Никольская Элла
Требуется наследник
Никольская Элла
Требуется наследник
От автора
Эх, как просто жилось в давние советские времена. Помер человек квартира возвращается благодетелю, который ее в свое время, можно сказать, презентовал задаром. То есть государству. Если, конечно, на данной жилплощади никто больше не прописан. Но такое случалось нечасто, не допускали мы подобной оплошности. Старуха с косой еще на своем балконе в кресле-качалке отдыхает, время коротает, еще никаких указаний свыше ей не поступило, а уж ближайшие родственники пожилого ответственного квартирного съемщика засуетились: обмен, обман, фиктивный брак, что угодно, только чтобы квартира не пропала, не отошла в жадные казенные руки.
А другого имущества, считай, и не было у населения. Одежда там, машина, мебель, украшения золотые с камушками и без - все это по родным разойдется, за такое имущество и душа не заболит у того, кто собрался отбыть в мир иной.
Бедно жили - и забот было поменьше. Но если попадались на глаза где-то в самом незаметном углу газетного листа самым мелким шрифтом набранные объявления "Инюрколлегия разыскивает...", то вчитывались в скупые невразумительные строчки, вздыхали, на себя примеряли: а вдруг?
-Хорошо иметь домик в деревне, - задумчиво произнесла за завтраком Лиза, великая любительница цитировать что угодно, от телерекламы до классики. Недавно пьесы Софокла ей попались - все в доме и Софокла наслушались.
Поскольку она как раз наливала в кофе молоко из пакета с изображением веселой моложавой старушки, Павел нимало не обеспокоился и пропустил слова подруги мимо ушей. Через минуту выяснилось: зря! Цитата была очень даже к месту.
Дело в том, что у его без пяти минут тещи Марьи Фоминичны имеется в подмосковной Малаховке домик - не домик, а так себе развалюшка. Покосилась вся, и удобства во дворе. К тому же позапрошлой зимой газовая печка - так называемая АГВ окончательно вышла из строя, честно выработав все свои возможные и невозможные ресурсы (ставили ее лет двадцать пять назад, когда газ проводили, тогда же зачем-то и нормальную, кирпичную печь порушили). На новую АГВ у Марьи Фоминичны средств не нашлось: откуда, с каких заработков? Медсестра в местной поликлинике - сами знаете, какие доходы. Слава Богу, приработок есть: ходит по больным, уколы делает, благодарные пациенты что-нибудь да сунут в карман - тем и жива. Но на печку новую так не соберешь. Остаться же в Малаховке зимой без отопления - это практически на улице оказаться, перейти в сословие бомжей.
К тому же Лиза - единственная дочка, единственная надежда - в тот момент помочь никак не могла, самой бы кто помог. Слегла с воспалением легких, да так надолго, что работу потеряла. Еще и с приятелем своим - с Павлом то есть - разошлась. Так всегда - все беды разом. Денег нет, жить негде...
Но Господь их не оставил своей милостью. Соседу, одинокому пожилому мужчине, не только уколы понадобились, но и всевозможная помощь: готовить, стирать, убирать, продукты приносить. И пригласил он терпящих бедствие переселиться к нему на время. Там всего-то две комнаты небольшие с кухней и верандой, но зато все городские удобства: туалет в доме, телефон и даже вода горячая. Покойная жена этого господина для себя все оборудовала, предусмотрела, не пожалев трудов и денег. Собиралась насовсем из Москвы в Малаховку перебраться, только человек предполагает, а Бог располагает...
Словом, вдовец Юрий Анатольевич Станишевский проживал теперь круглогодично за городом, а компанию ему составляла старая кошка Топси, тоже нуждающаяся в тепле и заботе. Московская же квартира в центре сдана была за приличные деньги, и на жизнь обоим хватало, если экономить. А теперь вот и Марья Фоминична, заперев старый дом, перебралась со своими небогатыми пожитками на соседнюю улицу, от собственного владения отделял ее только рассохшийся забор, но попасть туда можно было с соседней улицы, в обход. Впрочем, ходить и не приходилось, незачем. Лиза выздоровела, встала на ноги и работа ей нашлась в туристическом агентстве. С Павлом они помирились, снова решили вместе жить, в его московской квартире. Так что быт наладился и не было пока никакой надобности приводить в порядок старое жилище, которое в отсутствие хозяйки вовсе пришло в запустение. И сад как-то сразу одичал. Марья Фоминична, большая искусница по части цветов и овощей, теперь разводила их за смежным забором.
Только верно говорят: свято место пусто не бывает. Начали люди интересоваться заброшенной хибарой и восемью сотками подорожавшей за последние годы малаховской земли. Первая заволновалась соседка Юрия Анатольевича, занимавшая вторую половину дома. Больше, чем соседка, прямо-таки сиамский близнец: их владения срослись общей стеной, отопительной системой, водопроводом. В свое время покойная Тамара Геннадьевна что-то с этой соседкой делила через суд - соответственно отношения не сложились. Вдовец - другое дело, с ним можно и поладить.
В один прекрасный вечер явилась соседушка с запоздалым сочувствием по поводу утраты жены - энергичная была дама, царствие ей небесное. Но уж раз так получилось - вот Марья Фоминична вам теперь помогает, она добрая женщина, тут ее все знают, а домик ее теперь пустует - не совершить ли нам обмен? Я к ней, тогда вам достаются мои две комнаты с кухонькой и верандой. То есть зеркальное, можно сказать, отражение вашего владенья... Тут посетительница, эдакая с виду интеллигентная святоша, обвела завистливым взором "владенье" и призналась:
- Конечно, у меня скромно, давно ремонта не было. Но, во-первых, стоит только руки приложить, как это сделала ваша покойная супруга... А во-вторых, у Марьи Фоминичны тоже не Бог весть какие хоромы, печка газовая из строя вышла, рамы перекосились, крыша наверняка где-нибудь да течет...
Выгода такого обмена была столь же очевидна, сколь и обоюдна: Станишевскому с Марьей Фоминичной, раз уж они все равно вместе живут, чем ютиться в двух комнатенках, лучше иметь дополнительную площадь, да еще без всяких там соседей. А Галина Петровна получит отдельный дом - и ей тоже хорошо. Земельные же наделы одинаковы - по восемь соток каждый, никто ничего не теряет.
Тут непременно придется объяснить, о каком доме идет речь.
Построил его некогда в Малаховке один богатый купец - известный меценат. После революции дом, как и у всех зловредных богатеев, справедливо отобрали в пользу добрых, но почему-то бедных. Хозяин сгинул Бог весть где, про семейство его отдельно будет рассказано. Дому же выпали тяжкие испытания. Вселяли сюда в разные времена то одних бедолаг, то других, по нескольку семей сразу. Жильцы пропадали в драках и междоусобицах, дом ветшал, лишенный хозяйской заботы. И последние обитатели поразбежались незавидное состояние бывших купеческих хором было им только на руку: чем хуже, тем лучше, больше надежды на новую квартиру. Еще и сами норовили небольшой потоп устроить или даже легкий пожар.
Самой стойкой оказалась именно Галина Петровна. Всех ухитрилась сжить, главным аргументом в свою пользу считала, что выросла в тех двух комнатах и на той веранде, даже и родилась тут, поскольку является прямым потомком богатея купца и даже как бы наследницей давным-давно отобранного у него и национализированного имущества. Как ни странно, судей это впечатляло. Раньше подобное родство усиленно замалчивалось, но в наши дни прослыть чьим-нибудь потомком приятно и полезно. Так что правнучка купца и ее муж, ныне покойный, величали себя (имея в виду меценатство предка) "о-очень интеллигентными людьми" и как-то постепенно вошли в роль, считали уже весь полу- развалившийся дом и сад своим родовым поместьем и спуску не давали тем, кто имел несчастье получить от местных властей хотя бы временный ордер на бывшую людскую или буфетную.
Пользовались супруги в своем квартале репутацией склочников, что их вовсе и не огорчало. В последнее время муж хворал, лечился по разным больницам и в конце концов приказал супруге долго жить. Та, хоть и горевала, но интереса к жизни, судя по всему, не потеряла. Затеяла, к примеру, вышеупомянутый обмен жилплощади, а обмен, как известно, дело хлопотное.
Пока велись переговоры, Павел в них не вникал, предоставив все Лизе: в конце концов, малаховская недвижимость к нему никакого отношения не имеет. Но внезапно появилось еще одно действующее лицо, и Паша Пальников вынужден был проявить интерес, ну хотя бы профессиональный, поскольку мечтал о карьере частного детектива, а пока работал следователем в одном из отделений милиции города Москвы.
А если уже точно, то интерес не только профессиональный, но и личный. Объявившийся в Малаховке, где его никто не ждал, некий Григорий Семенович Волох был не кто иной, как прежний друг-приятель Лизы. Она частенько его поминала, и всегда только добром. Ну да, поматросил с год и бросил, но не обижал никогда. Квартиру снял, заботился, учебу на курсах оплачивал. Благодаря ему теперь вот первая малаховская красавица и компьютер знает, и испанский язык прилично, а также и второй - английский, Гриша ее к своему бизнесу приспособить норовил, а бизнес у него тогда был такой: торговал в России аргентинской бараниной. И Лиза, девушка толковая, рассчитывала пожить и поработать в далекой знойной Аргентине. Но не получилось: Гриша был женат и о разводе, хоть и жил с женой в сепарации, не помышлял. С детьми, говорил, не разводятся - а было их к тому времени трое. Во время нечастых своих визитов к детям еще одного невзначай соорудил - и вернулся в семью. Лиза, объяснявшая Гришино чадолюбие его кавказскими корнями - был он грузинский еврей - не сразу, но смирилась, похоронила в сердце мечту о Буэнос-Айресе и стала жить дальше, что ж ей теперь, стреляться? С ее-то редкостной красотой очередного друга ждать долго не пришлось, им и стал Паша Пальников... И хоть наслышан был сверх всякой меры о Гришиных доблестях - Лиза свою красоту считала как бы мандатом на право говорить, что угодно, где угодно и кому угодно, встречаться с предшественником Паше, слава Богу, прежде не доводилось, но теперь вот Елизавета сочла необходимым их познакомить.
Гриша, к тайному неудовольствию Павла, оказался рослым, мужественным и даже довольно красивым мужчиной, хотя, по мнению того же Павла, все у него было уж как-то слишком. Ботинки не меньше сорок шестого размера, кулаки пудовые, будто он сам мясные туши разделывает, а он их наверняка и в глаза никогда не видывал. Лицо большое, с крупными чертами, черные глазища навыкате. Павла так и подмывало спросить у Лизы, как там у ее бывшего друга в штанах дело обстоит, но, зная острый ее язык, любопытствовать не стал: к чему на грубость нарываться?
Тем более, что Гриша, похоже, никаких видов на Лизелотту не имел, а Павлу высказывал самое дружеское расположение.
Привел же этого аргентинского жителя в Малаховку, по его словам, совершенно другой интерес. Угораздило его где-то за границей познакомиться с одним любопытным человечком. Подошел будто бы на русскую речь из-за соседнего столика в уличном кафе, представился эмигрантом первой волны, вернее - потомком эмигрантов, волна-то уже давно в песок ушла, вымерла благополучно. Забавный такой субъект. Родился будто бы в Нью-Йорке, слинял в Аргентину. При слове "Россия" во фрунт встает, но приехать сюда до сих пор не решался. Меня, мол, прямо на вокзале расстреляют, как деда моего. Или прадеда, что ли... А кому он тут нужен? Ничего не понимает, больной человек... По-русски, кстати, говорит прилично, дай нам Бог всем так говорить...
Павел и Лиза терпеливо слушали, ждали, когда рассказчик перейдет к сути.
- Так вот, он себя считает родственником одного богатого купца, который много чего в Москве понастроил: больницу там, богадельню... И была у него подмосковная дача в Ма-ла-хов-ке, так этот купеческий якобы внук выговаривает. Не дача будто бы, а целое поместье: дом с двумя флигелями, сад, конюшня. У него и план имеется, с собой носит в нагрудном кармане. Бумага ветхая, но, видно, плотная была, раз до сих пор не истлела. Он, Гриша, предложил ксерокопию снять, но тот аж руками замахал: ни за что!
- Клад, что ли, там отмечен? - забежала вперед сообразительная Лиза.
- Вот именно! - солидно подтвердил Григорий, - И этот тип считает себя единственным законным наследником. Будто бы его бабка, то ли прабабка, покидая Ма-ла-хов-ку, спрятала все ценное, что уместилось, в дорожный несессер. Убегали-то налегке, рассчитывали в скором времени вернуться. Кончится же советская власть, будь она неладна!
- Это я уже где-то читала, - снова невежливо прервала гостя языкастая Лиза, - Сокровище мадам Петуховой. В стул бриллианты зашили или еще куда? Дом-то хоть на какой улице стоял?
- Как раз этого он не знает. Не помнит, верней - бабка сказывала, да он позабыл.
- "Где эта улица, где этот дом?" - пропела Лиза, потянулась лениво, Пусть он не вздумает из Буэнос-Айреса сюда ехать, а то зря прокатится. Не ближний свет!
- А он уже в пути, - невозмутимо заявил Гриша, - Я обещал ему полную безопасность, визу помог достать, а билет он на свои купил. Да вы не бойтесь, ребята, я его в гостиницу определю. У вас тут тесно, понимаю. Ему интересно только с местными аборигенами потолковать. Лизанька, пардон, не хотел тебя обидеть...
Тут очень кстати пришла из кухни Марья Фоминична, предложила чаю.
- Мам, ты у нас главный абориген, - сказала задетая за живое Лиза, Григорий вот всякие байки про Малаховку рассказывает. Ты, случайно, не помнишь, как наша улица раньше называлась?
- Да по-разному. Сразу после революции - Проспект Гая и Тиберия Гракхов.
- Ка-а-ак? - удивились все присутствовавшие.
- Как слышали. Это мне отец рассказывал. А потом поскромнее: Социалистическая. А теперь вот - имени Александра Кулькина. Он, бедолага, до войны на этой улице проживал с мамашей своей.
- Знаю-знаю, - затараторила Лиза, - Он чей-то там подвиг повторил, у нас в школе портрет висел и почетный караул по праздникам. Потом отменили. Нет, ну почему Гая и Тиберия? Улица узкая, две машины с трудом разъезжаются.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10