- Украли? - недоверчиво переспросила я.
- Из сумочки. Я обнаружила ее открытой, когда шла по улице. Пропали паспорт и метрики. Паспорт я тут же заказала новый, а метрики - только в девяносто восьмом году, когда выходила замуж.
- Скажите, Марина, что вы хотите, чтобы я сделала? - спросила я.
- Найдите ее, эту самозванку. Она, наверное, купила мои метрики и приехала сюда как еврейка, а мне расхлебывать приходится! И еще, я прошу, походите со мной по разным учреждениям. Мне сказали, что вы оказываете такие услуги.
- Хорошо, я возьмусь за ваше дело.
x x x
Когда за Левиной закрылась дверь, я позвонила в бюро по поиску родственников. Адрес Марины Левиной, прибывшей на историческую родину в 1996 году, мне дали незамедлительно. Позвонить в справочную и узнать домашний телефон, было уже рутинным делом. Когда я набирала номер, то еще не знала, о чем буду говорить. Меня это не пугало - ведь мне заказали найти самозванку, а не вести с ней разговоры на тему: "Как вам не стыдно..."
Тут мне фортуна и отказала. Какая-то старушка, подняв трубку, ответила мне испуганным голосом на вопрос о Марине Левиной, что такая не проживает, и вообще откуда я знаю номер телефона?
Делать было нечего, и я решила обратиться к Михаэлю Борнштейну, моему знакомому следователю.
Я набрала номер сотового телефона Михаэля.
- Алло, Михаэль? Шалом, как поживаете?
- О! Валерия, шалом, куда вы пропали? - по голосу было ясно, что он рад моему звонку.
- Я бы хотела напроситься к вам в гости. Можно?
- Конечно, я только предупрежу Сарит.
Сарит - это жена Михаэля, очень милая и гостеприимная женщина. Но я стала отнекиваться:
- Нет, нет, Михаэль, мне нужно увидеться с вами на работе. Вы позволите?
- Скажите, Валерия, - спросил он, - что-нибудь произошло?
- Понимаю, что это нетактично, - сказала я, - но мне нужно выяснить вопрос о двойном гражданстве. Где-то у нас живет мошенница, выдающая себя за еврейку, гражданку Израиля, и я хотела вас спросить, что в таких случаях нужно делать.
- Приходите завтра, - сказал Михаэль, - буду вас ждать в час дня.
Мы распрощались, и я принялась за обычную работу.
На часах было около одиннадцати, когда в дверь кабинета деликатно постучали.
- Войдите, - сказала я.
Когда я увидела, кто пришел, у меня отвисла челюсть. Это была мать моего друга, Элеонора Леонидовна Геллер.
Элеонора - моложавая дама с голубоватой сединой. В Москве она работала в Академии Педагогических Наук и с тех пор, наверное, уверена, что знает, как воспитывать детей. Никогда не повышает голоса, и при этом Денис верит во все ее всамделишные и мнимые недомогания. "У мамы мигрень", - этого достаточно, чтобы не пойти на Виктюка. Почему я это терпела, не понимаю. Ему уже двадцать восемь лет, он зарабатывает кучу денег, ездит по всему миру, знает три языка, но мать до сих пор продолжает считать Дениса младенцем. Ей-богу, я даю Дашке больше свободы, чем Элеонора своему сыну. И при этом такая неприступная! Моя бабушка про таких дамочек говорила: "На вонючей козе не объедешь." Мать Дениса не просто не любила меня - она считала меня злостной интриганкой, опоившей ее милого сыночка дьявольским приворотным зельем. Если бы у меня была хотя бы малая толика той сексуальной энергии, которую я, по ее мнению, трачу на ее сына, я бы давно имела миллионы от "Пентхауза". Когда я общаюсь с ней по телефону, у меня трубку примораживает к уху, хочется заорать: "Трахаемся мы с вашим сыном, и нам это очень нравится!"
И чего я ее не люблю? Вроде в невестки не набивалась, в глубине души всегда понимала, что наши отношения с Денисом временные, что ему жениться надо и детей заводить. А вот поди ж ты...
- Проходите, пожалуйста, - я показала ей на кресло для гостей.
Элеонора выглядела сегодня несколько иначе, чем я привыкла ее видеть. Глаза ее покраснели, она часто прикладывала к лицу носовой платок. Пальцы, державшие его, подергивались. Было заметно, что госпожа Геллер находилась на грани нервного срыва.
- Добрый день, Валерия, - сказала она, тяжело опускаясь в кресло, - вы наверняка не ожидали увидеть меня здесь?
- Действительно не ожидала, чем я могу быть вам полезна? - я попыталась скрыть изумление за маской равнодушия. Как будто ко мне каждый день приходят с визитом мамочки моих бывших любовников.
Элеонора неожиданно разрыдалась:
- Денис пропал, - только и смогла выговорить она сквозь слезы.
Я налила в стакан минеральную воду и протянула ей.
- Сказать по правде, я не видела Дениса два месяца и не представляю, где он может быть.
- Я знаю, что вы расстались, - Элеонора удрученно покачала головой. - Я просто не предполагала, что будет еще хуже.
- Что вы имеете в виду?
- Не знаю, известно ли вам, что у моего сына в последнее время появилась новая пассия - Татьяна.
"Итак, она звалась Татьяной!" - сарказм моих мыслей был весьма горек.
Еще бы мне бы не знать.
- Последнее время мы не встречались с вашим сыном, поэтому я ничего не могу сказать о Татьяне.
- Денис познакомил нас около месяца назад. Как-то он пригласил ее к нам на ужин. Очень красивая девушка, работает референтом. Мне показалось, что Денис немного нервничал, но за столом мы разговорились и сидели почти до полуночи. А потом он поехал ее провожать.
"Меня он на ужин к маме не приглашал!" - я почувствовала болезненный укол самолюбия. Да что теперь делить, все уже в прошлом.
- А что вас так встревожило?
- Три дня назад я вернулась домой с вечерних курсов по ивриту, Дениса не было, а на столе лежала записка, - Элеонора протянула мне листок из записной книжки. На нем бегущим почерком было написано: "Мамочка, мне нужно срочно уехать с Татьяной на пару дней. Я позвоню. Не волнуйся, ничего страшного, в понедельник вернусь. Целую, Денис."
- Сначала я не волновалась, - продолжала Элеонора. - Он часто задерживался допоздна, иногда ночевал у нее. Но я всегда знала, где он! Каждую минуту. Он очень ответственный сын, я его таким воспитала, а сейчас у меня нет никакого понятия, где он. Он ни разу не позвонил за три дня! Сотовый телефон он отключил, а номера Татьяны я не знаю. И потом, эти слова "ничего страшного..." Я схожу с ума от волнения! Как он мог так поступить? Только бы с ним ничего не случилось!
- Вы обращались в полицию? - спросила я.
- Только что оттуда. Они сказали, что он взрослый, уехал с девушкой, оставил записку, и нет никакой надобности во вмешательстве полиции. Но я же знаю, что это не так!
- Простите, Элеонора, мне неудобно об этом говорить, но если Денис так увлечен Татьяной, он просто позабыл обо всем на свете.
- Этого не может быть никогда! - сказала она твердо - Вами он тоже был увлечен, однако никогда не забывал мне звонить.
Меня слегка покоробило это "был", я снова увидела перед собой прежнюю мадам Геллер, а не обеспокоенную исчезновением сына мать.
- Действительно, - пересилила я себя, - все это внушает беспокойство, но чем я-то могу помочь?
- Мне просто больше не к кому обратиться, - умоляюще сказала Элеонора. - У вас же есть какие-то связи в полиции.
- Честно говоря, мне совсем не улыбается влезать в его отношения с этой Татьяной. Он может подумать, что я за ним бегаю, слежу, а это последнее, чего бы мне хотелось. Максимум, что в моих силах - позвонить и попробовать что-нибудь выяснить. Но мои возможности очень ограничены и будет лучше, если вы завтра снова обратитесь в полицию. И еще, если можно, оставьте мне записку Дениса.
- Спасибо вам большое, - она поднялась с кресла, протянула мне листок и, опять прижав к лицу носовой платок, вышла из кабинета.
Я осталась наедине со своими мыслями. Конечно, при Элеоноре я старалась держаться холодно, делая вид, что мои отношения с Денисом - далекое прошлое. На самом деле мысль, что с ним может произойти что-то ужасное, да еще по вине этой блондинки, заставляла сердце сжиматься от страха. Я, конечно же, поеду к Борштейну, тем более, что встреча уже назначена. Начну с одного, а перейду на другое. Убью двух зайцев одним выстрелом.
x x x
Я ехала домой, душа была полна... Меня обуревали противоречивые чувства. Мой любимый едкий старик Ларошфуко говаривал: "От любви полнее излечивается тот, кто излечивается первым." В нашей с Денисом короткой истории любви, увы, первым вылечился он. Ничего не поделаешь, молодая московская блондинка перешла мне дорогу, а я не из тех, которые борются за мужчин. Я для этого слишком ленивая. Я Телец по гороскопу, и мне жутко нравится ответ старого быка молодому из известного анекдота: "А сейчас мы спустимся с горы и перетрахаем все стадо". Это типичный характер Тельцов не суетиться, а упорно делать свое дело. Вот я его и сделаю - постараюсь найти Дениса, а молодых бычков на мой век хватит.
Припарковав машину на моем постоянном месте - напротив окна на кухне, я открыла сумку, чтобы достать ключи. Подняв глаза, я вдруг обнаружила своего бывшего мужа Бориса, сидящего на скамейке возле подъезда. "Да что они все сегодня, сговорились что ли?" - пронеслось у меня в голове. Хотя кто это все? Мать бывшего любовника и бывший муж. Не густо.
Борис родом из Баку. В семье грузинских евреев росли трое парней, Левик, Семик и Борик, все как на подбор с орлиными носами, кудрявые брюнеты. Нет, здесь я не точна - кудрявились у них в основном волосы на груди и икроножных мышцах, а вот на голове волос было маловато, все они склонны к ранним залысинам. Я их, честно говоря, путала. Втроем братья Каганошвили производили очень яркое впечатление. Если нарядить их в атласные рубашки и жилетки, в уши - по серьге, в руки дать двоим по гитаре, а третьему скрипку, то были бы они вылитые цыганское трио "Ромэн". Мне нравятся такие мужчины. Мой киношный идеал - Джефф Гольдблюм с ярко выраженными семитскими глазами. И еще Давид Копперфильд, тоже из наших.
Левик приехал в Ленинград после армии, здесь женился и прописался у жены в большой и шумной коммунальной квартире. За ним потянулись и братья. Борис был младшим, атлетически сложенным, и если бы не рост (я была на пару сантиметров выше его), то нужно было очень постараться, чтобы найти в нем внешние недостатки. Борис упорно занимался боевыми искусствами, и я не уставала глядеть на него, когда он показывал мне позу богомола или кошачью лапу.
Мы познакомились в буфете "Эрмитажа". Обычно питерцы редко бывают в музеях - мы здесь родились и вдоволь находились сюда во время учебы в школе. Но меня заинтересовала выставка театрального костюма, которая перекочевала к нам из Москвы, с Крымского вала. Насмотревшись на бальные платья Наташи Ростовой и декоративное тряпье монахов из фильма по Стругацким "Трудно быть богом", я почувствовала, что проголодалась, и спустилась в буфет. Взяв две половинки крутого яйца с горкой красной икры на каждой, кусочек сыра и плюшку, я поискала глазами свободное место и наткнулась на интересного молодого человека, сидевшего в одиночестве.
- Вы позволите? - спросила я его.
- Да, пожалуйста, - ответил он, делая мне приглашающий жест.
Я начала есть.
Молодой человек внимательно изучал меня некоторое время, потом неожиданно сказал:
- Я вижу, вы разбираетесь в индийских чакрах.
Дело в том, что на мне был надет свитер, который я связала себе сама. Свитер был из гладкой белой шерсти, и только спереди, с левой стороны, я вышила в столбик по всей длине шесть букв санскрита, соответствующие шести чакрам на теле человека. Первая буква была в точности похожа на заглавную "З" и поэтому все, кто меня видел в этом свитере, начинали читать и спотыкались на втором иероглифе. Мне уже надоело отвечать на вопрос о том, что это такое написано, и я всем говорила, что это мое имя на санскрите. Поэтому я мило улыбнулась молодому человеку, сидевшему напротив меня. Мы, естественно, разговорились и вышли из буфета вместе.
С тех пор мы не расставались. Я влюбилась в Бориса до потери пульса. Он познакомил меня с братьями, те сразу стали называть меня джаной, выговаривая первые буквы как английскую "джей". Джана на языке многих кавказских народов означает "дорогая", и мне было очень приятно такое отношение. Борис называл меня зайкой (еще до Киркорова), хотя я была худенькой и черненькой. Борис работал на заводе, в инструментальном цехе, но ко мне приходил всегда чистенький и одетый с иголочки. Я еще училась в университете, когда мы поженились. Мои родители были совсем не против того, чтобы он поселился у нас, в большой четырехкомнатной квартире. Мы съездили в Баку, к нему домой. Родители Бориса, осматривая восторженно мой округлившийся живот, не давали мне ступить шагу и закармливали восточными блюдами. Несмотря на токсикоз, я все ела с аппетитом, купалась в теплом Каспийском море и с удовольствием гуляла по бульвару - бакинской набережной, огибавшей бухту. Я до сих пор уверена, что Хайфа здорово похожа на Баку, а здешние евреи просто близкие родственники тамошних. Наверное, климат и близость моря формируют характер, и я поняла наконец после знакомства с Борисом, почему я с трудом выносила своих бывших поклонников - белесых мальчиков с вялыми эмоциями. Не зря же я унаследовала от прабабки-гречанки иссиня черные волосы. Наверное, она передала мне и свою страсть к знойным мужчинам.
В восемьдесят девятом году всех охватило безумие - надо ехать. Куда, зачем? Мои родители отказались наотрез. Отец - фанатик русской культуры, он не мог представить себе жизни без окружавших его памятников старины. А мама делала все, что он говорил - в семье царил домострой. Дашка подросла и собиралась в школу. Она уже неплохо читала и писала, и мы решили ехать, чтобы она пошла в Израиле в первый класс.
Я даже сейчас с дрожью вспоминаю, как толпы отъезжающих штурмовали ОВИРы. Еще не было прямых рейсов в Израиль, и мы добирались до Москвы, потом поездом до Будапешта, а оттуда до Тель-Авива самолетом венгерской авиакомпании "Малев".
Первые два года все было нормально. Мы работали, Дашка училась в третьем классе - она за несколько месяцев перескочила через класс, быстро выучив иврит. Мы уже присматривали квартиру в Ашкелоне, когда мой благоверный начал худеть. Он отказывался от еды, ходил бледный, в постели его не тянуло на подвиги, и я начала беспокоиться - не заболел ли он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15