Наталья и Татьяна. Наталье жених Сергей пишет перед самой первой мировой войной глупые, вздорные письма. И заметьте - он живет за границей, в Дармштадте. Влюбленные ссорятся из-за пустяков, выясняют, кого приглашать на свадьбу. Жених уличает невесту в суетности: пляшет, дескать, под дудку родителей, чересчур заботится о мнении соседей, князя какого-то хочет заполучить на свадьбу. Одно слово, мещанка, купеческая дочь, только что слов этих прямо не пишет. Сам он не таков "продвинутый", как сказали бы в наши дни. На чужое мнение плюет, денежки будущего тестя его не сильно интересуют - может, потому что и сам не беден ("Моя мама меня всегда поддержит"). В самом деле влюблен, каждое слово в письмах дышит любовью. Обида, отчаянье, ревность, угрозы - это и есть самая настоящая любовь. Пылкий характер у этого молодого человека, фамилия которого пока неизвестна.
Но не Замков, это точно. Того, за кем была замужем Наталья Акимовна, величали Петром, и дочь ее зовется Галина Петровна Замкова. Замуж Галина выходила, но фамилию не меняла.
А что же Сергей? Брошен ради Замкова? Убит на войне? Если служил в русской армии, воевал с германцами, как, должно быть, жалел о прошлом, о мелочных обидах, глупых ссорах, которые причиняли боль ему самому и "родной, ненаглядной". Сидя в окопах, рисовал мысленно прошлое - такое прекрасное, невозвратное. И будущее - не менее прекрасное, если только пережить проклятую войну. Молился, верил. И думать не думал ни о каком Замкове, который займет в жизни Таши место, твердо предназначенное для него, для Сергея.
- Ты говорил, будто еще было письмо...
- Предполагал.
Лиза торжествующе выложила на стол маленькую коричневую картонку, сложенную пополам, так давно сложенную, что почти уж на две части по сгибу распалась.
- А вот и не письмо, а открытка. Я у Петьки со стола стянула.
- Лизелотта, что положено за хищение вещдоков? - сурово спросил Павел.
- Горячий поцелуй!
Павел немедленно попытался преступницу наказать, а та увернулась. Коньков и Станишевский следили завистливо, как положено старикам, за играми молодых, даже про открытку забыли. Наконец Лиза - ей предоставили эту честь - подобрала ее со стола, развернула тонкими пальчиками, чуть дыша: ветхая совсем, того и гляди рассыплется в прах, и прочитала:
"Ненаглядная, счастье мое. Не тревожься обо мне, все в руках Божиих, да не оставит он нас. Береги себя и дитя. Постарайся со временем отыскать маму - мое письмо к ней вернулось за ненахождением адресата. Думаю о вас бесконечно, живу воспоминаниями и надеждами. Люблю, люблю, люблю. Твой С."
Текст сохранился на удивление хорошо, только число стерлось, год же был виден отчетливо: 1916.
Собравшиеся на веранде примолкли. Сквозь темные стекла за цветастыми занавесками заглянула в дом чужая давняя и далекая беда, уставилась черными провалами глаз, оскалилась молодыми еще, крепкими зубами...
- Давайте теперь разбираться, - произнес, наконец, ко всему привычный Коньков. - Во-первых, по-моему, они поженились - Таша, то есть Наталья и Сергей этот. Дитя упоминается. Во-вторых - чью мамашу разыскивают? Думаю, Сережину. А почему именно ее? Купчиху-то искать не надо, она в Малаховке или где-то в Москве, словом - в России. Уехала, как мы знаем, в девятнадцатом. А вторая - мужнина мать, свекровь то есть Натальи Акимовны, до первой мировой проживала за границей. Он-то любушке своей писал то из Дармштадта, то из Лейпцига. Возможно, с матушкой жил, пока учился. Или она его сопровождала. И в войну, естественно, потерялась...
- А что это за дитя? - спросила Лиза. - Выходит, Наталья не только замуж успела, но и ребенка родила?
- Чтобы родить, замуж не обязательно, - рассудил Павел. - И вопрос родила ли? Может, дитя в проекте только было. Могло и вообще не родиться время такое... Не лучшее для воспроизведения рода.
Итак, возможно, возлюбленные поженились между 1914-м и 1916-м годом в роковые времена. Забылись мелкие распри, угроза гибели толкала людей на решительные поступки. Таша, к примеру, могла приехать в прифронтовую местность, или Сергей получил краткосрочный отпуск из района боевых действий. Теперь не узнаешь. А могли обвенчаться перед самой войной, где-нибудь в начале августа, в вальсе беспечно кружились вместе с гостями, будущее свое представляя раем...
- Что нам известно? - прозвучал трезвый голос Конькова. - Только то, что Наталья в семнадцатом году бедствует в России, ее возлюбленный - уже не жених, а законный муж - воюет неизвестно где и жив ли он к тому времени вопрос. Его мать - богатая дама, как мы можем судить по сохранившемуся письму, скорее всего обретается в одной из европейских стран. Возвращаться в Россию к тому времени было опасно, а для нее и бессмысленно: искать сына, если его затянуло в воронку войны, легче было оттуда, где все-таки сохранился хоть какой-то порядок.
А в восемнадцатом-девятнадцатом на горизонте появляется некий Замков Петр - при каких обстоятельствах? Помните, купчиха Плотицына, отбывшая поспешно за границу, разминулась с дочерьми - те уехали ранее. Их задержали на границе и вернули. Но в Малаховке объявилась сначала только одна из неудавшихся эмигранток - Татьяна. Ткнулась в свой дом - а там чужие, все занято. Выделили ей все же бывшую людскую - несказанная по тем временам милость, таких, как она власти не жаловали.
Через пару лет и вторая в отчий дом пожаловала - Наталья свет-Акимовна с мужем Петром Замковым и маленькой дочкой Анютой. Бывшую людскую перегородили пополам. У Татьяны к тому времени тоже муж появился - "красный командир" в прошлом, как и Замков. Только тот - недоучившийся студент, а этот, Кулькин - чистая шпана. И сын у них с Татьяной вскоре родился. К тому времени некоторые жильцы из дома выехали и сестры расселились каждая со своей семьей: по две комнатушки им досталось, которые некогда предназначались для прислуги.
Татьяну Акимовну лизина мать помнит хорошо, та жила в Малаховке постоянно и померла всего лет десять назад. Обыкновенная женщина. работала железнодорожной кассиршей. А Наталья Акимовна припоминается смутно. Совсем другая: красивая и грустная. Она в их школе пение вела, сама пела и на рояле играла. Хоровой кружок собрала. А потом с мужем и Анютой в Москву уехала. Фамилия ее была Замкова.
...Сергей, стало быть, в Малаховке и не появлялся, никто его и не видел, и понятия не имеет, кто он таков и был ли на свете. Сгинул - одно только письмо и осталось, единственное свидетельство, что жил, любил, страдал некий молодой человек. Впрочем, он мог и уцелеть в первую мировую оказаться где-нибудь во Франции или Швейцарии, отыскать мать... А ненаглядную свою Ташу, оставшуюся в России, отыскать не сумел...
Заменившего его возле Таши Замкова малаховские соседи запомнили: очкастый профессор, в последние годы своей жизни исключительно дачник - по слухам, в Москве у Замковых была квартира в престижном районе. Но вторая его дочь - Галина с мужем после смерти родителей поселились в старом доме и жили постоянно, донимая всех, до кого могли дотянуться, склоками, скандалами и судами.
Во всяком случае Галина и покойный ее муж жили постоянно в Малаховке.
Итак, с Наташей более или менее ясно. А теперь сестра ее Татьяна по фамилии Кулькина. Жила в Малаховке постоянно вдвоем с сыном. О муже разные сплетни и слухи: то ли зарезали, то ли в тюрьме сгнил. Достоверно, что этот Кулькин - "красный командир", как и профессор Замков, сильно от своего свояка отличался - пьяница и гроза соседей. Нажрется - и в топоры. А жена, стало быть, которая звалась Татьяной, в прошлом - милая девчушка по прозвищу Мормышка... Работала кассиршей на железнодорожной станции и, по слухам, сильно зашибала.
...О чем беседуют эти трое, где они собрали эти сплетни? Это все Коньков по соседям болтался. Притихший на своем диване Юрий Анатольевич Станишевский давно потерял нить разговора. Разыгрывают его, что ли? Кто такие Сергей, Наталья, Мормышка, "красные командиры"?
Итак, более или менее ясно с этими сестрицами-плотицами, купеческими дочерьми, разобрались. Старшая - подлинная Таша, кому письмо адресовано профессорша, учительница музыки, жила в Москве, должно быть, среди интеллигентных людей, хотя по дочери ее Галине Петровне этого не скажешь. Младшая - Мормышка - всю жизнь провела в Малаховке, превратилась в обычную тетку, несчастную и пьющую водку... И обе умерли, и мужья их, и дети - одна Галина Петровна жива...
- О чем это вы толкуете, господа? - подал голос с дивана забытый собеседниками Юрий Анатольевич, - Какое отношение все то, что вы сейчас обсуждаете, имеет к самому главному? К запрятанному в доме кладу? Ведь ради этого, собственно, мы и...
Трое повернулись к нему, сразу будто онемев.
- Кла-ад? - протянула Лиза, - Ах, клад...
- Ну да, клад, - отозвался Павел, - А его, знаете ли, скорее всего и не существовало. Никакого клада, Юрий Анатольич.
- Так чем же вы тут занимаетесь? - вознегодовал хозяин, - Голову морочите себе и мне.
- Мы убийство расследуем, - примиряюще сказал Коньков, - Чисто профессиональный интерес. Видите ли, каждому преступлению присуща какая-то мотивация, хотя, конечно, случаются и немотивированные преступления. Вот мы и хотим найти мотив данного убийства... Байка о спрятанных ценностях всего лишь повод. Надо же было господину Калкину как-то объяснить свой приезд...
- Заодно и Григорию, его спутнику, нужен был какой-то повод. Но что их сюда на самом деле привело? Неужели надежда вернуть собственность купца Плотицына? Сомнительно.
- Именно, что сомнительно, - подтвердил мысли хозяина Коньков, Настолько вилами по воде писано, что никого и убивать-то не стоило. Сокровища, спрятанные в доме, где хозяева менялись чуть ли не каждый год... Не о чем говорить!
Юрий Анатольевич совсем разобиделся, махнул рукой:
- А ну вас! Все темните, путаете, придумываете. Я, с вашего разрешения, спать пошел...
- Спокойной ночи! - донеслось ему вслед. Совсем уж неуважительно ведут себя гости, а деваться некуда.
Через пару дней, представьте, появился аргумент в пользу существования пресловутого клада. Марья Фоминична чистила утром Варварин угол - окрепшая и подросшая ворона на законных основаниях улетала и возвращалась, когда хотела, в ворохе мусора и объедков что-то блеснуло, оказалось, серебряная чайная ложечка с замысловатым вензелем на черенке. Юрий Анатольевич не без труда разобрал: "К" и "П". Клавдия, стало быть, Плотицына. Марья Фоминична побожилась, что такой ложки сроду у нее не было. Предъявили находку, отмыв и почистив, соседке Галине Петровне - Лиза специально к ней сбегала. Та удивилась, подтвердила, что у ее бабушки, кажется, было в незапамятные времена столовое серебро с вензелями - к свадьбе будто бы заказывали, но сама она отродясь этого серебра не видела. И в награду за чистосердечное признание получила от Лизы эту самую ложечку. Наследница все же...
Стало быть, есть где-то в доме или рядом с ним захоронка, от всех пряталась, а вороне открылась. Будто нарочно, чтобы запутать наших сыщиков. Юрий Анатольевич хотя и торжествовал - прав оказался насчет клада, - все же не мог взять в толк, зачем им понадобилось копаться в прошлом давно умерших людей, разматывать клубок родственных связей, на кофейной гуще гадать, кто на ком был женат в начале прошлого века. И какое отношение все это имеет к печальному происшествию на соседском участке? Но никто не торопился его просветить - просто не до него было...
- Почему вы скрыли, что убитый приходился вам родственником? домогался Коньков. Соседка только голову в плечи втягивала. - Вы что, ему не доверяли?
- Не доверяла, - пролепетала та, - А как ему доверять?
- Знаете что, Галина Петровна? Предлагаю бартер. Вы мне все выкладываете начистоту, а я беру на себя переговоры в местной милиции...
- А вы правда с Петровки тридцать восемь? - робко спросила соседка, И удостоверение можете показать?
Удостоверение ей покажи, еще чего! Где его взять?
- А у мистера Калкина вы документы спрашивали? Он, между прочим, иностранец или за такового себя выдавал. Что же получается? Приходит к вам гражданин иностранной державы, а вы...
- Не доверяла, - повторила упрямая тетка, - С какой стати ему доверять? С неба свалился, фамилия совершенно другая. Тетя Таня была замужем за Кулькиным, и двоюродный мой брат Саша был Кулькин. Его именем даже улица называется. А этот - Калкин, извольте радоваться. Таких и фамилий-то не бывает.
- По-английски пишешь Кулькин, а получается Калкин.
- А мне-то что? Мало ли как по-английски. Он русский паспорт показывал, там "Калкин" написано.
Видимо, в Америке этот Ким Кулькин все же побывал. Там его сначала в Калкина превратили, а здесь по чьему-то недосмотру новый документ выписали на английский лад. А может, он и сам так пожелал, хотел что-то в своем прошлом замаскировать, спрятать. Кто его знает? Темная лошадка... Где, интересно, Григорий его на самом деле повстречал?
"Эка меня заносит, - спохватился Коньков, - Не те, братец, времена." И без того запуганная тетка совсем съежилась.
...Час назад, когда неожиданный гость постучался к ней и с порога признался на голубом глазу, что никакой он не страховой агент, а сотрудник МУРа (страхагент, мол, "для конспирации") и выслеживает особо опасного преступника, она сначала только ахнула - но сразу нашлась:
- Но ведь он умер! Отсюда прямо в морг повезли. Чего его искать?
- Нет уверенности, - сурово сказал Коньков, - То есть, насчет морга это точно, а вот был ли покойник тем, кого ищет весь МУР, надо еще установить. Обстоятельства его смерти вызывают сомнения - возможно, он погиб от руки сообщника...
- Какого еще сообщника? - замахала руками тетка, - Того черного, что с ним ходит, тут не было, на машине уехал. Я как раз на базар уходила, он мимо калитки просвистал.
- А родственничка, выходит, и не заметили...
- Как я могла его заметить, если он от меня прятался? Я со двора, а он через забор. Окно открыл - и в дом. Раму только чуть поддеть, она и нараспашку. Тут вообще все гнилое... И оставьте вы меня в покое, что вы тут все ходите!
Ишь, заголосила, в истерику впала.
С минуту Коньков только наблюдал - надо же, на такой успех он и не рассчитывал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10