Ну; может, закончится все на этом. А то заладили: суицид, суицид, глаза б мои на это паскудство не глядели!
Раздраженный сыщик-молодожен ошибался. То, что впоследствии многие называли не иначе как чертовщиной, в тихом подмосковном Старо-Павловском районе еще только набирало обороты.
Глава 3
МАЙ-ГОРА
Утром первого отпускного дня просыпаешься как в волшебном царстве. Катя, открыв глаза, минуты три блаженно созерцала потолок над головой. А колыхание штор от ветра, проскользнувшего в комнату через открытый балкон, вызвала у нее самую глупейшую счастливую улыбку: господи, красота-то! Солнышко на голубеньком небе, август на дворе, лето, золотые деньки. И две недели полнейшей свободы. Как Вицин говорил: «Жить хорошо!» Катя зарылась лицом в подушку, как в теплую норку, — эх, а хорошо жить еще лучше! Жить…
Тут кто-то весьма бесцеремонно дернул ее за ногу. Вот так всегда. Квадратная фигура заслонила и окно, и солнышко. Вадим Андреевич Кравченко — супруг ты мой разлюбезный! Катя приоткрыла один глаз — еще небрит, рассеян и хмур. Весь в досаде и расстроенных чувствах. Они расстраиваются у «драгоценного В. А.» всякий раз, когда за днем выходным приходит день рабочий. И нужно вставать спозаранку и идти, как он выражается, «служить». А чем, собственно, драгоценный В. А. недоволен? Работой? Так кругом сейчас орда тех, кто вообще работы не имеет: мужички за любое мало-мальски денежное место чуть ли не зубами держатся. А он еще… Лодырь, капризный лодырь…
— Катька, марш, одна нога здесь — другая там! Мне три яйца, котлету — остались вчерашние — нет? Сок достань из холодильника, пусть отойдет, а то у меня гланды прихватило и… Быстренько, быстренько! Шевелись давай, завтрак варгань, а то мы опаздываем по-дикому!
Ишь ты, раскомандовался. Катя блаженно жмурилась, не торопясь вставать. И кто это, интересно, тебе завтра будет «варганить» завтрак? Купишь себе, дорогуша, пельменей и будешь их лопать и на завтрак, и на ужин, потому что к кулинарии и домоводству ты не приучен. И тут она вспомнила — он же сказал: опаздываем! Сколько же времени? Часы показывали половину восьмого. Всего-то! Ах да, они же еще должны заехать за Нинкой на Белорусскую, а потом Кравченко отвезет их в эту Май-Гору — он вчера говорил, что отпросился у шефа только до одиннадцати. Он отвезет их на дачу и вернется в Москву, а они с Ниной останутся и все эти две долгожданные недели отпуска сами себе будут царицы.
— Катька, да ты что, еще не встала?! Шевелись, и так ведь проспали. — Кравченко «шевелился» как слон в посудной лавке. — Я кому говорю?
Катя начала улиткой сползать с кровати. Проспали— ишь ты. Сам виноват. Дело все в том, что слова« желания мужчин ночью и утром — это две огромные разницы. И, как всегда, она послушно идет у драгоценного В. А. на поводу. И утром, и ночью, и…
Катя опять поймала себя на том, что блаженно-глупо улыбается. Итак, Кравченко на эти две недели остается кругленьким сироткой. Интересно, будет; ли он изменять? Впрочем, дешевками он брезгует, а с женским персоналом компании его работодателя Чугунова все уже, кажется, было-перебыло и быльем поросло.
На пороге ванной она обернулась. Их взгляды встретились. Кравченко чуть улыбнулся. И… и две долгожданные недели отпуска в этой чудесной Май-Горе среди дачного парадиза представились Кате вдруг принудительным сроком отбытия наказания. Ведь Кравченко не едет с ними — она словно впервые поняла, что это для нее значит. У него в августе самая запарка на работе: его работодатель Чугунов в условиях экономического кризиса пытается наладить пошатнувшиеся дела.
Не далее как завтра Чугунову предстоит бизнес-командировка в Тюмень. И начальник службы безопасности Вадим Кравченко должен будет сопровождать его в этой поездке вместе с многочисленным «штатом» обслуги.
Идея провести отпуск без Вадьки, да еще на старой-престарой даче, принадлежащей родителям подруги, ей-богу, никогда бы не пришла Кате в голову, если бы… Тому, увы, было несколько причин. Кризис подкосил их финансы — раз сразу стало не до вояжа на Кипр или в Испанию, о которых они с Вадькой так мечтали. Во-вторых, на работе по графику отпуск Кате полагался именно в начале августа. И отказаться от него значило бы потерять лето, заменив его на унылый домашний отпуск в ноябре. А в-третьих…
Третья причина ее поездки в Май-Гору и была самой главной. А крылась она в Нине Картвели и в той напряженной ситуации, которая разом вдруг сложилась вокруг нее, ее разгильдяя и гуляки мужа и ни в чем не повинного будущего ребенка. Нину Катя знала с семи лет — они ходили в одну музыкальную школу имени Могучей кучки в Стремянном переулке. Их семьи дружили с незапамятных времен. У Нины были отличные музыкальные способности — она играла на виолончели. У нее был и голос — совсем недурное сопрано. Но она не поступила в консерваторию, как мечтала, а продолжила семейную традицию. А в семье Картвели все были врачами.
Дед Нины был выдающимся советским микробиологом, бабка гинекологом, отец кардиохирургом, мать урологом, а красавица-мачеха окулистом. Увы, но все члены этой разветвленной медицинской династии были крайне несчастливы в личной жизни. Дед Нины Тариэл Картвели женился и разводился на протяжении всей своей долгой жизни. В 90-м за гробом этого колоритнейшего и старейшего членкора Академии медицинских наук шли на Новодевичьем кладбище, помимо безутешной вдовы, и три его бывших, тоже безутешных супруги. Отец и мать Нины тоже развелись, когда ей не исполнилось и четырнадцати. Оба имели по новой семье, а Нина по своему желанию жила с отцом.
Отец Нины пять последних лет работал по контракту в Национальном кардиологическом центре в Абу-Даби. Могла уехать работать на Ближний Восток и сама Нина, но ее в то время удержал дома бурно и скоропалительно начавшийся роман с ее будущим мужем Борисом Бергом.
То, что Нина и Борька в конце концов поженились, всегда было для Кати величайшей загадкой природы. Более разных по складу характера людей трудно было себе представить! Борьку они тоже знали сто лет. Он тоже в незапамятные времена посещал музыкальную школу имени Могучей кучки. На Нину, как, впрочем, и на Катю, он тогда обращал ноль внимания. Он бредил футболом и Марадоной, а родители упрямо заставляли его «пилить» на скрипке, пламенно веря, что из Бори выйдет второй Сергей Стадлер.
После окончания музыкальной школы их пути на время разошлись. Встретились они лишь много лет спустя на вечеринке у старинного приятеля Кати и Кравченко — Сереги Мещерского. К тому времени черноокая и серьезная Нина после окончания мединститута — она выбрала себе вечно востребованную профессию зубного врача — уже работала в медицинском кооперативе на Волхонке. А Борька — Бэн, как его звали близкие друзья, — с грехом пополам окончив «Щуку», подвизался в качестве помрежа в одном полунищем театральном подвальчике на Ордынке.
Нине он, по глубокому убеждению Кати, в тот вечер сразу вскружил голову. Правда, перед Бэном мало кто мог устоять. Он был Дракон в сочетании со Львом, а это для мужчины — гремучая смесь обаяния, интеллекта, шарма, волокитства и легкомыслия. Их бурный роман закончился браком. И жили они поначалу очень даже неплохо, потому что, по выражению Кравченко, «не напрягали друг друга». Добытчиком в доме была Нина — в своем зубном кооперативе она зарабатывала вес же лучше, чём ее коллеги в районной поликлинике. А Бэн был но уши в своих театральных делах, которые и прежде никак не клеились, а с наступлением «черного» 17 августа перестали клеиться окончательно.
Бедняжку Нину угораздило в это непростое время еще и забеременеть. Они с Борькой все откладывали детей «на потом», мечтая, «пока молоды, немножко пожить для себя». Но вот все получилось как-то само собой и… По словам Нины, Бэн был «все равно безумно рад», но… как раз в то самое время как налрех вылезло на свет одно из его многочисленных «профессиональных» увлечений.
Это «увлечение», девятнадцати с хвостиком лет от роду, как-то утром приковыляло на тонких ножках-спичках, утяжеленных наимоднейшей «платформой», на квартиру Нины якобы «как женщина к женщине». Увлечение было уже на седьмом месяце, а бедная, ошарашенная этим явлением Нина лишь на пятом. Увлечение жаждало прав на отца своего будущего ребенка. Нина, оправившись от первого потрясения, уступать сопернице не собиралась. И Бэн такого изобилия нервных беременных женщин просто не выдержал.
Был грандиозный скандал. Кто-то (кто именно, Катя из сбивчивых объяснений подруги не очень поняла) сильно хлопнул дверью, а в результате… У Нины наступал шестой месяц, а Бэн сгоряча уехал «разобраться в своих чувствах и подумать», а заодно и подзаработать деньжонок. Они со своей театральной труппой собирались «охватить гастролем Волгу-матушку» — махнуть из Нижнего аж до самой Астрахани. Кате, однако, казалось наиболее вероятным то, что вся эта берговская авангардстудия отправилась просто-напросто шабашить на строительстве коттеджей «новых русских».
После отъезда (точнее, бегства) мужа Нина совсем пала духом. Приехав проведать подругу, Катя нашла ее в тяжелой депрессии. Нину, казалось, совершенно перестал радовать белый свет, и это Катю чрезвычайно встревожило. О чем бы она ни говорила, как ни старалась отвлечь подругу от грустных мыслей, Нина ничего не воспринимала.
Чуть-чуть она оживилась, лишь когда Катя, исчерпав все свои развлекательные способности, ударилась в воспоминания о детстве. Много раз она бывала у Нины на даче. Там был чудесный сад, речка под высокой горой, где по вечерам надсаживались криком лягушки, залитая солнцем терраса, гамак и великое множество развеселых грузинских родственников деда Тариэла, которые наезжали к Картвели из Тбилиси, Бакуриани, Боржоми и Батуми с баулами, набитыми инжиром, орехами, гранатами, бутылями с чачей, красным домашним вином и корзинами, полными сладчайшего винограда. Все это было так давно, что казалось сном. Это было в те времена и в той стране, в которой, для того чтобы перевалить через Большой Кавказский хребет и очутиться в Грузии — благословенной стране мандаринов и винограда, стране, откуда вышли все Нинины предки, — достаточно просто было сесть в поезд на Курском вокзале, не оформляя никаких виз, разрешений и прочей бюрократии. Нина печально улыбнулась, слушая приятельницу. «Как хорошо, как же хорошо мы жили, — сказала она. — Пусть еще девчонки были несмышленыши, пусть ветер один в голове свистел, но зато как много всего было впереди. Все еще можно было изменить, исправить…»
И тут сердобольную Катю кто-то дернул за язык. Желая утешить подругу, она с жаром заговорила о том, что непоправимых ситуаций в жизни не бывает и золотые деньки еще можно вернуть — да какие наши годы, Ниночка? Катя имела в виду, что Нина должна вытереть слезы, взять себя в руки и послать неверного муженька искать семейное счастье в другом месте, а самой попытаться наладить свою личную жизнь с кем-то другим. Но Нина, все еще в расстроенных чувствах, восприняла все сказанное буквально.
— Ты и правда так считаешь? — спросила она. — Золотые денечки… Сделать себе подарок, вернуться в детство… Катя, а я ведь в последнее время даже во сне это вижу: я на нашей старой даче просыпаюсь, и ветер шумит в соснах. А на террасе тот бабушкин диван с подушками, и качели в саду скрипят — кто-то качается на них сильно-сильно… Кать, слушай, правда, а давай… давай поедем туда, а? Вместе, как прежде?
Вот так и случилось, что две отпускные недели Кате выпало провести в дачном поселке Май-Гора на берегу речки Сойки, что течет, течет себе меж лугов и поросших быльем и полынью полей бывшего совхоза-миллионера «Заря коммунизма», а потом, делая прихотливый изгиб русла, делит главный город этого подмосковного района… Старо-Павловск на Заречье и Верхнюю улицу.
Конечно, Катя могла отказаться от такой вот перспективы. Но даже черствый Кравченко благодушно проворчал, что «капризы беременных не грех и уважить». Кстати сказать, Кате было доподлинно известно, что перед своим «бегством на Волгу» Бэн имел с Вадькой «мужской разговор», во время которого клялся, что «Нину он все равно до смерти любит и жить без нее не может, но ему нужно время». «Она тоже хороша, — ворчал Кравченко, выгораживая приятеля. — Ну что случилось, боже ты мой? С чего было подымать такой вселенский хай? Тоже мне трагедия! Дело-то житейское».
Катя гневно возмущалась упрямством Бэна и легкомыслием Кравченко. А подругу ей было искренне жаль. И поэтому она согласилась: в конце концов, дача в Май-Горе не самый худший вариант в период глобального экономического кризиса.
Сумку с вещами Катя собрала еще накануне. А Кравченко, «взяв на себя снабжение по интендантской части», собрал им еще и три сумки с продуктами. «На первое время хватит вам, не лопните там смотрите, — напутствовал он Катю, — Сельпо там какое-нибудь в этой дырке дачной есть наверняка». Катя вздохнула: да уж, делать-то все на этой даче придется наверняка ей, как Кравченко скажет, яко Золушке. Разве Нине в ее положении можно суетиться по хозяйству?
Но она, как всегда, ошиблась в своих предположениях. Они забрали Нину, Кравченко загрузил дачным скарбом весь багажник.
— Не вздумайте там только есть и спать, — напутствовал он их всю дорогу. — Спортом надо активно заниматься. Ты, Нинуша, как врач, поймешь меня лучше этой разгильдяйки. Речка-то какая-никакая там у вас есть? Грязная — нет?
— В Старо-Павловском районе все заводы стоят, насколько я знаю, — ответила Нина. — Выходит, вода в речке должна быть чистая.
Катя улыбнулась. У Нины — темные как ночь восточные глаза, брови и шапка густых волнистых волос. Ей бы очень пошла коса, как грузинской красавице Этери, а она отправилась в парикмахерскую и сделала стильную мальчишескую прическу. За месяцы беременности сама Нина пополнела, а лицо ее, вот странность, похудело. Стало печальным, замкнутым и очень красивым.
— Я ездила в Старо-Павловск совсем недавно. Служебные дела…
Катя колебалась:
1 2 3 4 5 6 7 8 9