Говоря это, посетитель слегка приоткрыл фонарь, и при тусклом свете Жанна различила высокую фигуру собеседника в шерстяной рясе. На его поясе висело множество амулетов и четок.– Обидеть меня? – переспросила Жанна. – По-твоему, монах, привезти насильно девушку в это гиблое место, бросить в зловонную камеру, посадить на хлеб и воду – это не значит «обидеть»? О чем ты говоришь, доминиканец!– Увы, не моя в том вина. На тебя донесли.– А! – воскликнула Жанна, вцепившись в свои волосы.– Жанна, – проговорил монах, поставив на пол фонарь и быстро подойдя к убогому ложу девушки. – Жанна, ты ведь хочешь выйти отсюда?– Хочу ли я выйти? О, что за вопрос! – отвечала Жанна, и глаза ее блуждали по сумеречному силуэту незнакомца. – Но неужто ты думаешь, монах, что я доверюсь хоть одному «псу господнему», чье вероломство всем известно!– Но тебе будет легче этого достигнуть, если ты доверишься мне.– На что ты толкаешь меня, незнакомец?– Жанна! Я пытаюсь спасти тебя. Время дорого. Только скажи «да», и я выведу тебя через потайной ход.– Кто ты?– Я тот, кто знает тебе цену!Девушка с трудом поднялась. Она стояла на слабых ногах, держась за стену, и тщетно старалась рассмотреть лицо незнакомца.– Чего ты хочешь от меня, бес? Я знаю, ты потребуешь платы.– О, гордая Жанна! – воскликнул монах, хватаясь за грудь. – Послушай, тебя обвиняют в колдовстве. Тебе уготован страшный путь, прежде чем ты взойдешь на костер. Я же предлагаю спасение. Только подай знак, и я на все готов.– Так какова цена твоей услуге?– Любовь, – страстно отвечал монах. – Я люблю тебя, Жанна, я теряю рассудок. Пощади! Пусть ты ничего не чувствуешь ко мне, пусть ты равнодушна. Я смирюсь с этим. Достаточно того, что я люблю. Идем, Жанна! – Он протянул руку.– Стать твоей любовницей, – медленно проговорила девушка. – В своем ли ты уме, доминиканец? По-твоему, я допущу, чтобы мною попользовались и выбросили, как ветошь? Я предпочту смерть.– Позорную и мучительную смерть, Жанна!– Да!– Но ведь ты хочешь жить!– Ты прав, монах. Я хочу жить. Но я не хочу презирать себя за это!– Что? – монах отшатнулся, словно получил пощечину, и отступил на шаг.– Ты привык вершить судьбы людей, не так ли? – с достоинством произнесла Жанна.– Я люблю тебя.– Ложь! Я не знаю тебя.– Вот как? Ты не знаешь, прекрасная Жанна, монаха Патрика? А имя Этьен де Ледред тебе знакомо?Жанна в удивлении и испуге раскрыла глаза. Монах быстро наклонился, поднял с пола фонарь и приблизил к своему лицу.– Смотри!Перед девушкой стоял граф Этьен де Ледред. Его скуластое лицо и лоб бороздили морщины, огненный взгляд пылал мрачным огнем любви и порока. Этот взгляд, который несколько месяцев назад ожег несчастную узницу на Гнилом пруду, еще долго потом преследовал ее в лихорадочных, развратных снах, какие могут быть у девственницы, прислушивающейся к своему просыпающемуся лону, и этот взгляд принадлежал монаху Патрику! Как же она, о боже, не узнала в ту ночь в коленопреклоненном рыцаре безумного монаха? Любовь!Любовь – что это? Помутнение рассудка, неодолимое желание мучиться и причинять страдания другому, зов плоти, жертвоприношение вечной жизни? Что это?Почему во имя любви люди совершают страшные преступления, уподобляются львам, готовым к прыжку, секущим себя хвостами, становятся воинами, не страшащимися ни виселицы, ни подземного огня, ни вечного небытия между звезд. И все для того только, чтобы сложить оружие и доспехи и, распластавшись, в грезах покориться другому, дышать голубоватым воздухом, напоенным нежностью, истекая слезами и соками чувств. Любовь – это загадка.Каждый познает ее по-своему. Но никто во веки не разгадает до конца. Ибо это – таинство. Дар Божий. О, юная Жанна, я желаю тебе коснуться этого дара.И да поможет тебе Бог! * * * – Что ты видишь? – спросил монах.– Я вижу тебя! Я узнала тебя, рыцарь. Ты вселил смятение в мою душу. Но мне все едино – что быть любовницей монаха, что вашей, граф… И там, и здесь наградой мне станут гонения, всеобщее презрение, насмешки черни, которая станет кидать камни мне вслед. Мне все едино, ваша светлость, смерть ли на костре, или смерть от…– Жанна, милая, дитя мое! – отвечал ей граф, на лице которого была такая неподдельная скорбь и отчаяние, что обреченная девушка поверила в истинность его чувств. – Я богат. Я сделаю тебя знатной дамой, и даже самые ревностные завистники прикусят языки. Я вернусь в мир ради тебя.– Но, ваша светлость, мы будем вынуждены скрываться от этого мира. Мы навсегда станем преступниками. Вы возненавидите меня.Он потупил взор.– Мне больше нечего сказать вам, граф…– Я живу тобой, Жанна! Идем, я выведу тебя отсюда. После этого, если захочешь, я оставлю тебя.– Я обречена, мой господин, – со слезами отвечала Жанна. – Вы причиняете мне страдания. Уходите, прошу.– Нет! – Он схватил ее за руку. Тело его пылало в горячке, крупные капли пота выступили на лбу. – Ты пойдешь со мной, Жанна.– Уходите, граф, – отвечала она, качая головой. – Прошу вас, не мучайте нас обоих.В коридоре послышался звук шагов. Несколько человек приближалось к камере. Сэр Этьен коротко взглянул на дверь, на которой изнутри не было засова. Крошечные щели на древесине приобрели оранжевый оттенок – идущие несли факел.– Совсем нет времени. Выйдем, Я немедленно все для тебя сделаю, – зашептал рыцарь. – Идем.– Ваша светлость, этого не может быть, – Жанна высвободила руку.Слезы брызнули из глаз графа. Закрыв лицо, с проклятием он повернулся к узкой каменной лестнице. Дверь распахнулась, и на пороге появились трое монахов, и среди них тучный брат Любар.– Брат Патрик, – воззвал сильный голос, эхо которого прокатилось под низкими полукруглыми сводами.– Я здесь, – ответил монах, уже успевший овладеть собой. – Вы прервали нас, братья.– Сожалею. Но беседа ваша с этой отверженной затянулась. Вы заставляете его преосвященство ждать, брат.– Я лично принесу извинения его преосвященству, – смиренно отвечал Патрик.– Да будет так, – говоривший склонил голову. – Ведьма должна немедленно предстать перед инквизитором.– Ага, свечи уже зажжены, – презрительно бросил Патрик.– Что вы хотите этим сказать, брат? – спросил Любар, который после быстрой ходьбы никак не мог отдышаться, из его жирной груди со всхлипами вырывался воздух.– Не обращайте внимания, – Патрик махнул рукой. – Девица готова предстать перед его преосвященством.– Вы исповедовали ее? – спросил молчавший доселе монах.Не отвечая и ни на кого не глядя, Патрик пошел вверх по ступеням. Этот угрюмый человек высокого роста был чем-то подавлен, его лицо выражало скорбь и неподдельное горе. Он вышел за дверь, и шаги его, постепенно затихая, затерялись в переходах. Монахи молча переглянулись. * * * После долгого подъема по винтовой лестнице, доминиканцы и их пленница остановились перед обитой железом дверью, защищенной решеткой, теперь поднятой. Факел оставили в подземелье, где этот коптящий источник света разгонял холодный мрак, не добавляя свежести затхлому воздуху. Надо сказать, что здесь, в переходах верхних уровней было относительно светло. Рассеянный свет лился от светильников, укрепленных на стенах. По крайней мере, по этим серым узким рукавам можно было смело передвигаться, не рискуя поскользнуться в какой-нибудь вонючей лужице и расквасить себе нос, или же сломать пару ребер.Дверь почти сразу распахнулась без малейшего шума, показалось безобразное лицо старика с бело-розовыми бровями и бельмом на глазу. Его грязно-белое одеяние было покрыто засаленными пятнами, явно посаженными на монастырской кухне.Потный, с лоснящейся физиономией брат Любар и скромный юноша, чье лицо, напоминавшее пергамент, испещряли узкие, как порезы, морщины, остались снаружи. Жанна в сопровождении коренастого монаха вступила в помещение, где ее ожидали с христианским терпением.Обширный зал представлял собой галерею неправильной формы со сводами, покрытыми изображениями адептов веры. С бледных фресок, где преобладали лазурь и, золото, распятый Христос милостиво взирал на вошедших, и ангелы бесшумно кружили в широких одеяниях, даря друг другу поцелуи. На стены, сложенные из крупного серого камня, ложились цветные пятна от стрельчатых готических окон с витражами, украшенными эмблемами доминиканского ордена: собакой с горящим факелом в зубах, и геральдическими знаками королевской семьи. Заходящее солнце виднелось из-за древней крепости, его дрожащий красный свет разливался между зубцами монастырской стены. Массивные переплеты окон в виде колонн, увитых виноградными лозами и терниями, были усыпаны многоцветными бликами заката.В верхнем конце галереи располагался небольшой подиум, на нем возвышался массивный стол, покрытый бархатом с рельефными ниспадающими складками. Бронзовое распятие и тонкие зеленые свечи устремлялись к сводам, где уже сгущалась вечерняя тень.За столом сидел инквизитор, по сторонам от него расположились два духовных лица, в одном из которых Жанна узнала монаха, четверть часа назад признававшегося ей в своей любви. Сердце упало, и она отвела глаза.Сопровождающий взял Жанну под руку, и странная пара двинулась по галерее. На некотором расстоянии от подиума они остановились. По знаку инквизитора монах удалился.Жанна чувствовала смущение и страх перед человеком, чью фигуру как бы разрезало надвое распятие. Он был в простом одеянии, с пухлыми руками, неестественно бледным лицом, словно присыпанном мукой, и холодными голубыми глазами. Этот взгляд василиска был нацелен на девушку, точно между двух тонких изломанных бровей.Монах, сидящий слева, осведомился, точно ли она девица Грандье из местечка Пти-Жарден, дочь лесоруба Клода Грандье? Жанна вздернула подбородок, брови дрогнули – чайка взлетела.– Святой отец, неужто вы сомневаетесь в работе ваших агентов?Монах вторично задал свой вопрос.– Да! – отвечала девушка.Тогда доминиканец спросил, известен ли ей человек, перед которым она предстала согласно повелению божию.– Человека этого вижу впервые, ваше преподобие, – твердо отвечала узница. – Но сдается мне, что это важное лицо.– Милостью божьей инквизитор провинций Лотарингия и Прованс, член ордена святого Доминика, его преосвященство Гийом де Бриг, – торжественно возвышая голос, проговорил монах, словно дворецкий в каком-нибудь знатном доме.Инквизитор и его жертва некоторое время глядели друг на друга.– Известна ли девице Грандье причина, объясняющая ее пребывание здесь? – продолжал расспросы монах.– Нет, – она покачала головой.– Громче!– Причина мне неизвестна. Меня похитили из семьи, давшей мне пищу и кров, и насильно доставили в это место! Никаких…– Что? Как ты смеешь?– Никаких объяснений я не услышала, – Жанна возвысила голос, – а между тем я нахожусь в темнице, как преступница!– Молчать! Ты забываешься! Инквизитор коротким жестом остановил монаха.– Довольно… Благодарю, брат. – Это был ленивый голос сибарита. Жанна заметила, как в свете свечей блестят его отполированные замшей ногти.– Послушай, Жанна, я пекусь единственно о твоем благе. Святая церковь никогда не причиняет вреда своим детям. Даже к ослушникам, к несчастным заблудшим овцам она милостива и милосердна. Я верю, что ты добрая католичка, Жанна. Так укрепи мою веру смирением, – говорил он медленно. Его тяжелые веки опустились, казалось, он вот-вот всхрапнет. – Ты отвечаешь брату дерзко. Что есть дерзость, Жанна? Это открытая дверь во всякую ересь. Ты внемлешь словам моим?– Да, ваше преосвященство.– Хорошо… Обещаешь ли ты быть благоразумной?– Обещаю.– Обещаешь ли чистосердечно покаяться, коль скоро в этом возникнет необходимость?– Да!– Обещаешь ли ты указать сбившихся с пути, пропащих, повинных в осквернении церковных святынь или иных преступлениях?– Не понимаю, ваше преосвященство.– Жанна, ты только что выразила готовность к покаянию. А разве покаяние не подразумевает чистую совесть? И разве паршивая овца может радовать взор и сердце пастыря? Ответь мне, Жанна.– Не знаю.– Ты упорствуешь! – вскричал монах, сидящий слева. Его бульдожьи щеки дрожали, а из-под кустистых, черных как смоль бровей садистским огнем полыхнули глубоко посаженные глаза. – Запираешься! Ты не хочешь слышать голос разума.Инквизитор поморщился, как от зубной боли. Медленно поднял он на Жанну глаза с видом человека, пораженного смертельным недугом – скукой.– Итак, Жанна, я задам тебе всего лишь несколько вопросов, и разойдемся с миром.– Да. Я готова.– Не принимай на себя такой самонадеянный вид, Жанна, – проговорил Гийом де Бриг вкрадчиво, вновь опуская глаза. – Ты не можешь быть уверена в своей невиновности.– Но я ни в чем не виновата!– Тогда зачем же тебя привезли ко мне? – с вежливой улыбкой спросил инквизитор.– О, ваше преосвященство, об этом я хотела бы спросить вас. Меня похитили!– Жанна, у нас есть свидетельство того, что ты неблагонамеренна и противоречишь учению святой церкви.Жанна воздела глаза к сводчатому потолку, где в густом сумраке уже не видно было парения ангелов.– Сударь! – воскликнула она. – Разве вы не знаете, что я истинная христианка, и никогда не исповедовала другой веры?– Никакой иной веры?– Нет, сударь!– О, Жанна, – он горестно покачал головой. – Ты называешь свою веру христианской, потому что веру римской церкви – еретической. Я же спрашиваю тебя, не принимала ли ты каких иных верований?– Я верую лишь в то, во что верует римская церковь.– Хорошо… Когда я проповедую, я говорю кое-что, во что веруешь ты. Ну, например, что есть бог, и есть сатана. Следовательно, ты можешь веровать в часть того, что я проповедую.Сумрак сгустился настолько, что девушка ничего уже не могла разобрать, все слилось в зернистую, колышущуюся массу. Две инквизиторские свечи медленно таяли, их желтые блики лежали на выбритых макушках Гийома де Брига и монаха-хищника, чьи бульдожьи брыла выдавали в нем существо, способные намертво вцепиться в свою жертву. Граф Этьен де Ледред, по своему обыкновению, отстранился от света, его темный силуэт Жанна смутно угадывала в потемках. Только рука монаха-рыцаря с тяжелой печаткой попала в круг света.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14