"Я тебя звездой сделаю! Твои фотографии в "Космополитене" висеть будут! Ты..."
Он махнул рукой и допил из своего стаканчика. Друзья удрученно молчали.
- А она мне: "У меня, говорит, Миша, цель в жизни есть! И я ее добиваться буду!" Так и сказала.
- И что здесь плохого? - решила я поддержать разговор, хотя не знала, о ком идет речь. - Если человек целеупс... целеустремленный, то это очень хорошо.
У-упс! Пить я не умею совершенно, и чайная ложка "Голды" на меня подействовала сногcшибательно.
- Это хорошо, когда твердая жизненная позиция, - многозначительно добавил Блюм. - Главное, чтобы не по трупам. А то ведь как бывает? Цель оправдывает средства... Достиг цели, средства потратил. И какие!.. А получил... пшик!
- Ты на кого намекаешь, длинношеее?! По каким таким трупам? Шарон убивать их пойдет? Да она в сто раз красивее этих, прости Господи...
В разговор вмешался Генрих:
- Это твое субъективное мнение, кто красивее. Мне вот Катенька нравится. У нее попка пухлая, не то, что эти стиральные доски! По моему мнению - первый приз ей должен был достаться.
- Нет, ты не уходи от ответа, - горячился Блюм. - У твоей Шарон алиби на эти два убийства есть? Есть? Или нет, я спрашиваю?
- Откуда я знаю? - возразил Глинский. - Я ее возле себя по ночам не держу.
"А хотелось бы..." - чуть не вырвалось у меня.
- И потом, почему именно она? Ты мне про свое алиби расскажи. А ты где был, когда девочек убивали? В койке? А кто об этом знает? - Глинский смял в руке пластмассовый стаканчик.
- Да что ты на меня нападаешь? - возмутился Костя Блюм. - Это ты к ней неровно дышишь, а не я, а она... Если бы ты знал!..
- А что он должен знать? - встрепенулся Генрих.
- Это не для печати! - важно ответил пьяный Костя, отводя в сторону протянутую руку с блокнотом толстого журналиста.
- Расскажи, раз уж начал, - попросила я.
- Ей уже двадцать семь лет, - начал Костя, как-то сразу посерьезнев. Она уже была замужем, у нее родилась девочка, которая сейчас у бабушки.
- А муж? Где муж? - спросил Глинский.
- Муж, объелся груш.... Муж - это я... - он ткнул себя пальцем в грудь и тут же скривился в подобии скорбного всхлипа. - И я ее предал. Мы познакомились в студенческом театре. В Одессе. Уже тогда было видно, какая она талантливая девочка. Я потерял голову. Ходил за ней как собачонка на привязи, умолял, ревновал, в общем, вел себя как последний кретин, начиненный под самую завязку гормонами.
- И она мне отдалась... - мрачно констатировал Глинский, опрокидывая в себя еще один стаканчик. - Бедна сакля моя... В смысле, твоя...
- Вот-вот. Бедна сакля моя. Мы поженились и снимали какую-то халупу около Привоза. Я уже тогда считал себя гением в фотографии, тратил все деньги на оборудование, а она тяжело работала. Потом я погнался в Москву за птицей счастья, а она осталась в Одессе. Я и не знал тогда, что она беременна.
Водка как-то странно на меня подействовала. Или это был крепкий коктейль, смешанный из алкоголя, морского йода, криков чаек и атмосферы латиноамериканского сериала. Во всяком случае, от Костиного рассказа у меня щипало в носу, а на ресницах повисли вполне натуральные слезы.
- Дальше, - всхлипнула я. - Душа жаждет!
- О том, что у меня родилась дочь, я узнал только здесь. Как ей удалось приехать без моего разрешения, остается только гадать. Я ее случайно встретил на одном из показов. Выглядела Александра великолепно, держалась на подиуме мастерски, а в глазах была такая усталость, что я не мог дождаться конца представления.
- Кто такая Александра? - спросил Генрих.
- Шурочка, Шарон. Она здесь поменяла имя. И стала совсем чужой. Сколько я потом просил ее показать мне дочь, она не согласилась. Она не прощает ошибок.
- Как "Тетрис" на девятой скорости, - зачем-то вспомнила я интернетовскую шутку.
- Потом прошло несколько лет. Я уже работал в одном журнале, иногда видел ее на различных тусовках, которые фотографировал. И однажды она сама подошла ко мне и спросила: "Костя, ты можешь мне помочь?" Конечно, я сразу же согласился. Я должен был проследить за Шуманом и Мири и сделать компрометирующие снимки. За это она обещала показать мне дочь.
- И ты согласился? - на Глинского было больно смотреть. Его лицо перекосила гримаса. Правда я не могла понять, что именно она означала, но, смотреть на Мишу было грустно.
- А что мне оставалось делать? Конечно, согласился! Сфотографировал их выходящих вместе из "Зеленой лагуны" - это подозрительная гостиница в Бат-Яме. Потом на набережной как он ухватил ее за попку - классный кадр получился. Но вершина моего "творчества" - вот это, - Костя полез в сумку с фотопринадлежностями и достал оттуда помятый снимок. - Любуйтесь!
На фото Шуман и Мири сидели в каком-то полутемном ресторанчике. Мири томно улыбалась, а Шуман надевал ей на палец кольцо с огромным бриллиантом. Бриллиант получился особенно хорошо, а лица любовников расплывчаты, хотя и узнаваемы.
Глинский долго рассматривал фотографию.
- Пленка "Кодак-800", длиннофокусный объектив? - спросил он после продолжительного молчания.
- Хорош камушек, - восхитился Генрих, глянув на фото. - Блестит как настоящий!
- Он настоящий, - подтвердил Костя. - Мири с тех пор с ним не расставалась. Просто иногда носила как кулон - прятала на груди. Между прочим, среди ее вещей перстня не оказалось.
- Может, его Линда взяла, а ее за это и убили? - вдруг вырвалось у меня.
- Все может быть... - покачал головой Генрих. Глинский и Блюм удрученно молчали.
- Смотрите, берег! - закричала я. - Пошли собираться.
x x x
Прощание затянулось. Теперь вместо роскошных лимузинов на пристань прибыли две машины скорой помощи, полиция и еще целая куча журналистов со вспышками. Теперь участники этого трагического круиза не позировали перед объективами, а пытались отвернуться и закрыть лица.
Расставание с девушками оставило какую-то щемящую ноту. Ширли плакала навзрыд, не стесняясь окружающих. А когда мы увидели, что в скорую загружают завернутые тела, к ней присоединились и остальные девочки.
К нам подошел Элиэзер Гарвиц.
- Валерия, можно вас на минутку, - он отвел меня в сторону и, понизив голос, произнес: - Вы, конечно, понимаете, что в наших интересах было бы хранить полную конфиденциальность. Вы не пожалеете, администрация добавит вам к вашей зарплате существенный бонус.
- Прекрасно вас понимаю, господин Гарвиц, - официально ответила я, - но как добропорядочная гражданка, я не вправе буду утаивать от полиции известные мне факты.
- Ни в коем случае! - он протестующе замахал руками. - Следователям надо говорить обо всем! Просто не нужно выносить сор из избы. Вы меня понимаете... Список участников турне я отдал в полицию. С вами свяжутся.
И отвесив церемонный поклон, Элиэзер Гарвиц удалился.
В спешке я собрала свои дорожные сумки и спустилась на нижнюю палубу, попрощавшись со всеми, вышла на пристань, поймала такси и через неполных сорок минут оказалась дома.
Дом, как и следовало ожидать, был пуст. Поморщившись от вида пыли, украшавшей крышку телевизора, я сняла туфли и принялась распаковывать вещи.
В дверь позвонили. На пороге стоял Денис.
- Откуда ты узнал?
- Позвонил в порт, и там сказали, что корабль уже прибыл. Иди ко мне, моя дорогая, я так соскучился!
Сумки на время остались нераспакованными.
Когда мы почувствовали, что пришло время поесть, то плавно переместились на кухню.
- Рассказывай, что там у тебя приключилось.
И я принялась говорить, между делом наливая Денису чай и нарезая бутерброды.
Когда рассказ дошел до нападения киношных янычар, пришла моя дочь.
- Мамулечка, ты вернулась! - бросилась она мне на шею. - Что ты мне привезла?
И, не дожидаясь ответа, стала копаться в моей дорожной сумке.
- Ура! Это мне? Спасибо, мамочка! - Дарья протягивала мне красный купальник, украшенный стеклярусом.
- Ч-черт! - вырвалось у меня. - Совсем забыла о нем!
- Что такое? - спросил Денис.
- Это один из тех купальников, в которых девушки позировали на водопадах. Я же тебе рассказывала.
Дашка тут же начала клянчить:
- Мам, ну, ты же мне его привезла, правда? Тебе он не пойдет, он маленький на тебя, а мне в самый раз.
- Дарья, уймись! - сказала я, строго глядя на нее, хотя у меня это плохо получалось. - Это купальник одной девушки, и ты его взяла без спросу. Ведешь себя как маленькая.
- Вот такая ты мама! - с обидой в голосе сказала моя дочь. - Сама уехала, а мне ничего не привезла!
- Дарья! - я строго сдвинула брови. - Перестань хныкать. Я еще ничего не решила. И вообще, срам один, а не квартира - все пылью заросло.
- Ладно, вы тут работайте, а мне на работу пора.
Поцеловав меня на прощанье, Денис вышел из дома, и запер дверь своим ключом. Дашка тоже намылилась увильнуть от генеральной уборки, которую я собиралась начать. И исчезла с такой скоростью, что я не успела ей сказать ни слова.
Я чертыхнулась. Вот тебе и встреча с дорогими и любимыми! Иди, Валерия, мой полы, вытирай пыль и расставляй мебель!
Что я и принялась делать, вслух сетуя на тяжкую бабью долю. Когда в носу засвербило от пыли, а поясница готова была переломиться от усталости, я плюнула на чистоту и порядок и плююхнулась на диван. Имею я право отдохнуть или не имею?
Злосчастный купальник лежал рядышком и я, взяв его в руки, стала поглаживать гладкие стеклышки.
Говорят, блеск ярких предметов может ввести человека в состояние гипноза. В моем случае и яркости-то особой не требовалось. Так что я задремала почти мгновенно. Даже не задремала, а словно провалилась в сон. И представали глазам моим в этом сне странные картины, в которых бедная моя голова с трудом узнавала странным образом исказившиеся и перепутанные эпизоды недавнего круиза. То Глинский с фотоаппаратом в руках гонялся за ухмыляющимся очкастым янычаром, то Шуман размахивал купальниками, пускавшими во все стороны блики, то из коробки с ананасным мороженым выскакивала горничная. В довершение ко всему привиделось мне мертвое лицо Мири, и во лбу у нее горел огромный бриллиант, подаренный Шуманом...
И тут меня словно вытолкнуло из моего собственного сна. В считанные секунды, отделявшие дрему от бодрствования я вдруг поняла, что мучило меня в последнее время.
Уж очень походил тот самый подаренный камешек на стекляшки, которыми были обшиты купальники наших девочек.
Я помотала головой, пытаясь избавиться от наваждения. Но ничего не получилось, напротив - все вдруг сформулировалось четко и однозначно.
Хотя и невероятно. Но ведь говаривал мой любимый джентльмен с Бейкер-стрит: "Если после того, как вы отбросите все неправильные решения, у вас останется одно, самое невероятное, именно оно и будет верным."
Тем не менее любое, даже верное решение нуждается в проверке. И я решила действовать. Маленьким позолоченным пинцетом из маникюрного набора я осторожно отодрала один камешек, чуть помельче перечного горошка, завернула его в салфетку и положила в сумочку.
Нельзя сказать, что ювелирные лавочки являлись для меня местом постоянного гуляния, но одну, находившуюся не так далеко от дома я пару раз навещала, так что ее хозяин, маленький лысый старичок меня знал. При моем появлении он отложил механизм старинных часов, который до того внимательно рассматривал сквозь специальную лупу.
- Чем могу служить, мадам? - он привычным движением сдвинул лупу на лоб.
- У меня остался камешек от бабушки, - робко сказала я, - и я хочу его оценить.
- Посмотрим, посмотрим, - пробормотал он, и снова лупа оказалась на своем привычном месте.
Он рассматривал камень пару минут, показавшихся мне вечностью. Наконец, он оторвался от созерцания, и сказал:
- У вас очень молодая бабушка, мадам, примите мои поздравления. Она завещала вам камень современной огранки.
- Д-да, я у нее была внучкой от четвертого брака, бабуля была ветренницей... - сейчас мне хотелось только побыстрей покинуть лавку ювелира.
Дома я стала рассуждать. Как такая вещь могла попасть к Линде, которая, естественно, не знала о его стоимости. Иначе она бы не подарила его мне. Если только... Если только она просто не хотела поскорее отделаться от опасного дара!
- Бойтесь данайцев, алмазы дарящих... - пробормотала я, лихорадочно соображая, во-первых, что делать и, во-вторых, с чего начать.
Тут до меня дошло, что в данную минуту я мучаюсь над вечными вопросами, беспокоившими русских революционеров начала ХХ века. Я с искренней злостью швырнула чертову шмотку в сумку.
- Позвоню-ка я господину Борнштейну, - громко сказала я, как будто кто-нибудь мог меня слышать. - Чем наша полиция лучше Ленина? Пусть-ка они поломают голову.
Я сняла трубку и снова положила ее. Позвонить, конечно, надо. Но вот кому - это еще вопрос. Что я могла сказать Борнштейну? Что купальник мне подарила перед смертью Линда, которая, в свою очередь, получила его как компенсацию за налет янычаров, которые, в свою очередь, были не янычарами, а артистами, которые... Мне самой все эти объяснения напоминали шизофренический бред. Если ко всему добавить мексиканский сериал, поведанный Костей Блюмом, а также историю женитьбы господина Шумана ради наследства, то ничего больше и придумывать не надо было. Добавить только в конце, на вопрос: "Кто говорит?" - "Говорит московское радио, наше время истекло, ту-ту-ту..." - и можно спокойно отправляться в уютное лечебное заведение к старому знакомому психиатру с простой русской фамилией Рабинович.
Я уселась на диван. Проклятый купальник соблазнительно поблескивал бриллиантиками. Мол, чего беспокоиться? Никуда не звони, никому не говори. Раз в месяц выковыривай камешек, продавай старику-ювелиру. И живи в свое удовольствие.
Мысль не вполне честная, но в принципе неплохая. Кончатся камешки на одном купальнике, купить следующий. Интересно, а на остальных? Тоже были нашиты не стекляшки, а самые что ни на есть подлинные бриллианты? В таком случае, к доктору Рабиновичу следует отправлять не меня, а господина Шумана...
Нет, конечно же нет. Мороженщик обещал девушкам ценные призы, но не до такой же степени! А значит, девочкам звонить не надо. Одним адресатом меньше. Так. Борнштейну - не надо, девушкам - не надо, Рабинович никуда не денется, все пути ведут в желтый дом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12