– Только очень осторожно, – попросил он и добавил, обернувшись к москвичам: – Они очень хрупкие, поэтому пожалуйста, не трогайте их, а?
– Нормальные они у тебя, – сказал Паша, по-хозяйски развязывая тесьму на папке – Хранились в хороших условиях. На антресолях у тебя лучше, чем в любом хранилище. – и покосился на Сашку.
Тот никак не отреагировал на слово "антресоли".
– Ну, мы, наверное, спать пойдем? – неуверенно предложил Найси, которому уже надоела эта история с чужими письмами. Его гораздо больше волновало тело Дейрдре, в которое ему так не терпелось проникнуть.
– А, вы уже? – спросил Сашка. – ну да, понятно, ночь в поезде, день гуляли. Вам, наверное, надо в душ? Давайте я вам покажу, там у меня кран плохо работает, есть одна хитрость…
Найси вцепился в руку Дейрдре, которая не горела желанием идти ни в душ, ни в кровать, ни куда бы то ни было, но стеснялась об этом сказать.
Все трое гуськом прошли мимо комнаты, из-за двери которой доносился храп с присвистом (там, видимо, спал Сашкин отец).
– Вот смотрите, что тут с краном, – начал объяснять Сашка, – Тут надо придерживать.. Да, и газовая колонка у нас. Значит, сначала включаете воду, и ни в коем случае ее не трогайте – пойдет кипяток, потом она чуть остынет, тепло нужно регулировать вот так.
Он открыл кран и из него побежала жиденькая струйка. Ванная была старая и местами то ли ржавая, то ли грязная. Дейрдре скривилась, уж очень ей не хотелось туда лезть.
– Ну, в общем поняли, да? – спросил Сашка и хотел добавить что-то еще как друг напрягся. Сзади него в отцовской комнате хлопнула дверь и кто-то быстро-быстро протопал по коридору
– Это что? – удивился Сашка, – пойду посмотрю.
– Отец твой, наверное, проснулся, – сказал Найси. Он закрыл дверь в ванную, и прижал к себе Машу, начал целовать и ласково, вкрадчиво шепнул: "Хочешь вместе под душ?"
– Пашка! Сука! Сволочь, вернись!!! – донеслось из коридора
– Там что-то случилось! – вскрикнула Маша, и выскользнув из объятий Найси, отперла дверь ванной.
В прихожей было пусто, входная дверь распахнута настежь, а откуда-то снизу, с лестницы, доносились Сашкины вопли, ругательные и маловразумительные.
– Оставь их, сами разберутся, – Найси попытался увести подругу от двери, она нехотя согласилась. Действительно, чего встревать в чужие ругачки?
В ванной было не очень удобно, но изголодавшемуся по любви и нежности Найси было наплевать. Сначала они ласкали и намыливали друг друга под тонкой горячей струйкой, еле сочившейся из душа; потом Найси расстелил прямо на каменном полу свой походный свитер, и Дейрдре, закусив губу, стала на четвереньки. Найси не видел ни паутины под потолком, ни ржавчины, ни облупленной эмали по краям ванны, а Дейрдре все это видела и тихо сердилась. Найси упивался ею. Для него существовала только она, ее округлости, изгиб ее спины, ее лоно. А Дейрдре молча наблюдала путешествие рыжего таракана по клеенчатой душевой занавеске. И ждала, пока Найси наконец-то кончит.
… Сашку они нашли на кухне. Он сидел за столом рядом с отцом и, видимо, по десятому разу, теряя терпение, спрашивал у него что-то. Отец еле-еле удерживался на табурете, то роняя голову, то снова подпирая ее непослушной рукой.
– Ты скажи мне, папа, что он взял с полки? Что он взял? – произносил Сашка чуть ли не по складам.
– Не зззнаю, сыночек дорррргой! – по пьяному растягивая слова, отвечал отец, – Не зззнаю, милы-ы-ый! Он к полке подошел… Через меня перегнулся… А что взял? А что взял? Взял он что?
– Папа! – рявкнул Саша, – Я и спрашиваю, что он взял?
– Че такое? – спросил Найси, – Пашка что-то там натворил?
– Да пока я с вами в ванной был, он зашел к отцу в комнату и что-то упер, зараза! Я только сейчас понял, сколько он у меня всего натырил! Архив разбирал, сволочь! Не разбирал, а растаскивал… Я думал, у меня бардак, поэтому кое-что теряется. Но что он взял у отца?
– А что там было? – робко поинтересовалась Дейрдре, – Что стояло на полке и чего не хватает? Сашка, кажется поразился такой мысли и снова принялся допрашивать прикорнувшего было отца не менее пристрастно:
– А что у тебя там было на этой полке? Ты хоть помнишь, что за книги там стояли?!
– А? Книги?
– Да, книги, книги!!!
– А, да, книги стояли, были там книги…
– А какие? Ты понимаешь? Ка-ки-е? Заглавия помнишь?
Старик с трудом разлепил слезящиеся глаза, посмотрел на сына так, как будто видел его в первый раз и не без труда, но вполне внятно выговорил:
– Всемирной литературы… три тома… Фрезер, Золотая этта… Золотая ветвь…
– Ну? Ну? А из старых книг что-то было?!
– Дореволюци… онных? А, было, было…
– Ну что было-то, говори…
– Латинская синонимика… Этта… Да… Латинская синонимика Шмальфельда… тысяча восемьсот девяностый год… Стихи… Тараса Шевченко… Тысяча…
– Это Пашке не нужно… А еще?
– Библия… Дедушки моего Библия… Старая… Старинная.
– А ну все в комнату, Библию искать! – взревел Сашка.
Он помог отцу подняться и повел его, шатающегося, в комнату. Найси пошел за ними, хотя и без особого желания. Ему хотелось спать. Дейрдре молча поплелась за ним следом.
В комнате отца было неприбрано. На старинной мебели лежала скомканная одежда, на потускневшем пианино стоял поднос с хлебом и печеньем, а около подноса – початая бутылка водки. Сашка, едва войдя, открыл окно, но специфический алкоголический запах не мог выветриться за одну секунду. Над продавленным диваном, на котором, видимо и спал Сашкин отец, висела полка с книгами, а над ней – на стене – две иконы, темные, в почерневших окладах.
– Откуда он ее вынул? – спросил Сашка. Отец ткнул пальцем вправо. Сашка бессмысленно перебрал книги на полке, как будто надеялся найти какую-то улику. Отец рухнул на кровать, пробормотал что-то типа "извините, мне отдохнуть надо" и снова заснул.
– Алкоголик хренов, – беззлобно буркнул Сашка. – Ясно. Значит, французская Библия середины 19 века. Пошли на кухню, а то он сейчас храпеть начнет.
Они вышли из комнаты, Сашка, перед тем, как закрыть за собой дверь, включил ночник, выключил верхний свет, закрыл форточку.
– Значит так, – сказал он, – Он зашел в комнату, отец спит, он увидел старинные книги, стал рыться. Старинных было две – "Латинская синонимика" Шмальфельда. Она на русском – сразу ясно, что не то. Кстати, а где синонимика? Ладно, потом… А тут старинная, и на ней слово Bible написано. Он схватил – и бежать. Я в подъезде его чуть не догнал, но поскользнулся на дерьме каком-то… На улицу выбежал – он там вовсю разогнался. Я за ним. Не догнал. Понял, что бесполезно.. ну не умею я бегать быстро. – казалось, что он сам перед собой оправдывается. – Нет, но зачем ему прадедушкина Библия? Не такая уж там ценность на рынке. Вот для меня – ценность, семейная реликвия. Нет, ну зачем он так? – вид у него был как у обиженного ребенка, у которого отняли конфетку, которую он только-только собирался положить в рот.
– А может быть, он думал, что это та самая? – спросила Дейрдре
– Что – та самая?
– Та самая, про которую написал ле Пеллетье?
Сашка встрепенулся.
– Может быть… Но… Эта же на французском, отпечатана в типографии в 19 веке… Хотя, наверное, он ее схватил, не поглядев. Жалко книгу. Память была… – Сашка прикусил нижнюю губу.
Дейрдре показалось, что он вот-вот заплачет, и она даже слегка разочаровалась, когда выражение Сашкиного лица в очередной раз поменялось, и он выпалил:
– Я все понял. Он просто клептоман. Ворует что ни попадя, а потом возвращает. Письмо-то он вернул. И это вернет, когда поймет, что это не то, что нужно. Но поговорить с ним надо будет серьезно. Завтра позвоню ему. А еще лучше будет найти телефон этого Андреаса из-за которого весь сыр-бор. Ладно, давайте что ли чаю-кофию?
Они пили чай в полном молчании. Москвичей клонило ко сну, Сашка напряженно о чем-то думал. Эта история с Библией, с каким-то там Андреасом и Пашкиными гадостями не давала ему покоя. После чаепития он отвел гостей в дальнюю комнату, где стояли картонные коробки с книгами, папки с отцовскими гравюрами и акварелями, и куча всякого другого хлама.
– Здесь обычно гости ночуют.
Сашка достал из шкафа свежее постельное белье и отдал его Маше.
– Ладно, отдыхайте, я пойду посуду мыть, что-то ее там накопилось.
– Тебе помочь? – спросила Дейрдре.
– Да ну… вы устали, отдыхайте.
Он вышел из комнаты. Дейрдре сразу стало перед ним неловко.
– 17-
Кровать, на которой предстояло ночевать Найси с Дейрдре оказалась просторной, мягкой и ужасно скрипучей. Найси решил снова заняться любовью. Дейрдре этого не хотелось, но как сказать об этом, не обидев любимого, она не знала. Поэтому она делал вид, что ей хорошо, даже томно повздыхала и слегка постонала для приличия. Найси, разумеется, принял ее лицедейство за чистую монету и был в щенячьем восторге от того, что все мечты его, кажется, исполнились.
Когда он заснул, Дейдре встала, оделась, и тихонько, по стеночке, вышла в коридор. Кривой коридор с двумя поворотами как-то странно освещался с одной стороны, светом из прихожей, где, похоже, никогда не гасили лампу. И с другой стороны – светом с кухни. В средине, где была дверь в комнату Сашкиного отца, было абсолютно темно. Идти было не то, чтобы страшновато, но неприятно. Что за жизнь у этого Сашки? Интеллигентная семья, а отец – пьяница. На кухне Сашки уже не было. Посуду всю он, видимо, перемыл, и ушел к себе. Дверь в его комнату была как раз напротив кухонной, и Дейрдре подумала, не постучать ли… А потом раздумала: неудобно…
Дверь открылась сама, видимо Сашка услышал ее шаги.
– А это ты, Маш? – спросил он, – а я думал, Димка…
– Димка спит…
– А ты чего?
– А я вообще не могу спать на новом месте.
– Понятно, бывает. А я вот сижу, разбираю письма Луи-Огюста.
– А кто это? Это которому Пеллетье написал?
– Ну да. Если хочешь, заходи, покажу тебе архив.
Дейдре, слегка волнуясь, прошла в ту самую комнату, где они сидели утром. Ей было как-то неловко перед Димкой за то, что она убежала от него ночью к другому мужику, но что делать, если на самом деле не спится ей на новом месте? Как накатит тоска, да такая, что хочется "мама!" кричать, так и тянет домой. Не поспишь тут.
На столе уже ничего не осталось от порядка, наведенного Пашей.
– Вот смотри, – начал Сашка, показывая на какие-то бумажки, исписанные чернилами, которые выцвели от времени и кое-где едва различались. – Это письма к Луи-Огюсту. На самом деле его звали не просто Луи-Огюст, а Луи-Огюст-Мари Денье. Родился в 1702, умер в 1754. Из мелких дворян. Как и все мои предки, благородный, но не богатый. – Он вздохнул. Видимо, считал и себя если не благородным, то, во всяком случае, не богатым. – Луи-Огюст очень много переписывался. Хотя, наверное, нет. Тогда все очень любили письма писать. Я даже не представляю, сколько у них было свободного времени. Прикинь, какие длинные письма!
Дейрдре видела, как у Сашки Денье разгораются глаза, когда он говорит о своих выцветших бумажках. Она уже видела вот таких одержимых людей и ей всегда казалось, что именно они и живут настоящей жизнью, наполненной настоящим смыслом. Димка-Найси тоже раньше казался ей таким…
Сашка бережно, если не сказать любовно, взял одно из писем, написанное мелким-мелким почерком на больших страницах, едва сохранивших следы сгибов. – Вот смотри: три, четыре, пять… Шесть страниц исписал! С обеих сторон! А теперь представь, что это не на компе набирать и даже не ручкой писать. Это надо макнуть перо, написать, опять макнуть, потом, когда страничка окочена – песком посыпать… А почерк! Ты посмотри, как эти буквы выводили. Видно тебе? Дейрдре была вынуждена придвинуться к Сашке поближе. – А теперь мне надо найти еще какие-нибудь письма от того священника. Я выяснил, еще давно, что у Луи-Огюста был какой-то то ли старший друг, то ли духовный наставник, Луи ле Пеллетье. Бретонец. Достаточно известный для своего времени дядька. Но меня это как-то не интересовало. Мне вообще интересно то, что было позже, перед Революцией и во время Революции… Я не очень тебе надоел?
– Нет, что ты! Ты так интересно рассказываешь
Сашка был явно польщен, он расплылся в улыбке и продолжал.
– Вообще-то все эти письма обычно очень нудные. Ты читала "Новую Элоизу"?
– Не-а…
– И не читай никогда!
– А что это такое?
– Эпистолярный роман. Руссо написал. Тягомотина редкостная.
– А про что?
– Про любовь. Но так нудно, что почитаешь – и любить никого не захочешь.
Дейрдре вежливо хихикнула и снова подумала "Интересно, а у Сашки девушка есть?"
– Ну так вот, там весь этот роман в письмах. Пишут друг другу влюбленные и размусоливают каждую подробность. И рассуждения длиннющие по поводу и без… От бессонницы, наверное, помогает, – он улыбнулся и посмотрел на Машу.
Она тоже улыбнулась. В карих Сашиных глазах снова забегали чертики, и Дейрдре захотелось задрожать в его объятиях.
– В общем, достаточно просто полистать этот роман, чтобы понять, как люди тогда писали и читали письма. Перечитывали их как книги, по несколько раз, потом складывали куда-нибудь, чтобы через некоторое время достать и еще раз почитать. Газеты тогда уже были, но их было мало и выпускали их только в больших городах. Ни телека, ни радио, ни интернета. Новости узнавали из писем. Представляешь как они ценили эти письма? Это не СМС получить и стереть. И то, что Пеллетье мог вставить в письмо какую-нибудь выдуманную историю, просто, чтобы читать было интереснее, я вполне могу допустить. Может, у него ничего хорошего в тот момент не происходило, а как оставить человека без длинного письма, которого он так ждет?
– То есть ты все-таки считаешь, что никакой бретонской Библии не было?
– Сейчас я не знаю. Начинаю сомневаться. С одной стороны, если судить по этим двум письмам, уж очень на сказку смахивает: старый замок, черт с рогами и копытами… Получается, что этот Луёвый родственник продал черту душу – просто кич какой-то. Обычный кич 18 века.
– А если нет? Ведь сама рукопись, оказывается, была.
– Ну это еще надо выяснить. Ладно, смотри, что мы будем делать. Для начала выясним что от кого прислано.
Они сидели за столом, почти касаясь головами, и разбирали бумаги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39