Правда, здесь повсюду рифы и мелководье. А если углубить дно, пробить канал? Или протянуть пирс длиной в милю, до нужных глубин? Надо будет сопоставить расходы. Что выгоднее – тянуть ветку, а потом еще тратить время и деньги на железнодорожную перевозку или прямо от месторождения вывозить нефть на собственных танкерах? Как бы это сосчитать? Ничего, Верочка сосчитает»~
Вспомнив о жене, он порадовался, что сейчас она далеко отсюда. Этот участок, как и все предыдущие, нашла Вера, причем не выходя из дома. Просто почитала газеты да сверилась с картами и отцовскими записями. На Юкатане обязательно должна была отыскаться нефть. И Вера так мечтала когда-нибудь попасть сюда~ Белоснежный песок, кристально чистое море, мягкий душистый воздух – просто земной рай. Да, Вере хотелось побывать здесь, но у нее сейчас не было дела важнее, чем подрастающий сын.
До поселка он дошел благополучно. Видимо, Терразас, сформировав новый отряд из бывших орловских работников, не стал терять время и отправился с ними в горы, громить и разгонять несговорчивых майя.
Вещей у Орлова было немного, да и из них он почти ничего с собой не взял. Ушел с одним саквояжем, сказав хозяйке, что едет в Вальядолид, а оттуда первым же поездом отправляется в Мехико. Искать защиту от произвола.
Но, вместо того чтобы свернуть к дороге, он пошел напрямик, через кукурузные поля зашагал он туда, где над деревьями торчала белая макушка старого маяка, – к рыбацкой гавани.
* * *
Он знал, что местные рыбаки, когда им удавалось поймать тунца, марлина или крупную акулу, везли улов в Прогресо-де-Кастро, где были разделочные цеха и большой рыбный рынок. Там же был порт, в котором Орлов надеялся сесть на судно, отправляющееся в Штаты.
Однако, добравшись до бухты, он понял, что не так-то просто будет найти того, кто согласился бы доставить его в Прогресс Все лодки лежали на берегу. Сети сушились на веревках между пальмами, и ни одной мачты со свернутым парусом не было видно на песке возле лодок. Судя по всему, одни рыбаки уже вернулись, другие уже ушли, и больше никто не собирался выходить в море сегодня. Только одна шлюпка покачивалась у причала, и сквозь прозрачную воду покачивалась вместе с ней ее тень на зеленоватом дне.
Шлюпка была нагружена бочонками. На корме сидел седобородый моряк в соломенной шляпе.
Орлов глянул на выход из бухты и увидел там, за белой полоской рифа, одинокую шхуну с обвисшими парусами. С нее, по-видимому, и прибыла эта лодка.
Он неторопливо прошелся по причалу. Отсюда хорошо просматривался берег. Лошадей не было видно. Может быть, они до сих пор скачут куда-то, ведь испуганный конь, бывает, несется, пока не упадет от усталости. А может, наоборот, встали где-нибудь на виду, и сам полковник Терразас уже осматривает их и мстительно щурится, готовя жуткую казнь для подлого гринго, который убил его лучших людей. Конечно, лучших. С кем попало он бы с гор не спустился~
Орлов зябко поежился. Встречаться с Терразасом не хотелось. Хотелось как можно быстрее покинуть Юкатан. В любом направлении.
Скорее всего, в таверне сейчас отсиживаются несколько рыбаков. Надо угостить их и разговорить. Здесь не Техас. Здесь не заключишь контракт за пять минут. Понадобится час-другой задушевной беседы, чтобы кто-нибудь соблазнился легким заработком. Орлов был готов заплатить любые деньги, лишь бы поскорее исчезнуть отсюда. Но на веслах далеко не уйдешь, значит, надо будет ждать ветра.
– Черт бы побрал этот штиль, – пробормотал Орлов. И без малейшей надежды обратился к моряку, сидящему в шлюпке: – Добрый день, сеньор. Пассажира возьмете?
Старик мрачно глянул на него и ничего не ответил.
Орлов подумал, что тот, возможно, не понимает испанского, и повторил вопрос по-английски.
Старый матрос глядел по-прежнему мрачно. Но все же ответил нехотя:
– Я не капитан.
– А как бы с капитаном поговорить?
Орлов присел на доски, свесив ноги с причала, и достал кисет с трубкой и табаком. В ответ на его молчаливое предложение старик отвернулся:
– Не курю.
«Бесполезно», – понял Орлов. Придется идти в таверну, уговаривать рыбаков. Кстати, там можно будет и выпить. Ему настоятельно требовался сейчас хотя бы глоток текилы или рома.
С берега раздался свист. Орлов оглянулся и увидел второго матроса, вышедшего из таверны с бочонком на плече. Ступив на причал, он опустил бочонок на доски и покатил его перед собой.
Ему было слегка за тридцать. Сухощавый и жилистый, с обветренным лицом и выгоревшими на солнце русыми волосами, он был похож на скандинава. Под просторной рубахой перекатывались бугры мышц, когда он, гибко склонившись, подталкивал и направлял непослушный тяжелый бочонок.
«Да они иностранцы, – понял Орлов, непонятно чему обрадовавшись. – Шведы или голландцы, вот почему старик не понял меня сразу. И говор у него особенный. Точно, шведы. Эх, жаль, не знаю по-ихнему ни словечка~»
Но оказалось, его сожаления были преждевременными. Подойдя к лодке, молодой матрос заговорил не по-шведски, и не по-голландски, и даже не по-английски.
– Принимай водицу, Петрович, – сказал он на чистом русском языке. – С кем ты тут балясы точишь?
– Да чудак какой-то. В пассажиры просится, – отвечал старик, ловко укладывая бочонок на дно шлюпки.
Молодой матрос цепко глянул на Орлова. Взгляд его слегка задержался там, где под рубахой пряталось оружие.
– Пассажиров не берем, – сказал он по-английски.
«Быстро же он распознал, что я не из местных, – подумал Орлов. – Да, я не местный. Очень не местный».
Он вытер вспотевший лоб рукавом и сказал негромко:
– Братцы, не выдайте. Нельзя мне тут оставаться, никак нельзя.
Заслышав русскую речь, моряки переглянулись.
– Откудова будешь? – спросил дед.
– Долго рассказывать. Вот возьмете на борт, все расскажу, – пообещал Орлов. – Не выдайте, братцы. Заберите меня отсюда, а с капитаном я договорюсь.
– Это вряд ли, – сказал дед, глянув на своего молодого товарища. – Не станет капитан из-за тебя курс менять.
– А я и не прошу курс менять. Мне, братцы, все равно, куда вы идете.
– Матросом пойдешь? – спросил молодой. – До первого порта?
– Пойду, – согласился Орлов, прикинув, что после Юкатана первым портом для небольшой шхуны вряд ли окажется Мельбурн или Гавр.
– Садись на весла, – приказал молодой. – Посмотрим, какой из тебя матрос.
– Эх, Кирила Андреич, – недовольно проворчал старик, пропуская Орлова к веслам. – Хоть ты и капитан, а скажу тебе прямо. Погубит тебя доброта твоя, погубит, попомни мое слово.
Молодой капитан уселся на банку[1] рядом с Орловым, поплевал на ладони и взялся за весло.
– У меня вахту некому стоять, – сказал он, глядя, как старик, отвязав конец от причальной сваи, бережно его сворачивает. – У меня на весла посадить некого. У меня команды-то, ты да я, да мы с тобой. А ты говоришь – доброта. Не по доброте, а по выгоде поступаю.
– Мне жалованья не нужно, – сказал Орлов, – я и заплатить готов.
– Сочтемся, – кивнул капитан. – Меня Кириллом зовут. По-американски – Крис. А ты кто?
«Брукс. Джеймс Брукс», – едва не сорвалось с языка.
– А я – Орлов, – сказал он.
Как только шлюпка отошла от причала, он увидел, что две лошади бродят по берегу, а по обрыву спускается всадник в белом сомбреро.
– Не части, не части! – сурово прикрикнул старик, вытирая с лица брызги. – Рвение свое на вахте покажешь. А грести надо гладко, ровно!
Орлов кивнул и чуть умерил пыл. Шлюпка, разрезая зеркально гладкую воду, ходко удалялась от берега.

2

О матросском деле он имел довольно смутные познания, почерпнутые из встреч с морскими офицерами. Орлов знал, что веревочная лестница, по которой он поднялся на борт шхуны, называется штормтрапом. Знал, что вместо «запада» и «востока» у моряков «вест» и «ост». Эти сведения, возможно, пригодятся, если его поставят нести вахту у штурвала. А еще он вспомнил, что самая дурная вахта – с полуночи до четырех часов утра. Ее называли «сучьей», «кладбищенской», «пропащей», а еще – «длинной», потому что двести сорок предрассветных минут тянутся гораздо дольше, чем те же четыре часа в любое иное время суток.
Кроме того, он умел готовить морские напитки, то есть смешивать грог и варить пунш. Правда, эти навыки вряд ли пригодятся ему на шхуне.
Ему довелось трижды пересечь Атлантику, и только в первом рейсе он почти все время провел на палубе, а позже вылезал из каюты, только чтобы добраться до буфета. Но он хорошо помнил, что матросы постоянно что-то чистили, натирали, скоблили. Что ж, сейчас он был готов к любой работе. Прикажут ли мыть палубу, или латать паруса, или стоять у штурвала – он был готов ко всему. Орлов даже радовался, что неожиданный жизненный поворот позволит ему узнать что-то новое. Однако капитан Кирилл сказал ему:
– Морским премудростям тебя учить никто не станет. Некогда, да и незачем. Гребешь ты неплохо, вот и будешь шлюпку гонять, когда придем на место. Сейчас идем к островам. Оттуда в Галвестон. Там и сойдешь. Составим контракт, впишу тебя в судовую роль[2]. Под тем именем, какое назовешь. Под этим же именем сойдешь в порту. У нас так: я вот, к примеру, Кирилл Белов, а в капитанском дипломе написано Крис Смит. Ты ведь тоже, наверно, сменил имя?
– Да, – сказал Орлов. – И не раз. Для американцев я Брукс. Джеймс Брукс.
– Джеймс Брукс, – повторил Кирилл. – Ясно. В личном бланке запишем, что на борт тебя взяли на Ямайке. У меня с собой есть только бланки с печатями кингстонского порта, так что не обессудь. Если в Галвестоне портовый агент спросит, как ты оказался в Кингстоне, скажешь, что промышлял с рыбаками, попал в шторм, оказался за бортом. И так далее. Это самая простая легенда. Ей все пользуются.
– Кто «все»?
– Кому надо срочно попасть на борт и получить матросскую книжку. – Кирилл глянул на его саквояж и добавил: – Если есть деньги, бумаги, ценности – будут храниться у меня. А арсенал свой сдай боцману.
* * *
Боцман Петрович спрятал его револьверы в длинный сундук, где Орлов краем глаза заметил блеск ружейных стволов. Показал место на палубе, где ему придется подвешивать свой гамак на время сна. А потом они вместе принялись набивать трюм запасами, которые боцман набрал на берегу.
Десяток живых кур Орлов запихал в деревянную клетку. Двое крупных и отчаянно визжащих поросят пристроились рядом. Они были связаны, лежали на боку, и Орлову пришлось повозиться, чтобы напоить их.
Бочки с пресной водой закатили и составили в один угол трюма, с ромом – в другой. Связки лука и чеснока легли поверх корзин с томатами. Наконец, Петрович вручил Орлову длинный прямой тесак.
– Выбери куренка пожирнее. Только смотри, чтоб кровь на палубу не пролилась. Чтоб ни капли! Ощиплешь, перо не выбрасывай, вот тебе под него мешок. Куренка отдашь на камбуз, коку. И отдыхай до ночи.
Тесак был тяжелый и неудобный. Таким мачете хорошо рубить подлесок, пробивая тропу. Но чтобы лишить жизни курицу, можно обойтись и перочинным ножичком.
– Чего задумался? – спросил Петрович.
Орлов попробовал лезвие тесака на ногте и сказал:
– Наточить бы.
– Иди на ют. Там и наточишь.
Несколько минут спустя Орлов стоял на корме, перегнувшись через борт, и глядел, как кровь из тушки капает в воду и клубится бурыми хлопьями, дразня рыбешек. «Мексика, Мексика, – думал он. – С ней бесполезно спорить. С ней бесполезно строить совместные планы. Никогда не знаешь, чего от нее ждать. Не прошло и часа, как я строил вышку и глядел с высоты на лес, и прикидывал, как проложить дорогу, и рассчитывал, сколько надо будет потратить на завтрашний визит к алькальду[3]. И вот уже нет никакой вышки, и не будет никакой дороги, и теперь я должен стать лучшим другом не алькальда, а боцмана Петровича. А в кустах под обрывом остывают два тела~ Почему они решили убить меня? Неужели так велика здесь ненависть к проклятым гринго? Не заметил я особой ненависти. Они даже не смотрели на меня. Я был для них вроде вот этого несчастного куренка, которого приговорил Петрович. Но куренок пойдет в пищу, а меня-то зачем надо было убивать? Какая им была бы выгода? Неужели просто лень было тащиться со мной до дороги? Видно, так и есть. Мексика, одним словом. Эх, выпить бы сейчас~»
– Говорят, Лука Петрович земляка нашел? – раздался веселый голос у него за спиной.
Он появился бесшумно, словно соткался из воздуха – чернявый, с ранними залысинами и щегольскими усиками, в кожаном жилете на голое тело и матросских просторных штанах. В одной руке у него был глиняный запотевший кувшин, в другой – две кружки.
– Откуда будешь, братишка? Не с Одессы?
– Нет.
– Не поверишь, сколько я в Америке повстречал земляков, и хоть бы кто-нибудь был одесским! Можно подумать, что, кроме нас с Кирой, оттуда никого больше не выпустили! Да, по правде говоря, и нас-то не больно выпускали, мы с ним контрабандой сюда попали. – Он говорил по-русски не совсем гладко, с интонациями вроде техасских. – Будем знакомы. Илья.
– Орлов.
Илья вскинул брови:
– Ну, тогда я Остерман. Или Истмен, как говорили в Нью-Йорке. А хочешь, зови меня по-испански, Гильермо Ориентес. Или запросто, дон Гильермо. Ты, наверно, из военных? У них, я заметил, привычка такая, всех по фамилии называть.
Орлов и в самом деле всех своих однокашников, кадетов-юнкеров, помнил только по фамилиям и только немногих еще и по кличкам. А имена в памяти не сохранились.
– В училище я был «Орлов Черный», – сказал он. – Потому что в моей же роте числился второй Орлов, блондин. А так-то я Павел.
– Это другое дело. Что ты там за бортом держишь?
Орлов показал ему обезглавленную курицу. Остерман расхохотался:
– Узнаю милейшего Петровича! Держу пари, он и ощипывать приказал тебе? И потрошить?
– Только ощипывать.
Илья уселся прямо на палубу, в тень под навес, прикрывавший корму, и закричал:
– Эй, на камбузе!
Из окна кормовой надстройки показалась голова, обвязанная белым платком:
1 2 3 4 5 6 7