Владислав Крапивин
КОЛЫБЕЛЬНАЯ ДЛЯ БРАТА
Повесть

Глава первая
Мама разбудила Кирилла в три часа ночи. В это время он вел "Ка-
питана Гранта" мимо желтого утеса, на котором палила из всех орудий
могучая береговая крепость. Перед ее амбразурами вспухали белые ды-
мы, а вокруг судна вырастали фонтаны от ядер.
Ядро грохнулось о рубку и разлетелось на зеленые и красные ос-
колки.
- Это арбуз!-весело завопил МитькаМаус. - Арбузами стреляют! -
Он выглянул из-за рубки.
- Уберешь ты свою несносную башку? - прикрикнул Дед.
"А почему не слышно выстрелов?" - подумал Кирилл и услыхал:
- Кирюша, встань. Встань, помоги, пожалуйста. Может быть, у те-
бя он скорее уснет...
Еще не расставшись с веселым сном, Кирилл уже слышал, как за
стеной вопит Антошка. "Ну, дает",- подумал Кирилл. Потряс головой,
взглянул на маму и опустил с кровати ноги. Мама виновато сказала:
- Не могу успокоить. Может быть, укачаешь его своим хитрым спо-
собом?
Кирилл снова тряхнул головой, разгоняя остатки разорванного
сна: они, будто обрывки тумана, плавали вокруг. И Дед с Митькой
словно все еще были здесь.
Антошка после нескольких секунд перерыва завопил с новой силой.
Кирилл откинул одеяло и побрел в соседнюю комнату.
Спелёнатый Антошка лежал в своей решетчатой кровати и орал
вдохновенно и старательно. Что-что, а реветь этот человек умел и лю-
бил. Маленькое красное лицо его было сморщено, глаза крепко зажмуре-
ны, а беззубый рот открыт до отказа.
Нельзя сказать, что в такие минуты Кирилл ощущал нежную любовь
к братцу. Но ни досады, ни злости он не чувствовал. Не то, что два
месяца назад. Тогда у Кирилла при Антошкином реве просто зубы стис-
кивались. От беспомощности и отчаяния он сам готов был зареветь.
Однажды, когда мама ушла на рынок, а месячный Антошка проснулся
и никак-никак не хотел успокаиваться, не затихал ни на руках, ни в
кроватке, Кирилл замычал и швырнул ему в лицо скомканную пелёнку.
Антошка на секунду притих, а потом закричал еще громче. И такая оби-
да почудилась Кириллу в этом крике, что он тут же назвал себя пос-
ледним гадом, вделал себе кулаком по уху, опять схватил Антошку и
начал у него, бестолкового и отчаянно орущего, шепотом просить про-
щения. А потом, не зная уже, что придумать, запел изо всех сил:
Дайте в руки мне гармонь-
Золотые планки...
И Антошка постепенно умолк. Успокоился кроха. А Кирилл, ласково
и осторожно прижимая братишку, носил и носил его по комнате и все
пел.
В тот день было сделано открытие: лучше всего Антошка успокаи-
вается под песни старшего брата. Мамины песни - тоже ничего, но
действуют они когда как. А стоит запеть Кириллу- и горластый братец
притихает. Ведь, казалось бы, совсем несмысленыш, а что-то чувству-
ет, знает голос Кирилла. Он и песни стал различать, когда сделался
постарше: одни просто слушал, под другие начинал дремать. А после
большого рева успокоить и заставить уснуть его можно только одной
песней. Совсем непохожей на колыбельную...
- Ну, чего трубишь?-сказал Кирилл.- Давай иди сюда. У, рева...
Кто обидел Антошку? Что-нибудь страшное приснилось? Что, в школу по-
вели? Не бойся, еще не скоро... Мама, помоги его взять...
Антошка выдал новый вопль. Кирилл прижал его к груди, покачал,
шагая из угла в угол, и запел про опаленные солнцем спящие курганы и
про туманы, которые ходят чередой.
Антошкин крик стал потише, и в нем послышались вопросительные
интонации. А к концу песни братец совсем затих. Но не спал, таращил
глаза. Тогда Кирилл решительно спел музыкальное вступление и начал
главную песню с последнего куплета:
Раскатилось и грохнуло
Над лесами горящими,
Только это, товарищи,
Не стрельба и не гром...
На третьем куплете Антошка засопел, словно убедившись, что ни-
чего не страшно с братом, у которого есть такая суровая и непримири-
мая песня.
Кирилл с мамой уложили его в кроватку. Он спал так, будто и не
плакал отчаянно десять минут назад. Улыбался какому-то своему кро-
шечному сну. Светлые волосенки смешно топорщились. Сейчас он был ми-
лый, самый дорогой на свете Антошка... Мама тронула губами макушку
Кирилла.
- Спасибо, Кирик. Ложись, спи. Я еще посижу чуточку и тоже...
Но Кирилл вдруг понял, что не хочет спать.
- Мама, я такой голодный почему-то. Я чего-нибудь пожую?.. Ты
не ходи, я сам.
На кухне он отрезал кусок батона, отыскал в холодильнике банку
с зеленым горошком. Насыпал горох на хлеб и вернулся в мамину комна-
ту. Мама сидела у Антошкиной кровати.
- Ты чего не ложишься?- спросил Кирилл.
- Подожду немного. Вдруг опять проснется.
- Я ему проснусь,- сказал Кирилл. Забрался с ногами на мамину
постель и стал жевать, подбирая с одеяла упавшие .горошины. Мама
смотрела на него с непонятной улыбкой: то ли печальной, то ли, нао-
борот, счастливой.
- Ох, и худой же ты стал! И коричневый. Как индийский йог.
Кирилл сказал с набитым ртом:
- Непохоже. У индусов волосы черные, а у меня...
Мама села рядом и запустила ему в волосы теплые тонкие пальцы.
- А у тебя косматые. Когда пострижешься?
- Лучше ты сама подровняй, а то в парикмахерской оболванят, как
репку. У них со школой тайный сговор... Буду опять лопухастыми ушами
махать.
Мама засмеялась:
- Ну сколько лет подряд можно вбивать себе в голову эту чепуху?
У тебя нормальные уши, даже симпатичные.
- У слонов тоже симпатичные...
Мама обняла Кирилла за плечи, качнула туда-сюда (он опять про-
сыпал несколько горошин) и вздохнула:
- Ох, в самом деле, до чего же костлявый...
- Зато закаленный,- заметил Кирилл.
- Тьфу, тьфу, тьфу, -торопливо сказала мама. - Не говори зря.
Она была немного суеверна. Видимо, все мамы немножко суеверны,
когда дело касается сыновей.
- Ничего не "тьфу" , - возразил Кирилл. - Ты летом переживала,
а я даже ни разу не чихнул.
Все лето Кирилл проходил в майке, шортах и босиком. Только если
шел в кино или библиотеку, надевал рубашку и сандалеты. Но это слу-
чалось не чаще одного раза в неделю. Дед сказал в конце весны, что в
парусном деле нужны закаленные люди, и Кирилл закалялся добросовест-
но.
Мама сначала боялась. Говорила, что во всем надо знать меру,
иначе можно и посреди теплого лета схватить воспаление легких. Вспо-
минала, как болел Кирилл два года назад. Кроме того, она утверждала,
что ходить всюду босиком неприлично. На это Кирилл ответил однажды,
что половина людей на земле всю жизнь ходит босиком.
- Где это?
- В Индии, в Африке, на островах всяких... Если посчитать, зна-
ешь сколько наберется!
- Но это же в тропиках!
- А здесь чем не тропики?
Лето выдалось сухое и жаркое. Ветер иногда приносил тонкий дым,
который пощипывал глаза. Солнце делалось неярким и круглым, без лу-
чей. Это горели где-то леса и торф.
В те дни, когда не было дымки, солнце палило, как в Аравийской
пустыне. К середине июня с плеч у Кирилла слезли три слоя сгоревшей
кожи, и наконец загар стал прочным, как броня. Волосы выгорели добе-
ла. Самому Кириллу иногда казалось, что у него даже кости прокалены
солнцем...
Мама наконец махнула рукой. У нее хватало забот с Антошкой, ко-
торый родился в конце мая.
- Дед говорит, что я похож на негатив,- сказал Кирилл.-Волосы
бесцветные, шкура темная. Хоть печатай наоборот.
- Почему вы зовете его Дедом?- спросила мама.- Дед да Дед,
только и слышишь. Неужели он не обижается? Ему же двадцать четыре
года.
- А чего ему обижаться? Он привык. Это из-за Митьки.
- Из-за какого Митьки?
- Ну помнишь, прибегал такой курчавый? Это его внук.
- Какой внук? Бог с тобой...
Кирилл засмеялся:
- Да правда внук, только двоюродный. У Деда племянница есть, а
она его старше. Так ведь бывает. А Митька - ее сын. Вот и посчитай.
- В самом деле,-сказала мама. - Забавно... Ну, если точно гово-
рить, это называется "внучатый племянник".
- Ну, а он тогда "дедистый дядя". Или "Дедовый". Все равно Дед.
- А я думала, это его братишка. Они так похожи...
- Только с виду. Митька знаешь какой сахар! И привидений боит-
ся. Вечером дома ни за что один не сидит. Дед с ним замучился.
- Почему же он с ним мучается? Где у этого Митьки родители? Они
живы?
- Конечно. Только они геологи, в экспедиции ездят.
- Бедный ребенок... Все время ездят?
- Не все время, но часто...
Мама вздохнула.
- Вот и папа наш тоже ездит...
- Еще пять дней,- утешил Кирилл.- Протянем.
- Протянем,- согласилась мама. - Ты у меня герой... А в школе
как? Все в порядке?
- Вроде... Чего это ты среди ночи про школу вспомнила?
- Ты сам вспомнил. Все проезжался сейчас насчет школы.
- Это я так. У меня переходный возраст, я над всем
и-ро-ни-зи-рую.
Мама опять взлохматила ему волосы.
- Ну, беги спать.
- Угу...
Кирилл пошел к себе и завалился в постель, надеясь увидеть про-
должение сна. Но ничего он не увидел. А проснулся уже утром от шум-
ных голосов: неожиданно вернулся из Риги отец.
Отец весело рассказывал, как пустился на хитрость: позвонил на
завод, попросил прислать телеграмму, что срочно нужен на производс-
тве. Потому что в самом деле на заводе масса дел, а совещание зануд-
ное и организовано бестолкоао: не столько говорят о деле, сколько
осматривают достопримечательности...
Кирилл выскочил в большую комнату и облапил отца за круглый жи-
вот.
- Папа! Сбежал, да? Вот молодец!
Отец ухватил Кирилла под мышки, слегка приподнял.
- Эх, не подкинуть уже. Больно длинен... Я тебе подарок привез.
Подарок был что надо! Алая майка с крутобокими маленькими кара-
веллами и галеонами, разбежавшимися по плечам, спине и коротеньким
рукавам. На груди у майки была напечатана старинная карта полушарий
с пальмами, китами, индейцами и средневековыми городами. Хоть вешай
на стену и любуйся.
- Ух ты! - восхищенно сказал Кирилл.- Урок истории и географии!
Вот бы в школу в такой заявиться!
Но в школу надо было идти в форме. Несмотря на жару. В других
школах было не так строго: разрешали ходить без курток, но там, где
учился Кирилл, появилась новая директорша и завела железный порядок.
Это была дама крупных размеров, с громким голосом и суровым нравом,
хотя порой хотела казаться добродушной. С первого дня она получила
от старшеклассников прозвище "Мать-генеральша"...
До школы Кирилл нес куртку под мышкой. Хотя шла вторая неделя
учебного года, стояло еще полное лето. Лишь клены кое-где пожелтели,
но они начинают желтеть уже в августе.
Солнце светило, как в июле. На душе было весело. День начинался
прекрасно и не обещал никакой беды.
В квартале от школы Кирилл догнал длинного Климова и хлопнул
его курткой по спине.
- Привет, сказал Климов. Не дерись, будь воспитанным ребёнком
хотя бы перед лицом учителей.
- Кого?
- Вон Вера Сергеевна идёт.
- Она же спиной к нам, а не лицом,- рассудил Кирилл.- Давай до-
гоним.
Они с двух сторон обогнали невысокую седоватую математичку и
разом сказали:
- Здрасте. Вера Сергеевна!
- Здравствуйте... А, Векшин и Климов!
- Дайте, я ваш портфель понесу,- сказал Климов.
- Буду весьма благодарна.
- Ого, весу-то... Наверно, наши тетрадочки?
- Ваши... Но лично вашей тетради, Климов, я не нашла и крайне
этим озадачена. Вы не сдали работу?
- Увы,- сказал длинный Климов.
- Почему же? Я не верю, что вы не сумели решить.
- Я и не пытался, Вера Сергеевна, вздохнул Климов.- Совершенно
не о том были мысли.
- Если не секрет, о чём же они были?
- Не секрет, но трудно объяснить... Кажется, о смысле жизни.
- Ну и... отыскали смысл?
- Увы,- опять сказал Климов.- И от огорченья подумал: пускай уж
лучше двойка.
- Жаль,- сказала Вера Сергеевна.
- Ничего, я до конца четверти исправлю.
- Жаль, что не доискались до смысла жизни. А ставить двойку я
вам не собираюсь. Даже не имею права.
- Почему?- искренне удивился Климов.
- По ряду причин. Самая простая та, что эта работа была внепла-
новая, сверх программы, я её дала вам для проверки. Так что ставить
двойки я не могу... Хорошие оценки - другое дело. Вот, например,
как пятёрка Векшина...
- Ой, правда?!- возликовал Кирилл.
- Разумеется. А почему вы удивляетесь?
- Можно подумать, у меня каждый день пятёрки по математике,-
засмеялся Кирилл.
- Это зависит от вас... У вас хорошие аналитические способнос-
ти, но не всегда хватает дисциплины в работе... А вот Климов меня
весьма огорчил.
- Я не способен к математике,- сказал Климов.
- Вы же в прошлом году участвовали в районной математической
олимпиаде!
- Да. А сейчас я эту науку разлюбил.
- Тем более я не могу ставить вам двойку. Потому что не сумела
воспитать в вас прочную любовь к своему предмету,- усмехнулась Вера
Сергеевна.- Здесь двойку заслужила скорее я.
- Это вы шутите,- сумрачно сказал Климов.
- Не совсем... А вы в свою очередь не совсем серьёзны.
- Почему же...
- Потому что нельзя разлюбить науку, которую вы ещё не знаете.
Ваши некоторые успехи в прошлом году настроили вас бодро, а столк-
нувшись со сложностями, вы разочаровались...
- Ну, да... Но это лишь одна из причин.
- Возможно. Боюсь только, что не самая малая... Я вспоминаю
своего старого преподазателя французского языка. Это было, естест-
венно, во времена, которые кажутся вам доисторическими. Так вот, я
ему как-то сказала, что терпеть не могу "этот ужасный французский".
Он засмеялся: "Голубушка, вы сначала выучите его, а потом решайте.
Чтобы любить или ненавидеть какой-либо предмет, надо его знать..."
Потом, когда я читала в подлиннике Стендаля, я уже не испытывала не-
нависти к французскому...
- Стендаль - это хорошо,- сказал Климов.- Но диссертации по ма-
тематике никто не читает как романы.
1 2 3 4