Когда Пенья взгромоздился на скамейку, чтобы зачитать приветственную речь (должен признаться, что большая часть ее принадлежала мне, ибо чем еще развлечься человеку в маленьком городишке), дон Гало взъерошился на своем сиденье и время от времени утвердительно кивал головой, с холодной вежливостью отвечая на оглушительные хлопки служащих, раздававшиеся точно в тех местах, которые накануне указал Пенья. И в ту самую минуту, когда Пенья подошел к самому волнующему месту (лил в подробностях описали подвиги дона Гало, selfmade man Человека, всем обязанного самому себе (англ.).

, самоучки и т. д. и т. п.), я заметил, что чествуемый герой сделал знак своему гориллоподобному шоферу, которого вы теперь видите перед собой. Горилла вылез из машины и что-то сказал человеку, стоявшему у тротуара, тот покраснел и шепнул на ухо соседу, который в свою очередь очень смутился и стал лихорадочно оглядываться по сторонам, словно искал спасения… Я понял, что дело близится к разгадке, еще немного, и я узнаю, почему происходящее кажется мне столь знакомым. «Наверно, он попросил серебряный урыльник, – мелькнуло у меня в голове. – Да это же Гай Тримальхион! Боже мой, все в мире повторяется!…» Но нет, он, конечно, просил не урыльник, а всего-навсего стакан воды: это был прекрасно задуманный ход, направленный на то, чтобы сразить Пенью, свести на нет пафос его речи и восстановить свое превосходство, утраченное после трюка с открытой машиной.
Конца истории Нора не поняла, но ей передался смех Лопеса. Официант только что с трудом примостил дона Гало за столиком у окна и принес ему апельсиновый напиток. Шофер отошел и встал в дверях кафе, болтая с сестрой милосердия. Каталка дона Гало мешала всем, и это, по-видимому, доставляло ему огромное удовольствие. Лопес был поражен до глубины души.
– Не может быть, – повторял он. – С его увечьем и с его богатством отправляться в путешествие только потому, что оно бесплатное?
– Не совсем бесплатное, че, – ответил Медрано. – Лотерейный билет обошелся ему в десять песо.
– В старости некоторые деловые люди позволяют себе детские капризы, – заметил доктор Рестелли. – Я сам, хоть мне и повезло, спрашиваю себя, а следовало ли…
– Вон идут какие-то типы с бандонеонами, – сказал Лусио. – Не для нас ли?

VIII

Сразу было видно, что это кафе для пижонов, с его министерскими креслами и официантами, которые строили кислые физиономии, стоило только попросить полную, без лишней пены кружку пива. Обстановка здесь не располагала, в этом-то и была вся беда.
Атилио Пресутти, более известный как Пушок, запустил правую пятерню в свои густые кудри морковного цвета и с трудом протащил ее до затылка. Затем подкрутил каштановые усы и взглянул па свое веснушчатое лицо в настенном зеркале. Очевидно, не удовлетворенный, он вынул из кармашка пиджака синюю расческу и, помогая себе обеими руками, привел в порядок шевелюру. Заразившись его аккуратностью, двое друзей Пушка тоже принялись поправлять прически.
– Это кафе для пижонов, – повторил Пушок. – Кому еще придёт в голову устраивать проводы в таком месте.
– А мороженое здесь хорошее, – сказала Нелли, стряхивая с лацкана Пушка перхоть. – Почему ты надел синий костюм, Атилио? От одного его вида меня в жар бросает, честное слово.
– Если бы я положил его в чемодан, он весь смялся бы, – ответил Пушок. – Я бы скинул пиджак, но тут как-то неудобно. А ведь могли бы собраться в баре на Ньято, там уютнее.
– Помолчите, Атилио, – сказала Неллина мать. – После того, что случилось в воскресенье, я не хочу слышать ни о каких проводах… Боже мой, как только вспомню…
– Да ничего и не случилось, донья Пена, – сказал Пушок. Сеньора Пресутти сурово посмотрела на сына.
– Как это ничего не случилось, – сказала она. – Ах, донья Пепа, уж эти дети… По-твоему, ничего не было? А твой отец в постели с вывернутой лопаткой и вывихнутой ногой.
– Подумаешь, – сказал Пушок. – Да старик посильнее паровоза.
– А что все-таки случилось? – спросил один из друзей.
– Разве вы не были с нами в воскресенье?
– А ты и не помнишь, что нас не было? Я тренировался перед боем. Когда тренируешься, никаких праздников. Да я тебе говорил, ты вспомни.
– Вот сейчас вспомнил, – сказал Пушок. – Ты много потерял, Русито.
– А что, был несчастный случай?
– Еще какой. Старик свалился с крыши во двор и чуть не убился насмерть… Ну и суматоха поднялась.
– Настоящий несчастный случай, – сказала сеньора Пресутти, – расскажи, Атилио. А то у меня, только вспомню, мурашки по всему телу.
– Бедная донья Пепа, – сказала Нелли.
– Бедняжка, – повторила Неллина мать.
– Да ничего там не было, – сказал Пушок. – Просто собралась паша компания, чтобы проводить Нелли и меня. Старуха испекла отменный пирог, а ребята принесли пива и бисквитов. Мы здорово устроились па плоской крыше; я с одним пареньком натянул тент, приволокли проигрыватель. Всего было вдосталь. А собралось нас не меньше тридцати человек.
– Больше, – возразила Нелли, – я считала, почти сорок. Помню, жаркого едва хватило.
– В общем, мы там отлично обосновались, не то что здесь, в этом мебельном складе. Старик, уселся во главе стола, рядом с доном Рана, из судоверфей. Ты знаешь, как мой старикан любит заложить за воротник. Погляди, какую рожу корчит старуха! Что, не правда, скажи? Да что в этом плохого? Одно помню, когда подали бананы, все мы здорово навеселе были, а старик пуще всех. Как он заливался, мама миа. И вот тут-то взбрело ему в голову провозгласить тост за наше путешествие; поднялся он с кружкой в руке и только собрался было разинуть рот, как на пего напал кашель, да такой, что он попятился назад и полетел кубарем во двор. Ну и грохот учинил. Бедный старик. Точно мешок с кукурузой, ей-богу.
– Бедный дон Пипо, – сказал Русито, пока сеньора Пресутти доставала из сумочки платок.
– Ну, что ж вы, Атилио! Свою маму довели до слез, – сказала Неллина мать. – Не плачьте, донья Росита. В конце концов, ничего страшного не случилось.
– Конечно, – сказал Пушок. – Ты бы, че, только видел, какая кутерьма поднялась. Мы все бросились вниз, я был уверен, что старик свернул себе шею. Женщины голосили, словом, кутерьма. Я велел Нелли выключить проигрыватель, а донье Пепе пришлось оказывать помощь старухе, которой стало плохо. Бедняга, как она извивалась.
– А что с доном Нино? – спросил Русито, жаждавший крови.
– Старик просто чудо, – сказал Пушок. – Я как увидел его бездыханным на каменных плитах, подумал: «Все, теперь остался я без отца». Паренек побежал вызывать «скорую помощь», а мы стали стаскивать со старика рубаху – посмотреть, дышит ли он еще. А он, как только открыл глаза, сразу же полез в карман проверить, не сперли ли у него бумажник. Уж такой он, наш старик. Потом пожаловался, что у него болит спина, но ничего страшного не было. По-моему, он был не прочь продолжить попойку. Помнишь, старуха, как мы тебя притащили, чтобы ты посмотрела, что с ним ничего не приключилось? Куда там, вместо того чтобы успокоиться, она еще сильней ударилась в слезы.
– Значит, впечатлительная, – сказала Неллина мать, – Однажды в моем доме…
– Словом, когда прикатила «скорая», старик уже сидел на земле и все мы хохотали, точно сумасшедшие. Жаль только, что два фельдшера со «скорой» ни за что не захотели оставить его дома. Словом, беднягу увезли, по зато я воспользовался тем, что какой-то тип попросил меня подписать не знаю какую там бумажку, за это мне посмотрели ухо, которое иногда закладывает.
– Потрясающе, – повторил Русито. – Надо же, какая жалость. Как раз в этот день у меня была тренировка.
Другой приятель, в огромном твердом воротничке, вдруг вскочил:
– Смотрите, кто идет! Ребята! Потрясающе!
Торжественные, с напомаженными волосами, в безупречных клетчатых костюмах бандонеонисты из джаза Асдрубала Кресиди прокладывали себе дорогу между шумными столиками. Следом за джазистами вошел молодой человек в жемчужно-сером костюме и черной рубашке, в его кремовом галстуке красовалась булавка с эмблемой футбольного клуба.
– Мой брат, – сказал Пушок, хотя ни для кого не была секретом эта важная подробность. – Видите, пришел сделать мне сюрприз.
Известный исполнитель Умберто Роланд подошел к столику и с жаром пожал руки всем, кроме своей матери.
– Ну, брат, феноменально! – сказал Пушок. – А па радио тебя кто-то подменил?
– Придумал, будто у меня болят зубы, – ответил Умберто Роланд. – Иначе эти типы вычли бы у меня денежки. Вот ребята из оркестра тоже захотели проводить вас.
Роберто угрюмо придвинул еще один столик и поставил четыре стула. Артист заказал черный кофе с сахаром, а оркестранты предпочли пиво.

IX

Паула и Рауль вошли в кафе со стороны Флориды и уселись за столиком у окна. Паула едва взглянула на посетителей, Рауль же стал отгадывать, кто из этой толпы потных портеньо отправится с ним в морское путешествие.
– Не лежи у меня в кармане приглашение, я бы подумал, что это шутка одного из моих приятелей, – сказал Рауль. – Правда, невероятно? Как по-твоему?
– По-моему, сейчас просто невероятно жарко, – ответила Паула. – Но думаю, игра стоит свеч.
Рауль развернул кремовый листок бумаги и торжественно провозгласил:
– В восемнадцать часов в этом кафе. За багажом приедут на дом утром. Просьба являться без провожатых. Все прочее обеспечивает Организационное ведомство… Странная лотерея! Почему именно в этом Кафе, скажи на милость?
– Я уже пыталась разобраться во всей этой истории, – сказала Паула, – но поняла только, что ты выиграл в лотерею и взял меня с собой, навсегда лишив возможности попасть в «Кто есть кто в Аргентине».
– Напротив, это загадочное путешествие придаст тебе еще больше веса. Скажешь, что ты нуждалась в творческом уединении, что работала над монографией о Дилане Томасе, который моден сейчас в литературных кафе. А вот я считаю, что прелесть любого безумия как раз в том, что оно плохо кончается.
– Да, порой это действительно прелестно, – сказала Паула. – Как говорится: Le besoin de la fatalitй Неотвратимость рока (франц.).

.
– В худшем случае нас ждет обычное морское путешествие, только без определенного маршрута, которое продлится от трех до четырех месяцев. Должен признаться, именно последнее обстоятельство заставило меня решиться. Куда нас могут увезти за такое время? В Китай, что ли?
– В какой из двух?
– В оба, дабы не поступиться традиционным аргентинским нейтралитетом.
– Дай бог, но вот увидишь, нас завезут в Геную, а оттуда в автобусе прокатят по всей Европе, пока от нас одни ошметки останутся.
– Сомневаюсь, – сказал Рауль. – Будь это так, они бы растрезвонили об этом всюду. А потом поди узнай, что у них там приключилось во время посадки.
– Так или иначе, – сказала Паула, – но о каком-то маршруте все же говорилось.
– Только вскользь. И очень невнятно, так что я ничего Даже не запомнил, какие-то намеки, чтобы пробудить в нас жажду рискованных приключений. Словом, приятное путешествие, сообразующееся с международной обстановкой. Значит, нас не повезут ни в Алжир, ни во Владивосток, ни в Лас-Вегас. Самой большой приманкой оказались оплаченные отпуска. Какой чиновник устоит перед этим? Плюс чековая книжка с аккредитивами, это тоже не сбрасывай со счета. Доллары, ты только вдумайся, доллары!
– И возможность пригласить меня.
– Разумеется. Чтобы посмотреть, удастся ли соленому ветру и экзотическим городам излечить твой любовный недуг.
– Все лучше, чем люминал, – сказала Паула, быстро взглянув на Рауля. Он тоже посмотрел на нее. И еще некоторое время они смотрели друг на друга пристально, почти вызывающе.
– Ладно, – сказал Рауль, – оставь эти шутки. Ты же мне обещала.
– Ясно, – сказала Паула.
– Ты всегда говоришь «ясно», когда кругом темным-темно.
– А что я такого сказала: все лучше, чем люминал.
– Ладно, согласен, on laisse tomber Довольно об лом (франц.).

.
– Ясно, – повторила Паула. – Не сердись, красавчик. Я благодарна тебе за приглашение, поверь. Ты вытащил меня из болота, хотя и страдает моя жалкая репутация. Право, Рауль, я думаю, это путешествие пойдет мне на пользу. Особенно, если мы попадем в нелепую историю. Вот когда повеселимся.
– Как-никак, разнообразие, – сказал Рауль. – Мне надоело проектировать виллы для семейств вроде наших с тобой. Понятно, это дурацкий выход, и вообще не выход, а всего-навсего отсрочка. В конце концов мы возвратимся домой, и все пойдет по-старому. Возможно, лишь чуть лучше или чуть хуже прежнего.
– Никак не пойму, почему ты не взял с собой друга или просто более близкого тебе, чем я, человека.
– Возможно, именно потому, миледи, дабы никакая близость не связывала меня с великой южной столицей. Тем более близость, как ты знаешь…
– По-моему, – сказала Паула, смотря ему в глаза, – ты на-стоящий парень.
– Спасибо. Это не совсем верно, но ты поможешь мне сойти за него.
– Кроме того, я думаю, путешествие будет весьма, забавным. – Весьма.
Паула глубоко вздохнула, внезапно ощутив что-то похожее на счастье.
– Ты захватил таблетки от морской болезни? – спросила она.
Но Рауль не ответил – он разглядывал сборище шумных юнцов.
– Боже мой, – сказал он. – Похоже, один из них собирается петь.

А

Воспользовавшись диалогом между матерью и сыном, Персио размышляет и наблюдает за тем, что происходит вокруг, воспринимая каждый объект через логос или извлекая из логоса нить, а из сущности – тонкий хрупкий след, который должен привести его к зрелищу – так бы ему хотелось – и открыть лазейку к синтезу. Без всяких усилий Персио отбрасывает фигуры, примыкающие к центральной общности, подбивает и накапливает значимый итог, постигает и осуждает окружающие обстоятельства, расчленяет и исследует, отделяет и кладет на весы. То, что он видит перед собой, принимает выпуклые очертания, способные вызвать холодный пот, галлюцинации, где нет ни тигров, ни жесткокрылых жуков, лихорадку, которая терзает свою жертву без обезьяньих прыжков и эхолалии лебедей. Вне кафе остались статисты, которые участвуют в проводах (но теперь это уже называют игрой), они не знают, чем все это кончится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53