- Не говори глупости. Просто я не вижу способа доказать тебе, что я не шпион, не диверсант, что это не я копался в твоих вещах, не я шарил по полкам...
- Не ты?!
- Вот видишь, ты не веришь.
- Это правда не ты? Дай честное слово!
- Да за кого ты, черт возьми, меня принимаешь?! - Я сказал это громче, чем сам того хотел, но, похоже, именно это и убедило Нину.
- Почему же ты молчал?! Но если это правда не ты... это все меняет. Подожди, послушай меня. Я постараюсь объяснить... Когда ты пришел тогда, с книгой, я почему-то сразу подумала, что ты из милиции... Молчи, не перебивай...
Предупреждение совершенно излишнее - даже при желании я не смог бы выдавить из себя ни слова.
- Не знаю, почему я так решила, - продолжала Нина. - Может, потому, что нуждалась в поддержке, а поддержки ждать неоткуда - не могла же я пойти в милицию и сказать: защитите меня, мне страшно. Может, из-за твоей настойчивости или из-за книги - она полгода пылилась в букинистическом магазине, я сама видела, а ты сказал, что привез ее с собой...
"Еще один прокол", - автоматически отметил я.
- В общем, я сразу подумала, что ты оттуда. И разрешила остаться. Ты свалился больной, и я даже заподозрила, что ты притворяешься. Потом у тебя начался жар. Ты лежал такой слабый, беспомощный, и все равно мне было спокойно, как давно уже не было. Я была уверена, что ты сумеешь меня защитить. Глупо, да?
- Ну почему, - неопределенно промычал я.
- Вчера я уже хотела все тебе рассказать. Все-все. И вдруг этот обыск. Он и сбил меня с толку. Ну, думаю, влипла, наверно, он тоже из этой банды...
- Какой банды?
- Сейчас, Володя, сейчас. - Она взяла со скамейки какой-то пакет. Сейчас ты все поймешь. Я знаю, Сергея подозревают в каком-то преступлении. Мне не сказали прямо, но несколько раз допрашивали и постоянно интересовались, откуда у него столько денег, где он их брал. Денег у него действительно было много, я сама удивляюсь: тех двух тысяч, что он выиграл в лотерею, не могло хватить на все эти вещи - квартира забита его одеждой, обувью, магнитофонами. После того выигрыша с ним вообще творилось что-то странное. Просто помешался на лотереях. Десятками покупал билеты, заполнял карточки, составлял таблицы. Завел специальный блокнот и записывал туда тиражи "Спортлото"...
Нина снова поежилась, но это было скорее нервное: ночь была теплая, даже душная, и от земли шел влажный, напитанный запахами трав воздух.
- Ему не везло, но он продолжал играть. Я просила, убеждала, говорила, что это нехорошо, что нельзя ставить всю свою жизнь в зависимость от слепого случая. Мне всегда казалось, что есть в этом что-то безнравственное, что ли: заплатить копейки и ждать, что взамен получишь тысячи. Ведь это незаработанные деньги, шальные, они не могут принести счастья. Мы с девчонками даже на комсомольском собрании как-то об этом говорили. А ты как считаешь?
- Пожалуй.
Я никогда не смотрел на лотерею с этой точки зрения, но мысль Нины показалась мне любопытной.
- Ну вот. Я просила его бросить, не играть. Он злился. Мы ссорились, а на следующий день он снова приносил билеты, заполнял свои карточки. И все тащил и тащил в дом барахло, просто как помешанный. Принес, например, как-то туфли итальянские, а они оказались велики, на несколько размеров больше, чем нужно. Так он их на четыре пары носков надевал, лишь бы оставить у себя. В последний год он вообще сильно изменился, стал совсем другим. Я просто его не узнавала - напустил на себя таинственность, замкнулся. К нему зачастили друзья. Они часами обсуждали, кто во что одет, какая фирма лучше, какая хуже, и так без конца, одно и то же. А потом... ты знаешь, что случилось потом. А начиная с семнадцатого я стала получать вот эти письма. - Нина положила сверток мне на колени. - После его смерти они приходили каждый день. Каждый день, пока не появился ты...
- Можно посмотреть? - спросил я.
- Конечно.
Я развернул сверток. В нем лежала пачка конвертов. Я раскрыл тот, что лежал сверху, и вытащил оттуда сложенный вдвое листок.
Глаза успели привыкнуть к темноте, и я без труда разобрал два слова, составленные из крупных, вырезанных из газетных заголовков и наклеенных на бумагу букв:
"ГДЕ ДЕНЬГИ"
Вопросительный знак отсутствовал, но было ясно, с каким вопросом обращались к Нине анонимные отправители.
- Остальные можно не читать, они все одинаковые. Только последнее отличается. Оно снизу.
Я вытащил нижний конверт.
"ЖДИ, МЫ ПРИДЕМ", - гласило послание, выполненное тем же, не блещущим оригинальностью способом. Правда, пунктуация на этот раз была соблюдена полностью: и запятая стояла на месте, и точка.
- Теперь ты понимаешь?
Теперь я понимал. Еще как понимал! Я догадывался, кто составлял эти письма, кто подбрасывал их в почтовый ящик, кто обещал прийти и выполнил свое обещание.
- Они следили за мной, - продолжала Нина. - Ночью я услышала, как они бродят по двору, возле дома. Несколько раз звонили на работу - возьму трубку, а там молчание или смех, злой, издевательский. После таких звонков домой идти боялась. Надо было, конечно, сообщить в милицию, но я испугалась, ведь они могли отомстить.
- Ты видела кого-нибудь из них в лицо?
- Нет. Просто ощущение, что за спиной все время кто-то стоит, дышит тебе в затылок.
Ощущение, хорошо мне известное.
- Вчера ты об этом хотела мне рассказать?
- Да.
- И побоялась, что я имею отношение к этим письмам?
Нина кивнула.
- Я подумала, что они выполнили угрозу... - Она не договорила, и я закончил вместо нее:
- И послали меня за деньгами?
Она закрыла лицо руками:
- Я не знаю, чего они хотят от меня, о каких деньгах пишут...
Только теперь я в полной мере осознал, какой ценой дался ей этот разговор. Три дня сомнений, колебаний, страха и неуверенности. Три дня рядом с человеком, в котором видела то друга, то заклятого врага. А разве раньше было легче? Одиночество, муж, ушедший в мир, где счастье определяется номером и серией лотерейного билета, его внезапная смерть, преследования, угрозы.
Хотелось сказать: "Потерпи, потерпи немного. Ты не одна. Сейчас десятки людей заняты тем, чтобы на твоем лице чаще появлялась улыбка, чтобы жизнь не казалась мрачной и опасной загадкой". Хотел, но не сказал это было бы равносильно признанию своей причастности к расследованию, которое ведется органами правосудия, а на такое признание я не имел права.
Вместе с тем перелом, который произошел в разговоре, давал мне кое-какие преимущества: я мог, не таясь, задавать вопросы и рассчитывать получить на них прямой и честный ответ.
- Ты сказала, что в последний год к нему зачастили друзья. Ты имела в виду Стаса?
- Да, он приходил чаще других.
- А ты не допускаешь, что письма - дело его рук?
- Не знаю, - сказала она.
- Ну хорошо, а остальные? Вадим, Стас, кто еще?
- Кроме Стаса, приходили еще двое. А Вадим, последний раз он приезжал, кажется, весной, в мае. С тех пор я его не видела.
- Какие они из себя?
- Кто?
- Ну эти двое?
- Один такой толстый, прыщавый и глаза крохотные, как пуговки.
- А другой?
- Другой худощавый. Одет всегда строго. Все время резинку жует.
- Витек?
- Имени я не знаю. Он часто приносил с собой спиртное. И всегда такие необычные бутылки с яркими этикетками. Они и сейчас в сарае стоят.
- А Тофик? Тофик Шахмамедов? Брюнет, среднего роста, прическа такая шаром, он бывал у вас?
- Приходил несколько раз. Я имя запомнила. Он, по-моему, на такси работает.
- Больше никто?
- Кажется, нет.
Итак: Стас, Витек, Герась и Тофик - "невидимки", друзья, которых мы искали.
Круг, кажется, установился.
- Нина, после пятнадцатого Сергей где-то скрывался почти двое суток. Как ты считаешь, он мог прятаться у кого-нибудь из своих приятелей?
- Конечно, мог. - Она подняла голову, улыбнулась устало: - Еще есть вопросы?
О вопросы! Я был напичкан ими, как задачник по математике. Но стрелки уже подбирались к трем, и пора было закругляться.
- А почему ты так уверена, что мы с Вадимом договорились встретиться?
- Как видишь, я тоже кое-что понимаю. Ты не мог пропустить возможности пообщаться с ним, верно? Ведь он знал Сергея как никто другой - они с детства дружили.
- А дача? С чего ты взяла, что он должен был позвать меня на дачу?
- Он любит похвастать своей аппаратурой, коллекцией пластинок. Он меломан.
- Между прочим, твой меломан вручил мне контрамарку на открытие фестиваля. На две персоны.
- Ты что, хочешь меня пригласить?
- А ты против?
- Я не против, Володя, - с каким-то особым выражением сказала она. Только боюсь загадывать на будущее, я каждую минуту жду, что что-нибудь случится и...
По Приморской, шурша шинами, проехала машина. Где-то в районе магазина "Канцтовары" она остановилась, и оба мы невольно замерли, вслушиваясь в наступившую тишину.
Машина отъехала. По асфальту застучали каблучки. Звук шагов постепенно стих, удаляясь.
Мне стало неловко, словно своим молчанием я лишний раз подтвердил, насколько реальна опасность, о которой только что говорила Нина. Глупо, конечно: молчи не молчи, а самые веские доказательства этой опасности находились сейчас у меня в руках.
Я вложил листок обратно в конверт и протянул пачку Нине.
- Оставь себе, - сказала она. - Мне они ни к чему, а тебе могут пригодиться.
Глава 5
1
Ночь я провел в сарае.
Это была кирпичная, примыкающая к дому постройка, сухая и теплая. Внутреннее ее убранство состояло из сваленной в углу пустой стеклотары, двух стульев, тумбочки и стола. Стену украшало старое, побитое оспой зеркало в тяжелой резной раме.
Пока я болел, Нина из жалости оставляла меня в доме, предоставив в мое распоряжение мягкие диванные пружины, но теперь, когда я выздоровел, она деликатно напомнила о поставленном с самого начала условии и переселила меня в сарай. Здесь было бы даже уютно, если б не тусклая, свисавшая с потолка лампочка и раскладушка, на которую и указала мне Нина, прежде чем пожелать спокойной ночи.
Погасив свет и забравшись в постель, я долго ворочался с боку на бок, а когда глаза наконец начали слипаться, заказал себе сон без сновидений.
Действительность превосходила самые смелые фантазии - добавлять к ней что-либо было лишним.
Разбудил меня солнечный луч, ненароком проникший сквозь узкую дверную щель.
Зажмурившись, я с минуту лежал неподвижно, витая где-то на грани между сном и реальностью. В памяти обрывками всплывали дождь и навес, беседка, залитая лунным светом, и точно камертон, отозвавшийся на верно взятую ноту, внутри возникло легкое, ни с чем не сравнимое чувство радости. Оно росло и ширилось, вытесняя последние остатки сна, и вскоре заполнило всего, с головы по самые пятки. Отбросив одеяло, я вскочил с раскладушки.
Было уже девять. На тумбочке, у изголовья, рядом с пачкой анонимных писем лежал ключ от входной двери, а под ним записка.
В помещении стоял полумрак. Лампу включать не хотелось. Я распахнул дверь и, как был, в одних трусах выбежал на яркий дневной свет.
На четвертушке вырванного из ученической тетрадки листа было написано:
"Позвони. Буду ждать. Н.".
Я перечитал записку несколько раз. Что-то в ней было не так. Я не сразу понял что. И только присмотревшись, обнаружил, что именно: буква Н стояла под чуть более острым углом, нежели остальные буквы в строке, а линия обрыва проходила слишком близко к тексту.
Курс криминалистики еще не окончательно выветрился у меня из головы: очевидно, это было не все, что написала Нина, а только часть - остальное она по каким-то соображениям уничтожила и уже после подставила Н, чтобы обозначить конец. Может, там было что-то важное? Ну конечно, было!
Я снова перечитал записку, осмотрел ее с обратной стороны и вернулся в сарай.
На столе лежала тетрадка. В ней не хватало как раз одной страницы.
Остальное было делом техники. В косых лучах лампы - для подобных операций искусственное освещение сподручней - я сравнительно легко прочел недостающие в записке строчки, они отпечатались на бумаге благодаря нажиму ручки и твердой поверхности стола.
"Какой длинный день впереди, - писала Нина. - И так не хочется уходить". Там было еще что-то, густо зачеркнутое, чего я, как ни старался, не разобрал.
Размахивая тетрадкой и насвистывая что-то из Оффенбаха, я взлетел по ступенькам, дернул дверную ручку, постучал в окно, потом сообразил, что в доме никого нет, и еще некоторое время бестолково крутился между сараем и домом в поисках ключа, зажатого в собственном кулаке...
Неизвестно, во что вылилось бы состояние, в котором пребывал, только не прошло и получаса, как судьба в лице самого Симакова позаботилась поумерить мои восторги.
Одетый (Нина высушила и выгладила мою рубашку и джинсы), сытый (на кухне меня ждал завтрак: яичница с поджаренным картофелем, сыр и крепчайший черный кофе, еще теплый), с сияющей физиономией, я вышел на Приморскую и бодро зашагал к ближайшему телефонному автомату, собираясь позвонить в библиотеку.
В полусотне метров от будки на меня, чуть не сбив с ног, налетел дюжий детина в плетенном из соломки сомбреро. Трудно сказать, по чьей вине произошло столкновение, но пострадал от толчка, несомненно, сомбрероносец: из его рук выпала сумка, а из нее, подпрыгивая по асфальту, покатились яблоки. Извинившись, я нагнулся, чтобы помочь, и он, тоже наклонившись, вдруг выпалил мне прямо в барабанную перепонку: "Срочно свяжись с первым".
Такой способ сообщения между мной и розыском в общем-то обговаривался, но прибегать к нему мы условились лишь в самых исключительных случаях.
В первый момент я растерялся, однако у меня хватило ума не подать вида. Мы собрали яблоки и мирно распрощались, после чего я слегка изменил курс.
На длинные телефонные собеседования с некоторых пор было наложено строгое табу: они могли вызвать раздражение у моих "друзей" из "Страуса", да и у Тофика, если он околачивался где-то поблизости. "Не к чему дразнить быка красным", - рассудил я и направился к будке, стоявшей в закутке позади пивного ларька, - там можно было говорить вволю, не опасаясь, что за тобой выстроится хвост из желающих опустить в автомат свою монетку.
- Тебе нельзя задерживаться у телефона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33