– с опаской спросил Пескарь.
– Помолчи, – обрезал предводитель. И, не оглядываясь, приказал: – Пленных заприте до вечера в нашем штабе. А Джонни – сразу ко мне. Я из него сделаю чучело.
…А Сережкин отряд молча ждал врага.
– Не тяни, – прошептал наконец Стасик. – Оставь место для разбега.
– Давай, – попросила Вика.
Викинги надвигались, как рыжий танк.
– Внимание… – сказал Сережка. – Старт!
Братья Дорины раздвинули щиты и убрали руки с Липиных рогов.
Липа глянула вдаль, и ее затрясло, как вентилятор со сломанной лопастью. Еще бы! Раньше она воевала только с одной отвратительно-оранжевой дверью, а сейчас такие двери двигались на нее толпой!
Липа коротко замычала. Вернее, это было не мычанье, а глухой утробный звук, похожий на стон раненого льва. Потом она тяжело встала на дыбы, оттолкнулась задними копытами и ринулась на врага, поднимая над дорогой клочковатые дымки пыли.
– Ха-ррашо идет, – сказал Сережка.
Викинги замедлили шаг. Едва ли они испугались. Скорее, просто удивились. А потом, разглядев, что мчится на них не носорог, не дикий бык и не баллистическая ракета, со смехом опустили щиты и склонили копья.
Ох, как это опасно – недооценивать врага! Что были тонкие копья для разъяренной Липы! Остановить ее удалось бы, пожалуй, только прямым попаданием из пушки.
Раздался сухой треск фанеры и нестройный крик растерявшихся викингов. Строй дрогнул и развалился. Липа исчезла в гуще копий, шлемов и щитов. Она бесновалась в середине толпы рогатых воинов.
В армии викингов стремительно нарастала паника.
– Бешеная! – раздался крик, и это было как сигнал.
Бойцы кинулись в калитки, на заборы и в подворотни, устилая поле брани рогатыми кастрюлями и огненными прямоугольниками щитов. Правда, четыре человека сомкнули ряд и хотели встретить грудью дикого врага, но пустились в бегство, едва Липа обратила на них горящий взгляд.
Не бросил оружие только ярл. Грозный вождь викингов не мог покинуть место битвы, оставив на нем меч и щит. Копье он тоже не хотел оставлять. Закинув щит за плечи и взяв копье под мышку, Самохин крупной рысью помчался к своей калитке. Блестящий шлем слетел с него на дорогу и несколько метров, бренча и прыгая, катился за хозяином. Потом застрял о травянистом кювете.
Если бы Толька догадался повернуть щит крашеной стороной к себе, он легко спасся бы от погони. Но фанерный квадрат прыгал у него на спине, сверкая оранжевой краской, и Липа расценила это как издевательство. Набирая скорость, она пустилась за последним викингом, настигла и атаковала с тыла. Шит рогами она не достала и ударила несколько ниже, но Тольке от этого было не легче.
Получив еще два удара. Толька понял, что не уйдет. Он бросил снаряжение у кривого тополя и с цирковой ловкостью взлетел на толстый сук.
Липа остановилась. Ее клочкастые бока взлетали и на дали от яростного дыхания. Она ударила копытом брошенный щит и с отвращением сказала:
– М-мэ!
Очевидно, она хотела сказать: "М-мэрзость!"
Толька смотрел на нее с тоскливой безнадежностью.
Победители окружили тополь.
– Сидишь? – почти ласково спросила Вика. – Ну и как там? Удобно?
– Да ничего, – уклончиво ответил Толька.
Он немного пришел в себя. Все-таки сейчас он был не один на один с бешеным зверем.
– Слезай, джаба с рогами, – потребовал Джонни.
– Фиг, – сказал Толька.
– Хуже будет, – предупредил Борька.
– За штаны стянем, – пообещал Стасик.
– Попробуй. Как врежу каблуком по носу.
Сережка молчал. Он считал, что побежденный враг не стоит разговоров. Он гладил Липу и чесал у нее за ухом. Липа хрипела и косилась на щит. Сережка повернул его краской вниз. Потом взглянул на Тольку и спросил у ребят:
– Что с ним делать?
– Дать ему джару, чтоб запомнил, – мрачно сказал Джонни.
– Десять раз по шее, – предложил Стасик.
– Точно, – откликнулся Борька.
– Нельзя, – с сожалением сказал Сережка. – Пленных лупить не полагается.
– А хоть два разика по шее можно пленному? – с надеждой спросил Стасик.
– Я еще не пленный, – подал голос Толька. – Вы меня еще сперва достаньте.
– Очень надо, – сказала Виктория. – Сиди. А мы здесь посидим. Спешить некуда. Кто кого пересидит?
Толька вдруг почувствовал, что сук очень твердый и не такой уж толстый. Он при каждом движении скрипел и потрескивал.
– Драться будете, если спущусь?
– Не будем, – сказал Сережка. – Нужен ты нам такой…
– Хватит с тебя козы, – усмехнулась Вика.
– Уберите ее, – хмуро сказал Толька. – И где нашли такую сатану…
Вика отвела Липу. Толька уцепился за сук, повис и прыгнул в траву.
Несколько секунд все молчали.
– Забирай барахло и топай, – сказал, наконец Сережка.
Толька поднял копье, меч и щит. Вика закрыла Липины глаза ладонями.
– Сколько рогатых не могли с одной козой справиться, – хмыкнул Джонни.
– Еще полезете – четырех боевых козлов выставим, – пообещал Сережка.
Конечно, сгоряча он прихвастнул. Четырех козлов не нашлось бы на всех окрестных улицах. Но Толька ничего не сказал. Волоча снаряжение, он уходил к своему дому.
История викингов кончилась.
СЛЕД КРОКОДИЛА
Когда Джонни Воробьев перешел во второй класс и достиг солидного восьмилетнего возраста, в его жизни случилась важная перемена. Джонни научился выговаривать букву "Ж". Теперь он уже не говорил "джаба" вместо "жаба" и не жаловался на "джуткую джизнь", когда его заставляли причесываться или смазывать зеленкой ссадины. А если коварное "дж" там, где не надо, проскакивало в его речи, это означало, что Джонни очень волнуется или крайне раздражен.
Чаще бывало наоборот. Джонни так гордился своим новым умением, что соседского пса называл иногда Жульбарсом, а не Джульбарсом, просил к чаю яблочный "жем", а в холодный день потребовал для себя "жинсы" и "жемпер".
И новый фильм, который шел в клубе швейной фабрики, Джонни называл "Жек, сын жунглей".
Это была история полудикого пса. Он подружился с бродячим охотником и не раз спасал его от смерти в джунглях девственных американских лесов.
Бывают фильмы, которые и один-то раз трудно досмотреть до конца. А бывают такие, что можно ходить на них десять раз, и чем больше смотришь, тем сильнее хочется увидеть их снова.
Джонни просто влюбился в громадного отважного Джека, в его смелого и благородного хозяина и даже в индейскую девушку Долорес, на которой хозяин Джека в конце концов женился. Кроме этих персонажей в фильме участвовали американские ковбои (отрицательные и положительные), индейцы, мексиканские пастухи в шляпах размером с вертолетную площадку, ягуары, мустанги и крокодилы.
В Джоннином сердце поселилась тоска по заморским странам, жгучим тайнам и приключениям.
Но на родной улице родного тихого городка тайн и приключений не предвиделось. Тоску можно было унять лишь одним способом: посмотреть кино еще раз. Пятый.
Но, во-первых, не было гривенника. Во-вторых, был выходной день. А в выходной поди купи билет, если даже раздобудешь гривенник!
Оставался один путь: использовать знакомства и родственные связи. Не очень достойный способ, но что делать? Тоска съедала сердце бедного Джонни.
Скрутив свою гордость, вздрагивая от презрения к себе, он пошел в соседнюю комнату и сказал сладким ненатуральным голосом:
– Вера, может, сходим в кино на "Жека"? А?
Двоюродная сестра Вера, точнее, Вера Сергеевна, была старше Джонни почти в четыре раза. Как вы помните, она работала воспитательницей в детском саду. Год назад она руководила старшей группой, в которую ходил тогда и Джонни.
День, когда Джонни стукнуло семь лет, Вера Сергеевна запомнила как светлый праздник: именинник твердо заявил об уходе из детского сада. С тех пор они с Верой старались вежливо не замечать друг друга, хотя и жили в одном доме. Правда, иногда Веру Сергеевну мучили угрызения совести. Гордый и свободный Джонни появлялся дома по вечерам нестриженый и лохматый, исцарапанный, с клочьями облезающего загара на плечах, с репьями на майке, со свежими ссадинами на локтях и коленях, со сдержанной удалью в глазах – вольное дитя заросших лопухами улиц.
– О чем думают родители? – горестно шептала Вера Сергеевна и укоряла себя, что за детсадовский период не смогла воспитать из Джонни приличного ребенка.
И вдруг Джонни (подумать только – сам! ) обратился к ней с просьбой!
Вера Сергеевна ощутила мгновенный прилив радости и педагогического рвения. Она сдержала, однако, эти чувства. Когда имеешь дело с детьми, надо владеть собой.
– Ну что ж… – почти равнодушно отозвалась она. – А собственно говоря, почему ты не идешь один?
– Билетов не достать. А если с тобой, Федя пропустит.
Киномеханик Федя был хороший знакомый Веры Сергеевны.
– Ты думаешь? – строго спросила Вера. – Ну, меня он, допустим, проведет. А тебя за какие заслуги?
– Мы же все-таки с тобой родственники… – пробормотал Джонни.
Это признание окончательно покорило Веру Сергеевну. К тому же долго упираться было опасно. Джонни мог повернуться и гордо уйти.
– Хорошо, – сказала она с некоторой поспешностью. – Но при одном условии. Вернее, при двух.
Джонни глянул с подозрением.
– Во-первых, ты будешь вести себя как воспитанный человек. Во-вторых, – продолжала Вера Сергеевна, – ты должен выглядеть как нормальный ребенок.
Джонни внутренне содрогнулся. Но выхода не было. Он промолчал.
Молчание – знак согласия. Вера Сергеевна велела Джонни умыться. Потом заставила его надеть все новое, чистое и глаженое. Дала ему белые носочки и новые лаковые полуботинки, которые были куплены недавно и хранились для торжественных случаев. Джонни мужественно прошел через эти испытания. И лишь когда Вера попыталась припудрить ему синяк на подбородке, он тихо проворчал насчет "дженских фокусов". Вера убрала пудру: поняла, что нельзя перегибать палку.
Потом она расчесала Джоннины волосы, которые в обычное время напоминали желтое пламя на ветру. Красивой прядкой она прикрыла великолепную лиловую шишку на его лбу. Джонни, который считал, что следы боев украшают мужчин, стерпел и это издевательство.
Вера старалась еще минут десять и наконец просветленно улыбнулась. Джонни стал похож на мальчика из журнала "Моды для детей", который издается в городе Риге. Вера была так довольна, что забыла о главном. О том, что ее двоюродный братец только снаружи сделался воспитанным и послушным. А внутри-то он остался прежним непричесанным и гордым Джонни.
Но сначала все шло хорошо. Джонни чинно шагал рядом с Верой. Он вел себя так безобидно, что Вера даже подумала: не взять ли его за руку? Но не решилась.
Потом Джонки увидел на тротуаре пустую консервную банку.
– Женя, – мягко сказала педагог Вера Сергеевна, – Ну, объясни, пожалуйста, зачем ты пнул эту банку? Ведь она тебе совершенно не мешала.
Джонни не мог объяснить. Он просто не понимал, как нормальный человек может пройти мимо такой банки и не пнуть.
– А чего она… на дороге. Ну, пнул. Жалко, что ли? – пробурчал он.
– Но ты поднял ненужный шум. И кроме того, ты мог исцарапать новую обувь.
"А холера с ней", – чуть не ответил Джонни, но вовремя сдержался. И послушно сказал:
– Я больше не буду.
Вера Сергеевна не заметила иронии и осталась довольна.
"Не такой уж он вредный, – размышляла она. – И характер его похож не на колючую проволоку, как мне казалось раньше, а скорее на мягкую круглую щетку – ершик для мытья бутылок. Если слегка тронуть – колется, а если сжать покрепче – "ершик" сомнется, и все в порядке". Она решила эту мысль сегодня же вечером записать в свой педагогический дневник. А пока продолжала воспитывать Джонни.
– Ну скажи, что у тебя за походка! Зачем ты елозишь руками по бокам?
Джонни елозил руками, потому что ладони его машинально искали карманы. Но на привычных местах карманов не попадалось. Джонни едва не плюнул с досады, но опять сдержался. На нем была не то рубашка, не то легкая курточка с матросским воротником, блестящими пуговками и плоскими кармашками у пояса. Джонни поднатужился и засунул в каждый кармашек по кулаку.
Стало гораздо легче жить. Но тут снова возвысила голос Вера Сергеевна.
– Женя! Ты сошел с ума! Вынь сейчас же руки! Ты растянешь карманы и подол.
Джонни вынул, но хмуро спросил:
– Ну и что?
– Как "что"? Будет некрасиво!
– А зачем карманы, если нельзя руки совать? – строптиво поинтересовался Джонни.
– Как зачем? Фасон такой. Ну и мало ли что… Например, платочек положить…
– Что положить? – с благородным возмущением спросил Джонни.
– Господи, что за ребенок! – вполголоса произнесла Вера Сергеевна.
Джонки стерпел и "ребенка".
Но у всего на свете есть границы. В том числе и у терпения.
– Женя, – печально сказала Вера. – Ну почему ты не можешь вести себя как все нормальные дети?
А что он сделал? Поднял с земли фанерку и пустил в воздух. Они шли как раз по краю оврага, и Джонни захотелось посмотреть, долетит ли фанерка до ручья.
Она не долетела.
– Женя…
Джонни круто развернулся и встал перед сестрицей. Снова сунул в кармашки кулаки. Смерил Веру Сергеевну взглядом от босоножек до завитков на прическе. И с чувством сказал:
– Иди ты… одна в кино, к своему Феде.
Затем он сделал шаг к откосу и бесстрашно ухнул вниз сквозь колючие кустарники и травы.
– Женя-а! Что ты делаешь!
Не оборачиваясь на жалобные крики, Джонни пробрался сквозь заросли к тропинке, которая вела к ручью и дальше, на другой берег оврага. Это был самый короткий путь к дому.
Джонни подошел к воде, мстительно поглядел на свои лаковые башмаки и, не снимая их, перешел ручей вброд. ("О-о-о-о! " – сказала наверху Вера Сергеевна.) Затем он шагнул на доски – остатки прогнившего тротуарчика, – глянул на песок рядом с досками… Замер. Опустился на колено…
Вера Сергеевна продолжала причитать и звать ушедшего брата. Смысл ее криков можно было выразить одной строчкой из старинного романса: "Вернись, я все прощу".
Но Джонни не слышал.
Помните Робинзона? Помните, что он почувствовал, когда увидел на песчаном берегу чужой след? То же самое испытывал сейчас и Джонни.
Не только у Джонни были в этот день неприятности. Его друзьям тоже не везло.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5