Он скажет правду, как на исповеди. "За расхождения с предыдущими показаниями простите". Говорил он не очень складно - перескакивал с одного на другое, и следователю приходилось не раз задавать уточняющие вопросы.
- Значит, показания Ульяны вы подтверждаете?
- Да. Как раз тогда, когда столкнулся с ней, я шел к ясеню, чтобы с того места понаблюдать, нет ли у Ирины кого-то из посторонних. Не хочется сплетен: дескать, приударяю за брошенной мужем женщиной. Только я прислонился к стволу, как цепкие пальцы обхватили шею так, что мышцы затрещали. И всем телом я почувствовал острый кончик ножа. "Не двигайся!" Я одеревенел. "Бросай цветы". Нож проткнул мне кожу. Я выпустил букет из рук. "А теперь без оглядки мелькай пятками! Где-нибудь выплюнешь об этом - каюк! Ну, ча-ао!" И незнакомец подпихнул меня ботинком.
Наталья Филипповна помолчала и спросила:
- Интересная история. Чем подтвердите ее?
Борис задумчиво спросил:
- Ульяна видела меня возле дома?
- Видела. - Кушнирчук отложила ручку.
- Букет вы нашли у ясеня?
- Да.
- К Марте меня возил Коваль.
- Это доказано.
Бысыкало хлопнул себя по колену.
- Что еще нужно?
- Доказательства, что вас запугивали.
Борис вскочил и выхватил рубашку из брюк.
- Нате!
На теле выше поясницы виднелась незажившая царапина. Кушнирчук наклонилась вперед. Небольшая ранка и правда могла быть сделана кончиком ножа.
- Кто обрабатывал йодом?
- Сам.
- Самому неудобно - спина же...
- Я перед зеркалом.
- В чем вы были одеты?
Бысыкало снял пиджак.
- Вот дырка.
- На вас были и рубашка, и майка. Где они?
- Дома под ванной.
- Тоже порезанные?
- На майке еще и кровь осталась.
Борис заправил рубашку, надел пиджак, важно сел.
К Наталье Филипповне подкралось сомнение: не сам ли Бысыкало порезал одежду и царапнул спину? Может, Любава Родиславовна посоветовали? Ей угрожали, с сыном та же история... Та да не та. Над ним висит подозрение в совершении нападения, вот он и старается избежать наказания, придумав историю с запугиванием. А чего добивается Любава Родиславовна? Хочет выгородить сына? Он должен бы об этом знать. А действуют порознь: он сам по себе, она сама по себе. Почему? А если Борису и правда кто-то угрожал? Угроза убийством карается законом. Но и за ложные показания предусмотрена кара. Борис заслуживает ее: крутит туда-сюда. Он в беду не упал - по ступенькам сошел. С ложью долго не проживешь.
- Матери об этом не рассказывали?
Борис немного помолчал.
- Не отважился, - сказал вдруг, будто кто вдохнул в него решимость и смелость.
- А Марте?
- Тоже не рассказывал.
Опустил голову. Наталья Филипповна имела все основания считать его трусом. Ну разве не трус? Нужно было сразу рассказать правду. А теперь ему не верят.
- Скажите, какой голос был у того человека?
- Хриплый, как у спившегося.
- Вы могли бы его узнать?
- Кого?
- Голос.
- Не знаю. Но я убежден, что тот, кто меня царапнул ножом, должен быть выше меня - говорил как-то сверху. И сильнее. А обувь, наверное, носит большого размера - ударил ногой, как лопатой... Да я, наверное, и голос узнаю.
- С опознанием голоса придется подождать.
И Наталья Филипповна поспешила к Карповичу.
8
Версия, что преступление совершил кто-то из тех уже освобожденных, с кем Балагур отбывал наказание, заинтересовала Кушнирчук. Она также поддержала соображения майора Карповича о том, что Балагур ранен ножом, прицельно брошенным с некоторого расстояния. Наиболее вероятно - из-за ствола ясеня. На ручке не обнаружены отпечатки пальцев преступника. Почему? Кидая нож, он держал его за кончик лезвия, и следы стерлись, когда нож врезался в одежду и в тело.
Было у майора Карповича еще одно доказательство, подтверждающее его версию. На месте преступления провели эксперимент. От ствола ясеня даже нетренированная рука попадала в чучело тяжелым ножом. Нож летел, словно им выстрелили, глубоко врезался в спину пластмассового человека. Наталья Филипповна тоже попала с третьего раза. И задумалась. Если Балагур и правда ранен таким образом, тогда допущена ошибка. Калина Касиян сказала, что в дела человека, который прятался за ствол ясеня. Тогда следователю не пришло в голову, что преступник не подходил к жертве, а бросил финку. Поэтому и собака не взяла след с того места, где лежал Дмитрий. Нужный момент упущен. Расплачивайся теперь за него днями, неделями, а может, и годами...
Кто же отбывал с Балагуром наказание в исправительно-трудовой колонии? Вадим Гурей. Он приходил в больницу к Дмитрию. Какие между ними отношения?
...Вадим встретился с Дмитрием на сельской улице. Было воскресенье, и Вадим собрался к брату. Встретив друга, вернулся домой. Жена его Душка обрадовалась: "Дорогому гостю - двери настежь". Сидели в тихой комнате. За окном краснели яблоки. Хозяйская рука видна была во всем: в ровных грядках, умело обрезанных деревьях и аккуратно подвязанных виноградных лозах, с которых свисали обильные черные гроздья.
Вадима потянуло на песню. Замурлыкал стародавнюю про тяжкую долю человека, который "живет в тоске, спит на голой доске", потому что изменила жена, ушла к другому. Допел и сказал:
- Обдурил Кривенко твою жену, Дмитрий.
Балагур промолчал.
- А она же вас разыскивала, - заморгала Душка. - Говорила, будто адвокат писал какое-то письмо в колонию.
- И его съела глиста! - недовольно буркнул Гурей, косо глянув на жену.
- А я считаю, - не унималась Душка, - что вам, Дмитрий, нужно встретиться с Ириной, поговорить... Не такая она уж грешница. Ну, поверила Кривенко, ошиблась...
Вадим перебил:
- Не очень-то защищай. Она же не маленькая. Нужно было думать.
- Э-э, - рассердилась Душка, - тебе легко говорить. Каждый может оступиться. Одинокой женщине с ребенком нелегко. У Ирины даже крыши над головой не было. Куда ей было деваться, когда Фитевка выгнала? У Ирины ваш сынок, Дмитрий. Вы должны поехать к ней...
Упоминание о сыне встревожило Балагура.
- Обманул я его, сказал: еду на море. Посылал Ирине деньги, не жалел. Правда, деньгами отца не заменишь... Теперь Ирина в Синевце живет. Семнадцатого у нее день рождения. Может, и правда поехать?
Потом Вадим говорил о своей работе, о низкой оплате труда в колхозе. Вспомнил и колонию.
- До сих пор смешно, как горевал старшина Железобетон, когда ты убежал, Дмитрий. Убивался, будто у него ребенок помер. Трижды делал перекличку, заглядывал за спину каждого, будто ты спрятался и не хочешь отзываться. А лейтенант Сизов только повторял: "Поймаем. Осудим. Поймаем". И бегал перед строем как ошпаренный.
- Если бы не хитрость Байбала Болодюмаровича, лешего они поймали бы, бормотал Дмитрий.
- Откровенно говоря, - сказал Гурей, - я даже обрадовался, когда узнал, что тебя поймали. А когда отправили в другую колонию, загрустил: привык к тебе, Дмитрий, к шуткам твоим, к песням, которые ты почему-то насвистывал, а не пел... И делился ты со мной всем, как с братом. Только о побеге - ни гугу. А об измене жены рассказал. Я еще не верил. Говорил, брехня это. А оказалось - правда. Если б ты не убежал - давно бы дома был.
- Что было, то прошло, не вернешь, - отмахнулся Балагур...
Наталья Филипповна расспрашивала Гурея об отношении других осужденных к Балагуру.
- Нормально относились, - сказал он.
- Никто ему не угрожал?
- У него спрашивайте...
Знает она, у кого спрашивать. Но Балагуру стало хуже - его трогать нельзя. А следствие ни с места. Вот и засомневалась она: распутает ли дело? Сказала об этом майору Карповичу. И наслушалась: "Вы, Наталья Филипповна, устали. Вот и опускаются руки... Забыли, наверное, что из десяти версий девять ошибочные. И все же нет преступления, которое невозможно распутать. Вот представьте: идете вы полем по еле заметной в густой траве тропинке. Вдруг кажется, что тропка побежала вправо. Вы делаете несколько шагов вправо и убеждаетесь, что ошиблись. Возвращаетесь назад. Идете влево... И опять сбиваетесь с пути. Снова возвращаетесь. А тут и сумерки опустились. Куда идти?.. Так и у следователя. Ищешь и находишь людей, а они ничем помочь не могут; добываешь факты, а они ничего общего не имеют с данным уголовным делом; тратишь силы и время, устанавливая, кому принадлежит вещественное доказательство, а оказывается, оно случайно попало на место происшествия..."
Не знал Вадим Гурей, как была недовольна собой старший лейтенант Кушнирчук. Ему-то что. "У него спрашивайте", - и все.
- Скажите, Вадим, - не отступала Наталья Филипповна, - вы кому-нибудь говорили, что семнадцатого октября Балагур собирается ехать к Ирине на день рождения?
Гурей нахмурился и сцепил руки на коленях.
- Не припоминаю.
- Кто еще отбывал наказание вместе с Балагуром?
- Разве всех назовешь?
- Всех не нужно. Назовите тех, с кем у Балагура были какие-то стычки, споры, а может, и драка.
- Кулачные бои в исправительно-трудовой колонии запрещены.
Глаза Гурея сузились, как от яркого света.
- Драки и тут, на воле, не разрешаются, однако случаются.
- В колонии к дракам мало кого тянет. А у нас Железобетон и Сизов держали дисциплину - не пикнешь...
Наталья Филипповна достаточно хорошо знала жизнь в колонии, так как постоянно интересовалась поведением тех, чьи уголовные дела она вела. За это ее не раз ставили в пример на всяких совещаниях и семинарах, приглашали поделиться опытом работы с начинающими следователями. Стычки между осужденными случаются. И то, что в исправительно-трудовой колонии в этом отношении полный порядок, как уверяет Гурей, несколько идеализировано. Вот и на днях Наталья Филипповна получила письмо: "Валентин Кириленко, которым вы интересуетесь, лежит в санчасти. Рецидивист Лука Ядвигин заставил его проглотить ручку от сломанной алюминиевой ложки..." Конечно, это единичные случаи. Лица, которые терроризируют осужденных в местах лишения свободы, строго наказываются. И все же подобное случается. Могли быть неприятности и у Балагура. Вадим всего не знает. И не мог знать. После побега Дмитрия перевели в другую колонию, прибавив срок. Были новые друзья и новые враги. Поинтересоваться бы жизнью Балагура раньше, не пришлось бы теперь тратить столько времени.
- А что вы скажете об Иване Дереше?
- Каком Дереше?
- Разве много Дерешей было с вами в колонии?
- Ой, - вспомнил Гурей. - Да Иван прекрасный парень. Как это я забыл о нем?..
- Продолжайте, продолжайте, - поощрила старший лейтенант, видя, что Вадим заколебался.
Гурей покашлял в кулак и рассказал, как однажды в столовой Иван Дереш облил Балагура горячим супом. Спина у Дмитрия покрылась пузырями - рубашку не мог надеть. А когда выздоровел, сам кипятком (тоже в столовой) ошпарил Ивану ноги выше колен. Дереш пищал, будто его режут. Происшествия расследовались, и было установлено, что они случайны. Дереш споткнулся, когда нес еду, а Балагура нечаянно толкнул один хромой, и чайник полетел со скользкого подноса. Иван не соглашался, говорил: "Он меня нарочно облил. Отомстил". И требовал обязательного наказания Балагура.
Вадим наклонил голову к плечу. Устремленные на старшего лейтенанта глаза под нависшими бровями горели любопытством: как следователь восприняла сообщение?
На погонах Натальи Филипповны поблескивали звездочки. По гладко причесанным волосам скользил солнечный луч, падавший из открытого окна. Серый узелок галстука прятался под отутюженным воротником. По циферблату позолоченных часов бежала секундная стрелка, а шариковая ручка выводила на гладкой бумаге ровные строчки.
"Не первый год работает, ничем ее не удивишь", - подумал Гурей разочарованно.
Наталья Филипповна взяла чистый лист, написала сверху: "Продолжение допроса".
- Когда вы виделись с Иваном Дерешем?
- Два года назад... Как только вернулся из заключения.
- Где встретились?
- В областном центре.
- О чем говорили?
Вадим почесал затылок.
- Всякую всячину выковыривали из памяти.
- Конкретнее, - попросила Кушнирчук.
Ивана Дереша Вадим встретил на автобусной остановке. Потом обедали в ресторане, вспоминали совместное пребывание в колонии, говорили о будничных делах после выхода на волю.
Из всего, о чем рассказал Гурей, старшего лейтенанта больше всего заинтересовало следующее.
Во-первых. Вылечившись, Иван Дереш работал на строительстве и готовил "несчастный случай", от которого Балагур, по его расчетам, мог погибнуть. Когда установили леса, устроил западню: отодвинул доску на самый кончик опоры, прислонил к ней другую. Тот, кто на нее наступил бы, должен был полететь вниз. Иван рассчитывал, что первым на эту доску встанет Балагур: он не успел оштукатурить часть стены и рано утром хотел закончить работу. Но на следующий день Балагура перевели работать шофером. Доштукатуривал стену сам Иван. Он сердился - такой замысел и не удалось осуществить.
Во-вторых. Иван Дереш наведывался в Орявчик, выспрашивал, где живет Ирина, не вернулся ли Балагур. Ирине сказал, что Дмитрия убили при попытке к бегству. Зачем? Мстил таким образом? Насмехался? Все это нужно выяснить...
Вадиму Дереш говорил: "Дмитрий, если и вернется, на дороге у Кривенко не встанет". - "Почему?" - "Он долго не протянет на этом свете. Я позабочусь".
В-третьих. Лишь только Дерешу стало известно, что Дмитрий работает в колхозе "Сияние", он решил поехать туда. Как сказал: "На разведку". А может, и ездил. Балагура знали все. Село небольшое. Иван, должно быть, дознался, что Ирина переехала из Орявчика в Синевец. Отношения между Ириной, Павлом и Дмитрием стали широко известны. Каждый толковал их по-своему, но Дмитрия большинство хвалило: не бил Ирину, не скандалил, ушел мирно.
- Вы меня скоро отпустите?
Взглядом, в котором уже не было любопытства, лишь одна пустота, Вадим окинул следователя и отвернулся.
На часах было тринадцать ноль-ноль. С минуты на минуту должен был прийти или позвонить капитан Крыило. Он поехал за Иваном Дерешем. Если привезет, может понадобиться очная ставка.
- Вы очень спешите?
- Работа дома ждет.
Наталья Филипповна собиралась сказать в шутку: "Работы хватит, еще и другим останется". Но в этот момент дверь открылась и вошел Крыило.
Когда Вадим Гурей дочитал и подписал протокол, Кушнирчук велела ему подождать в комнате для посетителей и обратилась к капитану.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16