплевать на риск, на что бы там ни было. Ей-ей… О господи!
Я ложусь рядом с ней, и мы занимаемся любовью – медленно, замысловато – в течение примерно получаса. Закончив, мы жадно пьем и некоторое время просто лежим рядом, а потом делаем то же самое снова. На этот раз – быстро, лихорадочно, жадно. Я ложусь на нее, а Бриджит обвивает мою спину своими длинными ногами, стонет и впивается ногтями в мои плечи. Она опьяняет. У меня даже начинает кружиться голова. Я закрываю глаза и упиваюсь ее запахом, наслаждаюсь каждым прикосновением. Я целую ее груди и шею, провожу языком под мышками, а Бриджит кусает меня в плечо.
– Еще! – говорит она.
– Что – еще?
– Заткнись, – говорит она.
Мы трахаемся так, словно меня только что выпустили из тюрьмы, и кончаем почти одновременно. Потом мы снова лежим, задыхаясь и обливаясь потом.
Придя в себя, мы выпиваем еще по бутылке пива, включаем радио, и я иду в кухню, чтобы приготовить ей завтрак.
– Я снова начала брать уроки верховой езды, – говорит Бриджит из гостиной.
– На лошадях?
– Нет, на свиньях! Это Темный устроил.
– Как мило с его стороны.
– Он вообще очень милый, понятно?
– Ходят такие слухи.
Только приготовив яичницу, чай и поджарив еще один рогалик, я спохватываюсь:
– Как там наш герой?
– Энди?
– Да, Энди.
– Ему лучше. По крайней мере, он начал нормально дышать. Темный звонил мне сегодня утром, он говорит – все в порядке, Энди поправится. Его перевели куда-то в другое место.
– В какое именно?
– Точно не знаю. В какое-то другое отделение больницы. Главное, что не в морг.
– Да, это действительно главное.
– Это было бы ужасно, Майкл! А ты как думаешь?
Мне не хочется говорить, что я думаю, поэтому я отвечаю:
– Я рад, что Энди лучше. Кстати, как тебе удалось выбраться? В пабе, наверное, было полно народу.
– Нет, когда я уходила, там уже никого не было. Только мама, папа и я.
– И все-таки мне кажется, что тебе следовало как следует выспаться. Ведь из-за Энди ты полночи провела на ногах.
– Да, я действительно почти не спала, к тому же утром мы с мамой ездили в больницу, чтобы его проведать. Правда, нас не пустили, у них там неприемные часы. Мама говорит, что Энди всегда ей нравился, но это вранье. В общем, ты, конечно, прав – я очень устала. Мышка устала… Мышка хочет спать здесь, с тобой.
Внезапно я глубоко задумываюсь. Темный мог пустить за Бриджит «хвост», такой финт был бы как раз в его духе. И как раз сейчас филер находится прямо под окнами моей квартиры. Весьма вероятно, весьма… Особенно если припомнить, что сначала был избит Энди, а потом Темный стал болтать, что Бриджит, дескать, принадлежит ему, потому что у молодых нет его опыта и выдержки… Я думаю об этом снова и снова и чувствую, как у меня по коже бежит холодок.
– Нет, серьезно, как ты ко мне приехала? – спрашиваю я еще раз.
– На поезде. Готова моя яичница?
Яичница еще доходит.
– Знаешь, Бриджит, я думаю, впредь нам надо быть осторожнее насчет…
– Где моя яичница?! – визжит она, притворяясь истеричной примадонной.
Мы едим и ложимся в кровать, но мне не спится. Мне не дает покоя мысль о том, что Темный мог следить за Бриджит. В первую же неделю моего пребывания в Америке Скотчи продал мне бинокль, который он увел из чьей-то машины. Тогда он сказал, что на моей работе бинокль будет нужен мне постоянно, и, разумеется, я ни разу им не воспользовался. Сейчас я вспоминаю о нем, и пока Бриджит негромко посапывает под вентилятором, выбираюсь из постели и натягиваю кое-какую одежду. Потом я беру бинокль и поднимаюсь с ним на крышу дома. Солнце уже шпарит вовсю. Лучи его, отражаясь от кровельного железа и от круглых боков водонапорной башни, слепят глаза, и мне приходится выждать пару минут, чтобы привыкнуть. Потом я осторожно подхожу к краю крыши и смотрю вниз. Большинство стоящих внизу автомобилей мне знакомы, однако вскоре я обнаруживаю четыре машины, идентифицировать которые мне не удается. Сверху мне не видно, есть в них кто-нибудь или нет, но мне кажется, что если я пройду по крыше дальше и переберусь на соседнее здание, то смогу рассмотреть марку и номерные знаки подозрительных машин. Так я и поступаю. С помощью бинокля мне удается прочесть номера машин, и я стараюсь их запомнить, чтобы позднее записать. Еще довольно долго я сижу на крыше и жду, чтобы что-то произошло, но внизу все остается без изменений.
Тогда я снова спускаюсь в квартиру к Бриджит.
У дверей я встречаю Ратко. Он как раз собрался навестить меня. Под мышкой у него бутылка, в руках – три стакана. Три! Похоже, приход Бриджит сопровождался довольно громким шумом и не прошел незамеченным.
Я открываю дверь и кричу в комнаты:
– Мышка, приведи себя в порядок. У нас гости!
Я слышу, как она просыпается и, все еще сонная, неуверенно шлепает в ванную, чтобы накинуть какую-нибудь одежду.
Ее трусики валяются в коридоре, и я, приоткрыв дверь ванной, просовываю их внутрь.
– Твой фиговый листочек, – говорю я в щель.
– Что?
– Трусики.
– Галантен, как истинный ирландец, – говорит она и целует мне руку.
Ратко видит, что я улыбаюсь, и смеется как Санта-Клаус: ему нравится смотреть на нас с Бриджит.
Я сажусь рядом с ним. Бриджит выходит из ванной в моих джинсах и в моей майке с портретами «Андертоунз». Выглядит она, разумеется, совершенно потрясающе.
Ратко Ялович наливает нам виски. Когда у него хорошее настроение, он обычно наливает мне из бутылки, в которой плавает золотой лист, но сегодня жарко, к тому же жена с утра наехала на него из-за мышей и тараканов, поэтому сегодня мы пьем какой-то мерзкий суррогат. За стаканчиком Ратко рассказывает нам о своих проблемах, которые имеют сугубо личный характер и касаются его жены и ребенка. Строго говоря, это вообще не проблемы. Я делаю попытку решить их оптом с помощью банальнейших советов и избитых фраз, чем Ратко, кажется, остается доволен; во всяком случае, он совершенно искренне меня благодарит.
Некоторое время мы говорим о погоде, потом Ратко начинает расспрашивать Бриджит о ее жизни. Ее ответы нейтральны и носят общий характер, и я понимаю, что они адресованы и мне тоже.
Я спрашиваю Бриджит, не хочет ли она вздремнуть, пока мы разговариваем, но она качает головой. Ей нравятся новые люди. Впрочем, в благодарность за мою заботу она целует меня в щеку.
– Вы замечательно смотритесь вместе. Вам надо держаться друг друга, – говорит Ратко. От выпитого он уже слегка захмелел и сделался сентиментальным, но его слова странным образом отвечают моим собственным мыслям, и мое сердце наполняется нежностью к Бриджит. Быть может, характер у нее и не сахар, но она очень мила, ласкова со мной, и второй раз такую вряд ли встретишь.
– Ее лоно как будто создано для материнства, – говорю я.
Бриджит смеется, мы с Ратко тоже улыбаемся.
– Нет, – возражает Ратко, – вам нужно уехать из города куда-нибудь в деревню, на природу.
– Мы могли бы отправиться в Калифорнию, – говорит Бриджит. – Или на Гавайи. В любое место, где много солнца и близко океан.
– Я не против, – говорю я и смотрю на нее, и Бриджит берет меня за руку.
– Какая она, Югославия? – спрашивает она у Ратко, зная, что вопрос доставит ему удовольствие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58