Современная японская новелла –

OCR Busya
«Современная японская новелла»: Радуга; Москва; 1985
Аннотация
Жены неблагодарных мужей стоят в центре двух рассказов, сюжетно похожих друг на друга до зеркальности, – «Могила Ван Гога» Ёсико Сибаки и «Чужие» Фумио Нива. С обеими мужчины не считались, обеих бросили. Обе овдовели, и теперь им предстоит вершить над покойными мужьями нравственный суд. Даже и символическое выражение для этого суда – так уж получилось – выбрано одно и то же: ритуал захоронения праха. Простят или не простят?
Фумио Нива
Чужие
Покой большого старинного дома нарушил телефонный звонок. Тиёко не сразу обратила на него внимание, потому что звонили ей редко. Она поспешила в телефонную будку, такое сооружение в доме по нынешним временам – диковинка.
– Алло, Куки слушает вас.
– Мать, скоропостижно скончался отец. Инфаркт. Доставили на «скорой помощи» в больницу, а через полчаса его не стало.
Это был Тани. Тиёко потрясла не смерть мужа, а голос Тани – точная копия голоса Масатанэ Куки. Ей показалось, что говорит муж. Все удивлялись сходству их голосов, к тому же сын не баловал мать звонками, поэтому слух порой подводил ее. Лишь через несколько мгновений до нее дошло, что муж умер.
– Как отец и говорил всегда – никаких погребальных церемоний. Венки и пожертвования. исключены. Всенощное бдение у гроба не нужно. Сказал, что прах можно хоть в море выбросить. Некролог короткий. Решено во всем следовать его наказу.
– Какая больница?
– А. Ю.
На этом разговор закончился. Точь-в-точь как отец, Тани официальным тоном изложил суть дела. Тиёко рассеянно стояла в будке. В душе была пустота. Опомнившись, она увидела себя перед шкафом. Начала собираться в путь. Прошел почти час, а Отоки, прислуживающая по дому, не появлялась в комнате. Звать ее было ни к чему. Уложив вещи, Тиёко вышла в коридор.
– Уходите? – спросила Отоки, заслышав шаги хозяйки.
– Еду в Токио. Вернусь завтра. Только что позвонил Тани – Масатанэ скоропостижно скончался.
Отоки хлопотала около хозяйки, бормоча:
– Ну надо же!
Тиёко вышла из дома с саквояжем в руке.
– Может, вызвать такси из Танъами?
– Поеду на автобусе. Об остальном уже позаботилась.
Отоки, приоткрыв рот, смотрела, как шестидесятилетняя Тиёко твердой поступью шагает к воротам. Вскоре за живой изгородью мелькнул пучок волос, выкрашенных в смоляной цвет. Гладкое, без единого пятнышка, восковой бледности лицо Тиёко казалось неестественным на фоне черных волос. Отоки застыла на месте. Хозяйка пересекла деревенскую дорогу. Метрах в ста от дома вдоль реки было проложено шоссе, но старая тропа неторопливо бежала рядом с новой дорогой. Жители деревни по привычке ходили по старой. Остановка автобуса находилась на шоссе. Словно опамятовавшись, Отоки бросилась следом. Догнав хозяйку, она молча протянула руку к саквояжу, Тиёко так же безмолвно передала его.
Они не обмолвились ни словом. Наконец подошел автобус. Отоки склонилась в учтивом поклоне, краешком глаза видя, как мимо проносятся легковые автомобили. Она была на год моложе Тиёко, но ее лицо давно избороздили морщины.
В автобусе Тиёко ни о чем не думала. Сердце ее билось учащенно, но тяжести на душе она не чувствовала. Через сорок минут она приехала в городок Танъами и купила билет до Нагоя. Время в электричке она провела так же бездумно. На вокзале Нагоя взяла билет на скоростной экспресс. Как только поезд отошел, Тиёко купила бэнто. Поздновато я сегодня ем, подумала она. Глядя в окно, Тиёко подносила палочки ко рту. Со стороны можно было, наверно, подумать, что эта почтенная женщина едет в Токио проведать внуков.
К сердцу словно подкатывали волны. Тиёко, чувствуя смятение в душе, притворялась, будто ничего не происходит. Она с неприязнью вспомнила голос Тани – вылитый отец. Эта мысль задела ее за живое, но Тиёко не сразу осознала причину неожиданной горечи. Ей захотелось разобраться в себе. Пока она строила в уме смутные догадки, экспресс прибыл в Токио. Последний раз Тиёко была здесь на экскурсии с группой деревенских стариков три года назад, но ни с мужем, ни с сыном не виделась.
Больница А. Ю. – известное в Токио место, и таксист сразу же понял, куда везти Тиёко. В машине она пыталась представить себе встречу с Тани, говорившим совсем как отец. Сыну теперь уже тридцать два, подумала Тиёко, лет шесть не встречались.
Больница оказалась громадным зданием, у дверей толпились посетители. Наконец Тиёко протиснулась к входу. Оглядевшись, она направилась к справочной. Из комнаты для посетителей навстречу ей поспешил седоватый мужчина.
– Я родственница Масатанэ Куки, скончавшегося сегодня утром. Он еще в палате, наверно? Какой номер?
Мужчина предупредил ответ служащего:
– Вы, вероятно, супруга господина Куки? Моя фамилия Сэки. Мы с ним учились вместе в средней школе. Я по привычке просматривал первый вечерний выпуск и увидел сообщение о его кончине. Утром умер, а вечером уже в газете. Я удивился такой расторопности и сразу бросился сюда. Гроб установлен в ритуальном зале.
Сэки повел Тиёко в зал, по дороге с воодушевлением рассказывая:
– После окончания школы я потерял Куки из виду, а три года назад мы неожиданно столкнулись в Синдзюкуна встрече одноклассников нашей школы. Начали искать ребят из нашего класса, живущих в Токио, – набралось семь человек. Мы условились раз в год устраивать вечеринку, но Куки появился только однажды. Я вообще-то знал, что он работает на радио…
Сэки был родом из города Кувада, который недавно слился с Танъами. Ему казалось, что он раньше где-то видел Тиёко. У него в памяти сохранилось ее гладкое лицо.
– «Масатанэ Куки скончался 30 января в больнице А. Ю. По завещанию покойного погребальная церемония не проводится». Я прочитал это объявление и подумал: как это похоже на Куки. Даже после смерти ошеломляет людей.
Тиёко его слова не казались странными. Она продолжала хранить молчание. Довольно долго они шли по коридору, потом из какой-то палаты по крутой лестнице спустились в подвал. В ритуальном зале было человек шесть. В центре его находилось возвышение, на нем стоял гроб. Кругом голый бетон, низкий потолок, тяжелый воздух. Ни свечей, ни курильниц. Букетик желтых хризантем в маленькой вазочке. Пронизывающий холод. Люди, неприкаянно стоявшие в зале, походили на сослуживцев покойного. Никто не знал Тиёко. Сэки, быстро сориентировавшись в ситуации, приблизился к одному из них.
– Позвольте представить жену покойного. Она только что прибыла с родины, из префектуры Миэ. Меня зовут Сэки, я друг господина Куки по средней школе.
Все как один изумленно уставились на Тиёко. Те, кто постарше, раскланялись. В этой неразберихе на нее неожиданно спихнули роль главного распорядителя. Она машинально произнесла положенные слова. Попрощавшись с покойным, сослуживцы начали расходиться, обмениваясь впечатлениями.
– Не подозревал, что у господина Куки есть жена.
– Он никогда не делился своими личными делами. Скрытный был человек. Интересно, чем это объясняется? О сыне я слышал – правда, тоже из третьих уст. А сам Куки о нем и не заикался.
– Я слышал краем уха какие-то разговоры о его женщинах. Великий конспиратор был.
– Говорят, что и этот твердолобый знал минуты слабости.
Тиёко понимала, что стала темой пересудов для сослуживцев. Ей хотелось остаться одной. Она стояла у гроба с поникшей головой и закрытыми глазами.
– Вы видели Тани?
– Когда я прибежал, ваш сын уже вышел отсюда. Это мне сказал кто-то с радио. Похоже, отдать последний долг пришли только немногие из коллег. Прощание, кажется, до шести. Тани, говорят, пробыл у гроба почти два часа.
«Почему же он не остался до конца?» – подумала Тиёко.
Сэки открыл было рот, но Тиёко прервала его:
– Я хочу переночевать в гостинице. Извините за беспокойство, не порекомендуете ли мне какую-нибудь?
– А разве вы не у Тани остановитесь?
– У него такая квартира, что там негде уложить гостя. Сэки вышел из зала. Даже стульев не было. Тиёко осталась наедине с Масатанэ Куки, лежавшим в гробу.
«Я приехала сюда для того, чтобы в буквальном смысле навсегда распрощаться с тобой. Выполняю свою обязанность, поскольку по закону называюсь твоей женой. Ты отказался от священника – пожалуйста. Не захотел погребальной церемонии, всенощного бдения, пожертвований, курений – я не возражаю. Ты сказал, что прах можно выбросить в море, и мне остается только выполнить твою волю. Ты закончил жизнь, распорядившись всем по собственному усмотрению. Уйти из жизни в шестьдесят три года – рановато, но все мы в руках судьбы. Тебя называли твердолобым и считали на радио человеком приметным. Только все, что ты ни делал, не имеет никакого отношения к жене. С той поры как Тани поступил в университет в Токио, ты забыл меня. А еще раньше ты бросил собственного отца. Оставшись одна, я десять лет ухаживала за твоим больным отцом. С капиталом семьи Куки я могла бы поместить его в любую городскую больницу и отдать его на попечение чужих. Отец, однако, отказался уехать из родных мест. Сначала были еще помощники, потом и сиделка сбежала, а я целых десять лет, до самой смерти отца, делала работу, которой побрезгует и медицинская сестра. Интересно, задумывался ли ты когда-нибудь над тем, что я совершила ради твоего отца? Тани пошел в школу, годы пролетели, и он учился в старших классах. Ты появлялся у нас, и дом Куки оглашался смехом. Ты редко приезжал на родину. По служебным делам бывал в Нагоя, Киото, Осака – ну что стоило по пути заглянуть к нам? Нет, ты ссылался на занятость. Отец через токийского знакомого наводил справки о тебе, потому что жалел меня. Я давно поняла, что ты не в ладах с отцом, однако серьезной причины не было. Я слышала, ты с детства любил уединенность и всегда чурался семьи. Такие дети не редкость. Считается, что с возрастом сосредоточенность на себе оборачивается эгоизмом. Отец тоже, наверно, отличался непростым нравом. Беда, что он не воспитал в вашей семье чувства единства. В характере твоего отца была такая черта: коли дети смотрели направо, он отворачивался влево. В душе вы испытывали неприязнь друг к другу. Ты поступил на радио, обрел смысл жизни в работе, а родина с каждым годом становилась для тебя все дальше и дальше. Узнав, что отец справляется о тебе через посторонних, ты взбесился от гнева и с того дня совсем порвал с домом. Ни ты, ни Тани даже не приехали на похороны отца. Мне пришлось солгать родне, что вы в зарубежной поездке. Ты, конечно, ничего не знаешь об этом. Твоя жизнь проходила в другом мире. И в Осака, и в Токио у тебя были женщины. Твердолобому требовались женщины. Это тайна, ведомая одному тебе».
Тиёко услышала шаги на лестнице. Она оглянулась – в зал вошел Сэки.
– Покажите это дежурному администратору в гостинице. Там меня хорошо знают, так что располагайтесь как дома, – сказал он, протягивая Тиёко визитную карточку.
На карточке значилось: «Директор-управляющий фирмы». Тиёко подумала, что обходительный господин Сэки вполне подошел бы на роль президента.
– Я хочу забрать прах с собой.
– Конечно. Покойный, кажется, завещал опустить урну в море. Остальные дела он предоставил на усмотрение близких.
– Большое спасибо за то, что вы нашли время помочь мне сегодня. Не смею вас больше задерживать. Я побуду здесь немного. Скоро уже закрывают, так что останусь до конца.
– Думаю, больше никто не придет, потому что всенощного бдения не будет.
Сэки оказался прав. После его ухода никто не появился.
«Я хочу спросить у тебя только об одном. Тани тридцать два года, он третий год женат. Почему же твоя невестка не пришла проститься? Принято, чтобы сын и невестка до последней минуты были у гроба, а осталась лишь я. Когда Тани позвонили, он поспешил к тебе и в твоей квартире обнаружил незнакомую женщину. Это она сообщила Тани, что тебе плохо. В больницу, однако, с тобой не поехала – видно, уже поняла твой нрав. Я обязательно встречусь с ней и поблагодарю за заботу о муже. В таких ситуациях женщины способны становиться актрисами. К тому же я в том возрасте, когда о соперничестве не может быть речи. Мне безразлична эта женщина. На сей раз я нахожусь в более выгодном положении. Значит, она была последней в твоей жизни. Наверняка и в крематорий не придет, не захочет, чтобы все пялили на нее глаза. Говорят, ей тридцать пять – что ж, в эти годы женщина еще цветет. В твоем вкусе, конечно, – крупная, неотесанная, неразговорчивая, зато кожа белая. Тани один пришел сюда. Почему не привел жену? Никто точно не знает, но некоторые кое о чем догадываются. Жена Тани белолица, дородна. Зовут ее Ясуко. Которой по счету она у тебя была? Она ведь родом из Токио? В отчетах детективного агентства она числилась любительницей гольфа. И ты, и Тани тоже играли. Уж не гольф ли свел Ясуко и Тани? Интересно, какое у тебя было лицо, когда ты узнал об их связи? Отношения отца и сына не изменились благодаря твоему поведению. Для тебя женщина всегда была лишь вещью. Ты без труда уступал ее другому и вскоре обзаводился новой. Право, детективы работают четко. Знакомый свекра, видимо, обратился в агентство с просьбой установить за тобой постоянное наблюдение, и каждый год нам домой присылали информацию. Мне тоже было интересно почитать. В тот же конверт вкладывали счет за услуги. Негодяй умер, следить теперь не за кем, отчеты перестанут приходить в наш дом Счастье, что ты узнал об этом сейчас, когда покинул мир. Среди твоих женщин были юные девушки, молодые вдовы, девицы из баров. Почему же ты не оставался надолго ни с одной из них? Вряд ли ты говорил о том, что на родине у тебя есть жена. Женщины, пожалуй, быстро смекали, что ты не намерен вступать в законный брак. Ты не знал хлопот с ними. Вот только Ясуко тебе нужно было зачем-то познакомить с Тани. Когда он переехал в Токио, ты взял на себя все его расходы, вплоть до платы за обучение. Я слышала, что ты всегда вручал ему деньги только в приемной своей компании. Никогда не приглашал сына домой. Ты придерживался железного принципа: для сохранения тайны надо прежде всего отделаться от родственников.
1 2